«Руки скучают по оружию». Исповедь беларусского воина Лиса о том, как больно жить после войны
Беларусский доброволец Александр с позывным Лис вернулся с войны в Украине в январе 2023 года. Это уже вторая его попытка найти себя в гражданской жизни. Тело вернулось – голова еще там, говорит он. Адаптироваться помогает верный пес Сэм, сеансы с психологом и заметки о войне, которые пишет в ночи бессонницы. Разговариваем с Лисом о том, как трудно бывает вернуться к себе прежнему, когда руки скучают по оружию.
– Получается так: ты приезжаешь из места, где проходят боевые действия, и у тебя за спиной большой рюкзак, полный тяжелого багажа и нового опыта. Мгновенно ты его снять не можешь, а другие люди хотят, чтобы ты его сбросил сразу, был как раньше и как все. Не понимают, что твоя голова, твои мозги и твои мысли еще там, на войне. Для тела уже все, вроде бы, закончилось, а голова еще там.
– Какие вещи помогают тебе сейчас вернуться к мирной жизни и к себе? Общение, книги, музыка? Есть еще хорошее виски…
– Больше всего – моя собака. Мой Сэм. Лабрадор, ему еще только 10 месяцев. Настоящий друг, который очень тонко чувствует, когда мне плохо. Просто подходит и тянет на улицу. Бывает, вытаскивает из таких накруток в голове… Ну и еще работа с психологом. Это тоже помогает.
Алкоголь – нет. Я не знаю, кому он может помочь. Потому что когда возвращаешься, у тебя нервные окончания все травмированы. Пьешь или не пьешь – просто не чувствуешь опьянения. Это бессмысленно.
«Горы – лучший психолог»
– После второго возвращения прошло уже четыре месяца. До сих пор работаешь с психологом?
– Да, это мой уже третий психолог. Общаемся онлайн, он в Киеве. Я держусь за него, так как за один-два сеанса он уже мне помог, я считаю. Я пропустил, правда, недавно один сеанс, так как на свой день рождения ездил в горы. И я тебе скажу: горы – лучший психолог, горы лечат. Да, был там один. Сколько исполнилось? Дай подсчитаю… 32 года мне.
– Хорошо, что у тебя есть и горы. С киевским психологом вы просто разговариваете – и ты скидываешь этот багаж и эту боль? Как это происходит?
– Так, как ты говоришь, работают классические психологи, а мы сейчас больше на ощущениях работаем. Она хочет, чтобы я почувствовал свое тело, чтобы я понял, откуда приходит агрессия и какой нужен инструмент. Главный инструмент для меня сейчас – смотреть в одну точку. Смотрю в одну точку и стараюсь ни о чем не думать. Бывает такое, знаешь, когда «залипаешь» во что-то, и то, о чем думал раньше, исчезает. Пытаюсь так переключаться. Главное, чтобы все тело было расслаблено.
– Проблема с агрессией, которая «приходит», – основная проблема, с которой ты столкнулся по возвращении с войны?
– Я так скажу, сначала приезжаешь, и будто нет никаких проблем – война за спиной, мирное время. Спокойно можешь заказать картошечки с мясом в любимом заведении. А потом – начинает сыпаться, сыпаться и сыпаться… И вот когда в голове твоей уже тысяча проблем, тогда начинается дискомфорт, мягко говоря.
Первое: финансовые проблемы. Вот ты говоришь, что у меня есть горы. Но чтобы иметь горы, нужны деньги. Я в Польше с 2018 года, у меня была хорошая работа. Но если на долгое время уезжаешь из дома – а я был в Украине в общей сложности около 9 месяцев, – то возвращаешься и понимаешь, что ты весь в долгах. А у меня сын, я должен поддерживать семью. К тому же в январе 2023-го закончился мой ВНЖ, и пока я не получу статус международной защиты, не буду иметь доступа к рынку труда.
Потом начались и более глубокие проблемы. Я когда первый раз вернулся, в июле 2022-го, уже тогда были проблемы с коммуникацией. Пошел на работу и понял, что не могу как раньше ни работать, ни разговаривать с людьми. Проявлял агрессию. Поэтому и поехал снова в Украину, так как не нашел себе здесь места. Когда второй раз вернулся, то совсем беда. Психологические проблемы никуда не исчезли. Беда с коммуникацией, беда с восприятием мира. Все видишь в таком черно-белом свете, становишься радикальным, есть только «да» и «нет». Ну, как на войне.
