«Врач – человек, которому больше всех надо». Как медицина привела минчанку в науку, потом в ВСУ и на поиск работы в Польше
Минчанка Альбина Громыко (имя заменено на вымышленное по просьбе героини и из соображений безопасности, по той же причине не указываются специализация и бывшее место работы) лесами уехала из страны чуть меньше года назад. В Беларуси она занималась научными исследованиями в здравоохранении. Покинуть страну ей пришлось после того, как на работу пришла милиция. Альбина выбрала Украину, где после начала войны пошла медиком в ВСУ, а спустя несколько месяцев уехала в Польшу. Теперь минчанка устраивается на новую работу, косвенно связанную с медициной, и хочет работать с адаптацией солдат к мирной жизни.
Медицина была у Альбины мечтой детства, потом девушка закончила медуниверситет, интернатуру, отработала несколько лет в поликлинике – и разочаровалась. Количество пациентов за один рабочий иногда доходило до 70-80, это выматывало и не позволяло работать с должной тщательностью.
Она стала искать новую работу, но из всех учреждений здравоохранения в Минске героине понравился только один из республиканских научно-практических центров. Альбина поступила в ординатуру в год, когда началась пандемия. РНПЦ не попал под перепрофилирование и работал штатно. Окончание ординатуры пришлось на август 2020 года, девушка провела отпуск на маршах протеста. Что было дальше, расскажет она сама.
Как я бежала из страны
1 сентября я вернулась на работу, и все коллеги спрашивали, где же я так удачно отдохнула. Они говорили: «Ты провела отпуск в спортзале?» Я отвечала: «Почти».
25 марта 2021 года меня задержали на акции и и отпустили в тот же день, санкции так и не применили. В конце осени 2021 года за мной на работу пришла милиция. Меня не было на месте – уехала с документами в другое медучреждение. Сначала позвонил мой начальник, потом бесконечно звонили милиционеры и требовали возвращаться. Я поехала обратно на метро и по пути заглянула в ноутбук. Там было всё, начиная с информации по наблюдению за выборами и заканчивая фотографиями с акций. Я представила себе, сколько мне за это дадут. Еще я представила, как дочь пишет мне письма в тюрьму. Потом посмотрела на свои брюки, белую майку – и представила себе, как я сплю в них две недели. Развернулась и поехала в другую сторону.
Меня объявили в розыск и позже уволили за прогул на основании моего заявления о том, что я не похищена и не в реанимации, а нахожусь в другой стране.
Почему приходила милиция? Предполагаю, что из-за наблюдения за выборами. Я так думаю, потому что позже нашла в спаме письмо от «Честных людей». Там они предупреждали, что наблюдателей разыскивают по спискам.
Во Львове я ждала свой день рождения – 24 февраля
Сначала я поехала в Киев, а потом в Одессу, где тут же предложили хорошую работу и зарплату, появился круг общения. В тот момент казалось, что переезд – правильное решение, а Украина – страна, где ты всегда можешь получить достойный уровень жизни, если что-то умеешь. Туда же я планировала забрать десятилетнюю дочь.
Спустя два месяца жизни в Украине я сняла собственную квартиру, ждала момента, когда смогу получить документы и выйти на работу. Новостная повестка становилось всё тревожнее, и я поехала во Львов. Напросилась к знакомому пожить неделю. Мы собирались отметить мой день рождения 24 февраля: пойти в бар, позвать гостей. Но при этом купили стратегический запас – сало и пять литров воды. Они пригодились: воду мы выпили на второй или третий день войны, когда что-то сломалось в подъезде, и людям было не до ремонта.
Первые три дня во время воздушной тревоги мы ходили в бомбоубежище. Позже прятались в кухне, где не было окон. Во время войны, мне кажется, все начинают думать о своей физической форме. Мы с подругой занимались: бегали по Львову со словами, что если город захватят, то надо хотя бы как-то убежать от врагов.
Шел мой третий месяц без работы, документы были не готовы, и я забрала ВНЖ только в середине мая. День рождения мы так и не отпраздновали.
В то же время на третью неделю войны я почувствовала себя в большей безопасности, чем в Беларуси. Было ясно, что у тебя есть враг и ты можешь законно защищаться, а в Беларуси ты не можешь защититься от ментов.
Почему я пошла воевать за Украину
Было ощущение, что если враги напали на Украину, то они напали на тебя. Сидеть и читать новости не казалось выходом, и я пошла в волонтерский центр. Там около месяца сортировала коробки с лекарствами для фронта, которые приехали с Запада. Я подумывала вернуться в Одессу, но боялась из-за того, что там близко море и граница.
Тут пришло предложение из батальона Калиновского, и я приняла парадоксальное решение – ехать на войну. Там было гораздо опаснее, но это было нужнее. Я рассчитывала пробыть в батальоне до лета, а потом вернуться в Одессу. Если же война не закончится быстро, то уезжать из Украины – так оно в итоге и вышло.
