«В шкловской колонии все знают, кто убил Витольда Ашурка». Бывший политзаключенный – о ИК №17
Виктор Пархимчик попал за решетку осенью 2020-го за то, что разбрасывал саморезы на дороге и тем самым пытался помешать движению спецтранспорта пограничных войск. Год минчанин провел в ИУОТ №45 в Брестской области. Впечатления заключенного от «химии» мы публиковали ранее. В мае 2022 года Виктору изменили режим и перевели в ИК №17 в Шклов. Вторая часть рассказа бывшего политического узника – о колонии, в которой убили Витольда Ашурка.
«Чем страшнее экстремист, тем ближе к камере»
Виктора Пархимчика этапировали в Шклов в середине мая 2022 года после суда за якобы нарушение режима отбывания наказания в ИУОТ №45.
В колонии заключенные жили в бараках, все вместе в одном большом помещении. В отличие от «химии», в колонии отряд был более многолюдным – более 70 человек.
Виктор сразу столкнулся с особым отношением к «политическим» – на робах им нашивали специальные желтые бирки, некоторых клали спать под камеру наблюдения:
«Чем страшнее экстремист, тем ближе к камере. Я лежал под самой камерой. Думаю, это связано с тем, что меня перевели из «химии» за нарушения, поэтому я экстремист в квадрате».
Работать Виктора поставили на пошив обуви. Обычно это были ботинки для заключенных и милиции. Энтузиазма в работе, как и на «химии», политзаключенный не проявлял, но ходил на «промку», так как там можно было чувствовать себя свободнее, чем в отряде.
«Было больше места, можно было спрятаться и с кем-то поговорить не под бдительным оком оперативника, – рассказывает Пархимчик. – Но разговаривать надо было аккуратно: если имеешь отношения «не с теми» людьми, скоро можешь получить рапорт, что не побрился или не поздоровался. Хотя я их и так получил за три месяца с десяток. Для сравнения – со мной сидели обычные уголовники из 1990-х годов без единого взыскания».
«В свободное время узников учат налаживать семейные отношения»
В свободное время с заключенными велась воспитательная работа. Созвали в актовый зал, читали доклады, лекции. Например, как устраивать семейные отношения или о вреде наркомании.
«Я не слушал те лекции, так как не имел проблем ни с алкоголем, ни с наркотиками, – говорит Виктор. – Семья у меня тоже хорошая».
Сами заключенные также должны были готовить доклады на разные темы. Наш собеседник согласился лишь однажды – рассказать о Владимире Карвате:
«Этот герой был уже в независимой Беларуси, он не выдуман коммунистической пропагандой, не был связан с какой-то идеологией, действительно совершил подвиг. А больше я в этом не принимал участия. В общем, о таких, как я, там говорят “отрицалово”, так как я не высказывал инициативы на различные бессмысленные действия, и когда мне их навязывали, то я “петлял”, как говорят в криминальной среде. Думаю, это была одна из причин, почему я так часто попадал в ШИЗО. Но не могу я быть рабом».
Смотреть пропаганду с обязательно открытыми глазами, как на «химии», в колонии никто не заставлял, отмечает Виктор.
«Приезжают родственники к заключенному – и к павлинам сразу попадают»
В шкловской колонии в зоне для свиданий есть живой уголок – там живут два павлина и попугай. Но Пархимчику их увидеть не довелось: свиданий его лишили сразу, как только «заехал».
«Представьте: приезжают родственники к заключенному – и к павлинам сразу попадают. Ну просто райское место, – смеется наш собеседник. – Я их не видел, но из ШИЗО хорошо слышал, как эти птицы кричат. Было занятно и экзотично сидеть в ШИЗО под крики павлинов».
«Политических» в Шклове много, говорит Виктор (69, по информации правозащитного центра «Весна»). При этом некоторые нашивку «экстремиста» получали случайно: «Один из заключенных ехал пьяный на велосипеде и въехал в милицейскую машину. Обычный деревенский парень, в протестах не принимал участия. На него повесили желтую бирку».
Среди политзаключенных в Шклове много тех, кого осудили за комментарии, причем некоторые из них делали это в состоянии опьянения, а потом, когда к ним приходили, брались за голову: мол, что я натворил. Самые ужасающие случаи сломанных судеб – осужденные по «делу “Черной книги Беларуси”», отмечает бывший политзаключенный:
«Я в ШИЗО познакомился с парнем, он мне сбросил термобелье, чтобы я не замерз, а вертухаи обрезали рукава. Этот парень осужден на большой срок за то, что его заподозрили в сливах. И таких людей много. Дело “ЧКБ” так много жизней сломало, а от тех, кто виноват, даже и извинений не было, и помощи семьям осужденных».
«Иногда думал: лучше бы избивали, чем 10 суток пыток в карцере»
В целом, отмечает Виктор Пархимчик, в колонии после «химии» было легче. Хотя одновременно на «химии» меньше жестокости – там заключенных не избивали:
«Меня в Шклове не тронули, но я знаю, как сильно там били людей. Я видел много сильно избитых парней. Некоторых избивать начинают сразу, как заезжаешь на карантин. Там идет отсеивание, и особенно бьют тех, кто потенциально может иметь лидерские качества, по которым видно, что они могут создать проблемы администрации колонии».