– Во время разговора с другим человеком ты мог сорваться?
– До крайностей не доходило, но да, мог. Людям, живущим в мирной жизни, непонятно, почему так на них реагируют и так к ним относятся. Мне бы тоже было непонятно на их месте. Немного жизнь поменялась, и не у них поменялась, а у меня, у ребят, которые вернулись оттуда. Им тоже сейчас несладко, ведь это такая борьба с самим собой. Вот и все. Ты уже вроде и не воюешь, но внутри продолжается борьба.
«Пишу книгу, чтобы показать людям войну»
– Ты сказал, что у тебя хорошая работа. Если получишь статус беженца, тебя возьмут обратно?
– Я оператор-программист станков из ЛПК (то есть с цифровым программным управлением – прим. «Белсат»), хороший специалист. То есть я смогу туда вернуться. Другой вопрос: смогу ли я туда вернуться новым? Как тебе объяснить?.. Не захочу ли я сам пойти в другую сферу? Например, тактическим инструктором. Ведь это стало так близко, и в голове такое, что без оружия я не могу себя комфортно чувствовать. В этом тоже проблема, я считаю.
– Руки скучают по автомату?
– Да. Есть такое. Да у всех такое есть, кто возвращается оттуда.
– Поэтому ты садишься за клавиатуру и пишешь книгу о войне? Уже думал над названием книги?
– Нет, просто записываю мысли. Знаешь, это так происходит: не могу уснуть, беру ноутбук и записываю то, что в голове. Из Украины осталось много записей в блокноте. Записок – тьма. Когда вернулся, сначала просто записывал, потом в голову пришла мысль, не выпустить ли книгу. Она не будет написана литературным языком. Это будет простой рассказ солдата, который был на войне. Простой и всем понятный. Ничего не выдумываю, ничего не вычеркиваю и не убираю, никакой цензуры.
Мне тут посоветовали обратиться к профессиональным писателям, мол, набросаешь им тезисы, а они все напишут. Но… мне не хотелось бы так, потому что это уже будут не мои слова и не мои чувства.
– Можешь процитировать какой-нибудь отрывок?
– Нет, пока ничего не буду цитировать. Я в принципе начал писать только для себя. Но один знакомый посмотрел, потом второй, и говорят: а почему бы и не книга? И я начал это делать, чтобы показать людям войну. Ведь, понимаешь, к войне подготовиться нельзя, а книга даст какое-то представление о ней, чтобы люди понимали хоть что-то, перед тем как делать какой-то выбор или принимать решение.
– Это будет страшная книга?
– Смотря для кого. Обычным людям будет непривычно читать такое. 90% людей, наверное, и не подозревают, что это такое на самом деле – война. Не говорю сейчас об украинской стороне, потому что в Украине сейчас все почувствовали, что это такое, даже гражданские. Люди на Западе видят войну в «Тиктоке», «Телеграме» и телевизоре, а это не раскрывает истинной правды и проблемы. Это все только инфоповоды, выгодные для кого-то. Целостной картины нет.
«Накопилось: головные боли и с глазом беда»
– Уже в марте 2022 года ты принимал первый бой. Почему решил поехать воевать?
– Увидел, как страдают мирные жители. Как страдают дети. Эти бомбардировки роддомов, больниц… И сказал себе: если я смогу сделать так, чтобы эта война длилась на одну секунду меньше, то должен туда поехать.
– Ты работал вместе с Димой Террором, был свидетелем его гибели. Какой это был человек?
– Мужчина с большой буквы. Очень образованный, начитанный, умный парень и настоящий воин. Помогал мне во всем. Я как приехал, он сразу же сбросил мне какие-то материалы, чтобы я приготовился. И еще он был очень позитивным. Он всех и вытаскивал. Мы поехали в Ирпень, и никто не ожидал, что там будет. Дима Террор и Паша Борт всех вытаскивали, чтобы никто не волновался и никто не поплыл… Потеря очень тяжелая для всех нас.
– Потом были боевые выезды в херсонском направлении. Что вспоминается?
– Вспоминается Александровка. Мы всегда работали на первой линии, отходили в серую зону. После нас закреплялась пехота. Я воспринимал это как работу. Не знаю. Ничего не забывается, вот что я скажу. Ничего не забывается.
– Обошлось без ранений?