Я отправилась на войну в начале апреля. Поезд в Киев должен был ехать четыре часа, но ехал все девять. Мы прибыли во время комендантского часа. Около десяти вечера я разделась и пошла спать (была вымотана дорогой), но тут пришел знакомиться командир батальона. Стало ясно, что мое личное пространство сократилось до минимума. Я потеряла счастливую возможность спать в трусах и попросила подругу передать пижаму.
Первое, что я увидел в батальоне – врача Настю на пороге медпункта, заваленного такими же коробками с таблетками, какие я сортировала во Львове. Утром мы вытягивали их в холл, где все играли в настольный теннис.
Уже после мы познакомились с Брестом, и он рассказал, что первую неделю меня называли «Та женщина, которая мешает играть в настольный теннис и все время стоит раком над коробками».
Военная медицина в вузе – это советский подход
После учебки у медиков несколько вариантов. Один из них – стать парамедиком, бойцом. Он оказывает помощь в случае ранения и перемещается с раненым в более безопасное место. В остальное время парамедик ходит с группой на задания, ползает, стреляет и прикрывает.
Мой вариант был другой – руководить медицинской службой и крупным складом, а также учебным процессом, инструктировать новобранцев, вести прием бойцов. В том числе в мои обязанности входили наблюдение и реабилитация раненых.
Во время войны я быстро освоила набор приемов, которые могут быть применены в поле – тактическую медицину.
[В батальоне] нас учили боевые медики, которые занимаются тактической медициной с малой войны на Востоке. Они рассказывали, что сначала не знали, как подступиться к западной помощи, потому что надо было изучить систему тактической медицины НАТО. Потом по возможности перешли на нее. В России же, судя по найденным аптечкам, все находится в советском состоянии.
Кто воюет в полку Калиновского?
Откуда взялись беларусы в Украине? Костяк составляли те, кто принимал настолько активное участие в протестах, что пришлось уехать из Беларуси.
Во время моей службы у беларусов было специфическое подразделение, где все общались по позывным, без имен и фамилий. Всех предупреждали, что рассказы о прошлой жизни не приветствуются. Тем не менее, были разговоры о том, как кого задержали или побили в автозаке, и они в сознании многих доминировали над военным опытом.
У меня произошло иначе: травма войны очень быстро заместила травму протестов. Хотя я была волонтером на Окрестина 12 или 13 августа, когда выпускали всех тех избитых людей. Это было очень страшно, уровень насилия на войне гораздо выше.
Польша – благоприятная страна для миграции, если ты врач
Я пробыла на войне три месяца, с апреля по июль. Потом уволилась, потому что стало понятно, что летом ситуация не нормализуется. Говорят, на войне месяц идет за год, и это соответствует моим ощущениям.
Я собиралась уехать и воссоединиться с дочерью, но в итоге сейчас живу в Польше, а дочь в Литве. Пока я попробовала устроиться в беларусское НКО не по специальности, не могу сказать его название. Но там пока не все понятно.
Перспективы для беларусских врачей в Польше неплохи, почти всегда можно найти работу. Но надо знать польский язык, и я его сейчас учу. Нужно также иметь определенный набор справок по списку министерства. Но тут сильное самоуправление, и городские отделы здравоохранения способны сами принимать решения.
«Вдруг оказалось, что ты не приобрел, а потерял – потерял способность жить обычной жизнью»
Прошло слишком мало времени после моего ухода из ВСУ. Этот опыт очень тяжело осмысливать. Вдруг оказалось, что ты не приобрел, а потерял – потерял способность жить обычной жизнью.
Война – это работа, точнее, служба, которая превращается в жизнь, в твое всё. Там я точно приобрела друзей. После войны нужна реабилитация, особенно тем, кто побывал на фронте. После фронта у людей меняется выражение лица, у кого-то на более суровое, а у кого-то наоборот, становится просветленным. И почти никто не остается тем, кем был.
Был один парамедик, с виду лет 20, похожий на подростка. Он уехал на восток и вернулся, не изменившись. Я его доставала вопросом, как можно вернуться с тем же выражением лица. На что он мне ответил: «Моя предыдущая жизнь была настолько сурова, что вряд ли это могло меня поменять».
Вдруг кто-то прочтет это интервью и захочет мне что-то предложить. Я думаю, что могла бы сменить медицину на работу с адаптацией людей после войны в Украине.
– Что было бы, если бы ты дала это интервью под своим именем?
– Если ты как боец ВСУ становишься публичным, то разыскивают родственников, а на тебя заводят уголовное дело – за участие в экстремистской деятельности, за наемничество. На некоторых ребят 3-4 дела заведено. Сейчас это классифицируется как терроризм, мне как женщине могут дать до 25 лет. Мужчине – до пожизненного срока или смертной казни. И пропагандистские каналы очень стараются раскрыть имена и лица, чтобы давить на близких, которые остались в Беларуси.
Анна Волынец belsat.eu
