Окруженный российскими войсками Мариуполь уже второй месяц остается в блокаде. Несмотря на попытки эвакуации мирного населения, в городе живут около 160 тысяч человек – без еды, воды, электричества, под постоянными обстрелами и бомбардировками. Продолжаем рассказывать о том, как россияне убивают Мариуполь. Приводим выдержки из дневника местной журналистки Надежды Сухоруковой, которой удалось вырваться из ада.
«А и хрен с ними, с контейнерами. Трупы твоих соседей никто не вывозит»
Мой город умирает мучительной смертью. Двадцать дней я умирала вместе с ним. Я была в аду. Я не герой, я обычный человек, и мне было страшно умирать. Последние три дня по моему городу лупили каждую минуту. Без перерыва.
От гула самолетов внутри меня все леденело. В нашем подвале молились все и просили, чтобы бомба пролетела мимо. Когда дрожала земля, мы выдыхали. Но мимо– это не значит в никуда. Мимо – это значит не в нас.
Вокруг дома – сплошной пепел, стекло и пакеты из заполненных до темного дымного неба мусорных контейнеров, которые никто не вывозил уже более двух недель. Да и черт с ними, с контейнерами. Трупы твоих соседей и знакомых никто не вывозит. Погибшие лежат в подъездах, на балконах, во дворах, на дорогах.
Самый большой страх – это ночные обстрелы. Ночью нельзя спать. Так как снятся мирные сны. Ты вынырнешь из них и оказываешься в кошмаре.
***
Я научилась жить без света, газа, электричества. Есть не хотелось, воду старалась пить экономно. Ведь даже подумать было страшно, что нужно выйти за водой наружу. Ее привозили обычные люди и раздавали бесплатно.
Мне кажется, никто из нас все это время не смотрелся в зеркало. Действительно было пофиг как ты выглядишь. Это стало совсем не важным. Потому что был очень большой процент, что через минуту ты будешь мертв, и уже неважно, как выглядит твое отражение.
Мои волосы стали ужасными. Они превратились в паклю. Но это тоже не волновало. Все ходили в шапочках. Их натягивали до глаз, потому что на умывание драгоценную воду тоже никто не тратил.
«Мамочка, пожалуйста, мамочка! Я хочу жить! Я не хочу умирать!»
Кажется, за несколько недель на нас испытали все виды оружия. Какая им разница, из чего нас убивать? Но нет, к процессу убийства они подходят творчески и разнообразно.
Основной нашей пищей в подвале была гречка, залитая водой. Мы ждали, когда она разбухнет, а потом с трудом проглатывали по две ложки. Детей приходилось заставлять.
Мои маленькие племянники спали одетыми. И не только потому, что было адски холодно, но и потому, что если упадет бомба, нас засыплет, и мы останемся в живых, то выбираться из-под завалов лучше в обуви и куртках.
Наш подвал состоял из множества отсеков. В одном были совсем крошечные дети. Рядом с нами располагалась семья –взрослый сын и его пожилая мать. Они были очень спокойны и сдержанны, угощали наших детей конфетами и печеньем, отдали нам масло и сало, так как собирались уезжать. Наши дети были настолько напуганы, что почти ничего не ели. Но конфеты и печенье слопали сразу. Это был настоящий клад и маленькая радость в мрачном гудящем от взрывов подземелье. Они даже повеселели.
Семилетняя Варя впервые с начала войны попросила рассказать о свинке Пеппу и даже поверила мне, когда я пообещала купить ей любую куклу сразу, как выйдем из подвала. Она лишь уточнила: «Магазины же все обокрали, как ты мне купишь?» Я ответила, что ни один игрушечный магазин не тронули, и все куклы на месте.
Ее брат Кирилл почти не разговаривал с нами. Он очень испугался, когда мы были в другом подвале в частном доме, и туда было прямое попадание в крышу. Крыша загорелась, и надо было всем уходить. Мы бежали в гараж под страшным обстрелом. Вокруг все выло и взрывалось, а Кирюха кричал, перекрывая свист мин: «Мамочка, пожалуйста, мамочка! Я хочу жить! Я не хочу умирать!»
Аня
Мы не спали несколько суток. Точнее, наше состояние можно было назвать полусном. День слился с ночью, глаза все время слипались, но тело было начеку.
Туалета в подвале не было. Каждый ходил в свою квартиру. Мне нужно было подняться на пятый этаж. Я не могла себя заставить пошевелиться. Нужно было вылезти из подвала и попасть в подъезд. У меня на это больше не было смелости.
Самолеты летали каждые полчаса. Думаю, их было несколько. Ведь раньше они сбрасывали по две бомбы. А теперь земля колотилась четыре, иногда шесть раз за пять минут. Нас бомбили со всей сили, как будто хотели закопать в землю каждый дом, каждое дерево, втоптать в огромную воронку каждую душу.
Земля прогибалась, дом вздрагивал, в подвале кто-то кричал от страха. Все было в воронках и осколках. Когда утром я увидела, что осталось от нашего двора, у меня не было ни одной эмоции. Я просто стояла и смотрела. Это был не мой город.