– Ну, тяжелых ранений не было, а какие были, так я не обращал на них внимания, просто продолжал работать дальше и никому не говорил. Но у меня сейчас эрозия роговицы, проблемы с глазом. Утром встаю и не могу умыть лицо, зная, что глаз будет так болеть и резать, аж невозможно на свет смотреть.
Что-то попало туда, это еще после Ирпеня было. Когда под Александровку поехали, из глаза уже сильно текло. Попросил ребят из группы никому не говорить, потому что очень хотел поехать – такое настроение было, заряжен был, и не хотелось это терять. Были и легкие контузии, но тоже не придавал этому значения. Сейчас чувствую, что все это накопилось: головные боли и с глазом беда.
– Обращался ли к врачу?
– Да, он посмотрел, выписал мне лекарства и посоветовал обследоваться. Капаю антибиотики. Ребята из Ассоциации ветеранов ищут специалиста сейчас, чтобы я прошел диагностику. Знаешь, хочется найти такой центр, чтобы лечь – и там все сделали: и МРТ глаза, и все остальное. Но в Польше так: пытался записаться на МРТ, и мне сказали, что придется подождать полгода или даже год. Вот в чем проблема.
«Чтобы общество принимало и понимало нас»
– Какие, на твой взгляд, базовые меры должны предпринимать государство и общество в отношении людей, возвращающихся с войны?
– Просто скажу сейчас, как я это вижу. Любого человека, который возвращается после боевых действий – все равно, в Польшу, Литву или куда-нибудь еще – государство должно поставить на учет. Ведь, грубо говоря, такой человек может быть угрозой для общества. Потому что мы привыкли решать проблемы совершенно другим путем и видим мир по-другому. Чтобы не навредить ни себе, ни другим, каждый должен пройти через психолога и психиатра, а вообще – через полное врачебное обследование, оперативное и бесплатное. Если все в порядке – получи справку, документ, как это делается в Америке, где человека просто так не выпускают в мирную жизнь.
Здесь нужно как-то договариваться с властями тех стран, куда возвращаются беларусские добровольцы, чтобы их признавали участниками боевых действий наравне с гражданами тех государств. Ведь, например, я обратился в польскую ветеранскую организацию, и мне ответили, что ничем не могут помочь, так как я гражданин Беларуси. Это надо решать как можно быстрее, пока нас еще не так много. Потом будет тяжелее.
– Необходима и материальная поддержка?
– Да. Хотя бы на первое время. Для тех, кому нужна реабилитация, у кого было ранение. Или помощь с работой, потому что кому-то потребуется переквалификация. То есть очень много вещей, которые без помощи, без какой-то финансовой поддержки просто не поднять.
И еще. Нужно больше информировать общество, чтобы оно принимало и понимало нас. Знаешь, я, когда рассказывал о своих проблемах, не раз слышал и от беларусов, и от украинцев такое: «Так ты же доброволец, ты же сам туда поехал, тебя же никто не тянул». Это на самом деле самое частое, что можно услышать по возвращении. И такое слышать очень больно.
Да, наверное, со всеми участниками боевых действий [так бывает]: и из Ирака, и из Афганистана. Не знаю. Я где-то читал у одного психолога, что люди, которые воюют не на территории своего государства, имеют больше психологических проблем. Украинцам, думаю, будет немного легче после всего. Беларусы даже после войны не могут вернуться на родину. А родные стены многим бы помогли сейчас. Все накладывается одно на другое.
«Беру Сэма и иду на прогулку»
– Следишь за новостями из Украины?
– Сначала, зная себя, старался вообще этого не делать, потому что уже завтра поехал бы обратно. Сейчас уже читаю, но не все, выбираю. Что-то сознательно не прочитываю, потому что желание поехать назад все еще остается сильным.
– Извини за вопрос, но эта черная новость из-под Бахмута, где погибли беларусы..?
– Тяжело это переживается, тяжело. Хотя если с профессиональной точки зрения говорить, если говорить как солдату – то это война. Я видел и не такие вещи. А если чисто по-человечески, то я хорошо знал тех ребят, даже очень хорошо. Это близкие мне люди, с которыми я вместе работал. Так вот по-человечески… Очень трудно принимать такое.
– И тогда ты выводишь Сэма и вы идете на прогулку.
– Часто именно так и происходит.
Чтобы поддержать беларусского добровольца Александра Лиса, примите участие в сборе на сайте фонда BYSOL.
Дмитрий Мирош /ММ belsat.eu
