«Женщины начали забывать свои имена». Бывшая политзаключенная – о пытках в жодинском «воспитательном карантине»
13 месяцев в жодинской тюрьме, два месяца на Володарке, полтора – в гомельском СИЗО. Мы пообщались с беларуской, увидевшей в заключении кровь, безумие и смерть. Но признается, что самыми ужасными были 48 дней, проведенных на «воспитательном карантине» в тюрьме №8.
Бывшая политзаключенная, которая просит называть себя Ниной (имя изменено), проходила по так называемому делу Зельцера. Была задержана в конце сентября 2021 года и осуждена на два года колонии общего режима за «разжигание вражды» и «оскорбление представителя власти». Женщина полностью отбыла срок заключения, сейчас она в безопасности.
«На 40 дней по Федосюку нам сутки не давали пить»
«Конечно же, до своего задержания я читала о том, как пытают в тюрьмах Николая Статкевича, Игоря Лосика, Сергея Тихановского… Но это известные личности. О том, что «воспитательные мероприятия» применяются и к другим людям, я не знала и не была к этому готова. И так, «воспитательный карантин» в тюрьме Жодино – это было самое ужасное, что мне пришлось пережить за все время, проведенное за решеткой», – говорит Нина.
О том, что именно так – «воспитательный карантин» – тюремщики называли камеры-пытки в новом корпусе жодинской тюрьмы, заключенные узнали намного позже, из писем родственников (по крайней мере так тем объясняла тюремная администрация).
Тогда же, в октябре 2021 года, 139 человек, задержанных по делу Зельцера (первая волна задержаний) и этапированных в Жодино, более 40 дней оставались в полной изоляции и неизвестности. Среди них – 14 женщин, брошенных в камеру, рассчитанную на 8 мест. Камеру, где нельзя было ни помыться, ни попить, ни поспать.
«Там была только холодная вода. Но ее нам постоянно отключали. Нормально пользоваться туалетом мы не могли – нечем было смывать. Пить тоже часто было нечего. Помню, что когда был год со смерти Романа Бондаренко, нам вообще на сутки выключили воду.
И когда 40 дней по Дмитрию Федосюку было, которого застрелил Андрей Зельцер, нам сутки не давали пить», – свидетельствует бывшая политзаключенная.
Она уверена, что делалось это нарочно, поскольку позже, когда женщину перевели в общий корпус, такого не происходило. Разве что лишь тогда, когда в Жодино ремонтировали систему водоснабжения фонтанов. В октябре, когда просили охранников включить воду, за дверью слышались «только какие-то хихиканья и подколочки».
«Рядом с нами нельзя было оставаться – мы воняли»
«Прогулок не было, душа не было, гигиенических средств – никаких. Пасты, щеток, расчесок, туалетной бумаги, прокладок – ничего. Всего, что нужно, первой необходимости. И так – около месяца», – говорит Нина.
Нина вспоминает, что когда где-то через 35–40 дней их вывели для дачи первых показаний (прямо в коридоре тюрьмы!) в присутствии адвокатов, то некоторые адвокаты не выдерживали и просили отсесть подальше: от женщин дурно пахло.
«Да, рядом с нами невозможно было оставаться. Настолько мы воняли. Вот так это было. И это был первый раз, через месяц, когда к нам массово пустили адвокатов», – свидетельствует женщина.
Вспоминает, что единственный раз им дали принять душ сразу по приезду в Жодино, перед «заселением» в камеру. Но пустили ледяную воду. Несмотря на это, некоторые женщины рискнули помыться (большинство прошло через Окрестина). Тогда Нина увидела на теле многих синяки и следы побоев.
Позже одна из сокамерниц рассказывала, что при задержании ее избивали, натянув на голову майку («В соседней комнате это слышали ее муж и сын»). Вторая, которую привезли из Орши, рассказывала, что ее допрашивали, держа в позиции «ласточки».
«Говорила, что сидела ласточкой между ног омоновца в балаклаве и ее при этом допрашивали. Сидела в луже крови, так как рядом лежал избитый мужчина», – пересказывает бывшая политзаключенная.
«Едешь сейчас могилу себе копать»
Нина говорит, что сильно избиты были те, кого задерживали силовики из ГУБОПиКа. Но если и не они, сценарий был примерно такой же. Всем после задержания говорили, что их «везут на расстрел».
«Едешь теперь могилу себе копать, лопату мы тебе дадим. Так говорили одной женщине. Мне сказали просто, что в лес меня везут», – вспоминает Нина.
Утверждает, что физического насилия во время пребывания в «воспитательном карантине» охранники уже не применяли. И постоянно акцентировали на этом внимание: «Мы же вас не бьем». Но во время обысков в камере, когда женщин выводили и ставили на растяжку или на колени (руки за спиной), за «нерасторопность» можно было получить дубинкой под колено. Делали это женщины-охранницы. Обыски в камере проводились ежедневно.