Есть у персонала колонии и более жесткие, чем избиения, методы давления, говорит бывший заключенный, имея в виду ШИЗО. Первый раз в колонии Виктор попал в штрафной изолятор сразу, как приехал из карантина:
«Я не знаю, кто разрабатывает эти пыточные карцеры, где ты сидишь в холоде по 10 суток. Наверное, есть какая-то секретная профессия – инженер ГУЛАГа. Там одно окно выходит наружу, другое – в коридор. И вот они открывают оба, и ветер гуляет в камере по кругу. Ты не можешь спать в такой обстановке, просыпаешься от холода. Отжимаешься, приседаешь, чтобы согреться, устаешь, засыпаешь – и снова просыпаешься, потому что замерз. Зачем бить, если можно пытать все время холодным воздухом? Чтобы это вытерпеть, организм должен быть крепким. Со слабым здоровьем люди не выдерживают. Да и я иногда думал, что лучше бы меня избивали минут 15, чем эта пытка по 10 суток».
В колонии есть фельдшер, который обходит камеры ШИЗО. «Выглядит это так: открывается окошко и фельдшер спрашивает, есть ли жалобы на здоровье. Ты не успеваешь ответить, а окошко уже закрывается. Их не интересует состояние здоровья заключенных. Но после смерти Витольда Ашурка они так страхуются перед камерами», – рассказывает наш собеседник.
За время заключения Виктор попадал в ШИЗО 10 раз. Из них два раза –на «химии», четыре раза – в колонии.
«Скорее всего, побывал и в той камере, где убивали Витольда Ашурка»
Попасть в ШИЗО можно было по совершенно надуманным причинам. Например, один из рапортов Виктор получил, когда милиционеры пришли проверять «опись» – личные вещи.
«Вытряхивают все твои вещи и начинают считать, – рассказывает бывший политический заключенный. – У меня сотрудник колонии достает пакет с чаем и спрашивает, сколько там. Почему написано – 0,8 кг? Говорю, у нас нет весов, чтобы точно взвесить. Тот поподкидывал в руке и говорит: нет, здесь немного меньше 0,8 кг. Потом спрашивает, где две майки, ведь написано – четыре, а у тебя тут – две. Объясняю, что они сохнут на улице после стирки. Но мне это все записали как два нарушения, и в итоге – рапорт и ШИЗО».
Карцеры в шкловской колонии выглядят точно так, как на видео с Витольдом Ашурком, где тот падает, отмечает Виктор и добавляет, что, скорее всего, ему и именно в той камере довелось побывать: их там немного, все одинаковые.
«Обычных узников, которых убивают в колонии, никто не считает»
Про Ашурка, говорит наш собеседник, в колонии помнят: «Все знают имена, фамилии тех, кто убил, и как, кто там присутствовал. Многие слышали, как Витольда били. Я вообще не знаю, чем они думали, когда убивали, зачем, почему так громко. Ведь обычно все это делают более тихо. Я думаю, что по фотографиям, видео, где видны шрамы и как Витольд падал, не приходится говорить, что он сам умер».
По словам Виктора Пархимчика, о смерти Витольда стало известно, так как тот «политический». Тогда как обычных зеков, которые умирают в колонии, никто не считает, в СМИ информация о них не просачивается:
«Обычно заключенного отводят на “кэпэху” и там лупят. Со мной тоже из химии заезжал парень, к политике не имел никакого отношения, но ему повесили желтую бирку как экстремисту за какой-то конфликт с администрацией. Его били железной водопроводной трубой. Мы слышали, как он кричал».
Виктор освободился из колонии 14 сентября 2022 года и сразу решил уезжать из Беларуси. Сейчас он с семьей в Польше. Старший ребенок пошел в школу, младший – в садик.
«Свою роль гражданина, мужчины, который должен защищать свою страну, я выполнил, но я еще отец и муж, мне надо детей на ноги ставить, я несу за них ответственность тоже. За всю страну я не готов всю жизнь сидеть в тюрьме, – говорит бывший заключенный. – Остальные беларусы тоже должны заботиться о своей судьбе и иметь честь. В колонии я встречался с Павлом Северинцем. Он жертвенный человек, он будет страдать за каждого беларуса. Когда я освобождался, его сделали “злостником”. Я не такой святой, как он. Это совесть нации».
«Кем бы я был, если бы не вышел в 2020-м?»
Когда Виктор освободился из колонии, ему помогли BySol и еще несколько инициатив. Но не все организации, которые заявляют, что помогают бывшим политзаключенным, действительно это делают, отмечает мужчина:
«Есть ощущение, что некоторые наши земляки налаживают бизнес, который пользуется страданиями и именами политзаключенных или их семей, собирая деньги на свое существование».
Виктор Пархимчик не жалеет о своей судьбе, что вышел в 2020-м, что два года провел за решеткой:
«Если бы я тогда, видя и зная, что происходит, не вышел, смог бы я чувствовать себя мужчиной? Нет, всю жизнь дерьмом бы себя чувствовал. Смог бы я сына воспитывать как человека, а не труса, если бы сам прятался? Нет. Кем бы я был, если бы моих ребят из района, с которыми мы выросли, имеем свой кодекс чести, избивали, а я не пошел бы их защищать? Кем бы я был? Я знал об избитых друзьях, соседях, одноклассниках. Почему эти люди, которых лишили возможности сделать свой выбор на честных выборах, и у которых нет других вариантов отстоять свои права, как на улице, должны терпеть за меня или другого беларуса?»
Бывший заключенный не хотел, чтобы его дети когда-то упрекали его, что его поколение не попыталось ничего изменить и снова передало потомкам наследство ГУЛАГа:
«Мне 40 лет. Лет через 20 я стану седым дедом и буду вспоминать, как прожил свою жизнь. Не хочу понимать, что я ничего не попытался сделать, не хочу, чтобы дети меня обвиняли, что наше поколение трусов передало им эту власть. Мы были должны что-то сделать. И я сделал».
Анна Гончар /ММ belsat.eu