«У нас не было ничего – ни пакетика. Нечего было обыскивать. И тогда они скидывали наше постельное белье, которое и так не менялось, на пол и топтались по нему. Потом мы поднимали его, было все в следах от сапог. Ну и так далее. Это продолжалось 48 дней», – говорит женщина.
«Вы плохие люди, таблеток я вам не дам»
Психологическое насилие может быть страшнее физического, утверждает Нина. Рассказывает, что из-за частичного или полного отсутствия сна (будили по несколько раз за ночь, нужно было подойти к кормушке, чтобы назваться) женщины начали терять память.
«Было такое, что одна из женщин подошла к этому окошку и не смогла назвать свое имя и фамилию – она его просто не помнила», – говорит бывшая политзаключенная.
Спали по два человека на шконке. Отдельно спали только больные – 68-летняя женщина и еще одна, с тяжелым заболеванием суставов. Было холодно. В октябре камеры еще не отапливали. Однажды одна из женщин упала ночью со второго яруса и сильно ударилась. Охранники зашли, посмотрели и заявили: «Мы с вами в таких условиях, что вызывать скорую помощь в любом случае для вас не будем».
«Еще одна упала в обморок от шока после продола. Разумеется, никакой медицинской помощи не было. От родных же тоже не передавали ни лекарств, ни успокаивающих, ничего… Вторая женщина в течение этого времени начала терять волосы и через месяц просто полысела», – свидетельствует Нина.
При этом, как утверждает женщина, тюремный доктор приходил к кормушке ежедневно. «Мы просили разные лекарства, так как приехали с Окрестина, где спали на полу и все заболели. Дикая ангина, температура. Просили дать хоть что, но тюремный врач отвечал: «Вы плохие люди, таблеток я вам не дам». На этом кормушка закрывалась. Или просто отвечал: таблеток нет. То есть физически он приходил, но помощи не оказывал», – говорит Нина.
Бывшая политзаключенная не помнит фамилию этого врача. Позже узнала, что скорее всего, это был начальник медсанчасти, которого будто бы уволили после смерти женщины в тюремной больнице от рака желудка (женщина умерла в ожидании суда). Но действительно ли уволили того «врача» – точно неизвестно.
«Чтобы до конца жизни слушали Лукашенко»
«Это чтобы вы лучше понимали, какая там медицинская помощь. Лекарств совсем не было. Зато каждое утро нам включали Александра Лукашенко, его обращение к так называемому Всебеларусскому народному собранию. Включали очень громко. Все время радио кричало. Ты без сна – так еще ежедневно этот шум. Очень выматывает. У людей не выдерживала психика», – вспоминает заключенная «воспитательного карантина» в Жодино.
Через 48 дней, «когда женщины начали уже забывать свои имена», их перевели в общие камеры жодинской тюрьмы, в шестой корпус. Расформировали. Нина рассказывает, что некоторое время провела в одной камере с политзаключенными Анжеликой Борис и Ольгой Токарчук («Ее как раз освободили из карцера»). Этажом ниже сидели в то время Николай Статкевич и Игорь Лосик.
«Сидела уже на общих условиях. И те издевательства закончились», – говорит Нина.
«Нам говорили, что новый корпус, где нас «воспитывали», был построен специально для того, чтобы мучить политзаключенных – так называемая прес-хата. Не знаю, правда или нет, так как все из слов самих тюремщиков. То есть фактически «воспитательный карантин» – тот же карцер. Нас было много, и они не могли всех в карцере раскидать. Поэтому просто сделали для нас карцерные условия», – считает бывшая политзаключенная.
«Нина, какого наказания, по вашему мнению, заслужили те люди, которые мучили вас и пытали?», – спрашиваем у женщины.
«Это очень сложный и тяжелый вопрос. Есть же международные стандарты, да? Если пытают женщин в тюрьме – что может быть более отвратительное? Самое гнусное преступление. 20 лет тюрьмы или, может, даже пожизненное. Я думаю, такого наказания заслуживают. И было бы хорошо, если бы сами на таком карантине посидели. Чтобы тоже прочувствовали, что это такое.
Чтобы завоняли и дышали своими экскрементами, чтобы ели в таких условиях. И чтобы до конца жизни слушали Лукашенко, каждый день, со всех «народных собраний». Чтобы слушали и наслушались бы, наконец, по полной», – отвечает бывшая политзаключенная Нина.
Свое пребывание в заключении по несправедливому приговору лукашенковского суда Нина называет пленом. Сейчас она за пределами Беларуси и вместе с семьей проходит физическую и психологическую реабилитацию.
Дмитрий Мирош / Авер belsat.eu