***
Хрупкая девушка Аня из 15-этажки приходила к нам каждый день. Ее родители жили возле школы на Кирова, и она очень волновалась за них. Перевезти к себе не могла. Для них расстояние в две остановки было непреодолимым. Ее квартира под самой крышей. Самолеты, бомбившие город, кружили, казалось, над самым чердаком.
Каждый день Аня шла к родителям под обстрелами. Мины свистели вокруг и ложились рядом с ней. Она падала на землю и закрывала голову руками. Ей было очень страшно. Путь был не очень долгим для мирного времени, но во время бомбежек практически непроходимым. Аня шла по нему дважды, туда и обратно, и видела, как все менялось. Еще вчера целые дома – становились за ночь руинами. Они стояли пробитие насквозь с черными глазницами выгоревших окон.
Она навещала родителей и приходила в дом на Осипенко, чтобы выдохнуть, перед возвращением в свою квартиру. Пила воду, становилась в проеме двери и молчала. Иногда приносила ценные памперсы или крем для недельного Никиты. Младенец жил в подвале этого дома после своего рождения. Был похоже на желтенького цыпленка. Ему катастрофически не хватало солнца.
Каждый день Аня менялась, как и город. Она становилась все прозрачнее, а темные круги вокруг глаз все увеличивались. Аня ничего не ела. Говорила: «Н могу ничего впихнуть в себя, не лезет». О том, что видела во время своих походов, не говорила. С нами было много детей, и Аня не хотела никого пугать.
Когда по нашему району стали лупить без остановки, стала ходить к родителям раз в несколько дней. После того как снаряд попал в дом наших знакомых, и мы перешли в другой подвал, больше ее не видели. Она и сейчас в Мариуполе. У нее нет машины, только старенькие родители и несколько котов.
«Было так страшно, что я завидовала мертвым»
В тот день все гремело и лязгало, будто гигантское стекло резали железной пилой, поблизости гудел самолет, взрослые лежали на длинном диване и закрывали головы подушками. Я еще и зажмурилась. Мне казалось, что подушка меня спасет от бомбы. Было так страшно, что я завидовала мертвым. Они уже не слышат и не видят этого ужаса. Они свободны, и их никто больше не убьет.
В этот момент в дом забежал 13-летний Саша. Он закричал: «Я Саша! В наш дом только что прилетела. Это пипец». Мы спросили: «Где мама, все живы?» Он ответил, что все, только папу засыпало, а мама его откапывает.
Потом оказалось, что папу засыпало навсегда. Лучший оператор, очень светлый человек, прекрасный папа и муж, спокойный и добрый, лежал с разбитой головой и неестественно подогнутой ногой в собственной квартире на девятом этаже. Похоронить его было нельзя. Достать тоже. Через несколько дней весь подъезд вместе с Витей сгорел. В дом снова было прямое попадание.
Там, в Мариуполе, многое было неважным. Мы ели из одной тарелки, чтобы не тратить воду на мытье, спали на матрасах все вместе, так было теплее, носили шапочки и бросались к каждому встречному, чтобы узнать новости из соседнего двора. Мы забыли о том, что есть магазины, что можно включить телевизор, пообщаться в соцсетях, принять душ или лечь спать в настоящую постель.
***
Моя подруга и коллега вышла из города с двумя сыночками пешком. Старшему – девять, младшему – семь. Ее подхватил в машину за городом какой-то хороший человек и отвез в безопасное место. Перед этим ее улицу в частном секторе Приморского района бомбили самолеты. Бомбили так, что земля и небо поменялись местами. Вместо домов оставались черные воронки, которые становились могилами для мариупольцев. Разбомбили и ее дом, машину, все вокруг. Ухоженной улице в небольшом мариупольском поселке больше нет. Там уже ничего нет. На пепелище остались ее муж и свекровь.
Пожилая женщина сломала ногу, когда бежала, чтобы спрятаться от бомбежек. Ей более 80 лет. Она не смогла пойти из города. С нею остался ее сын. Этот район продолжают бомбить. Такая у россиян привычка. Каждую мариупольскую улицу они превращают в руины.
«Бедненький, бедненький город, ему больно»
Моя мама хочет вернуться в Мариуполь, две женщины с ребенком, которых мы встретили в Бердянске, также желают вернуться в Мариуполь, мои друзья мечтают, чтобы все закончилось, и они поехали в город. Некоторые мои знакомые пересиживают в деревнях поблизости, чтобы не терять связи с родными улицами. Понять и принять, что Мариуполя больше нет, не может никто. Я тоже не могу.
За город воюют наши военные. «Они хорошие, они наши защитники», – так сказал ребенок, выбравшийся из ада. Мальчику шесть лет, и он вздрагивает от каждого громкого звука. Его семья долго сидела в подвале. Два подъезда в их доме сгорели, и они перебрались в подвал дома напротив. Украинские военные привозили им еду. Мальчик ел шпроты с пшеничной кашей. Кашу приносили в пластиковых кулечках, уже сваренную.
«Бедненький, бедненький, ему больно», – мальчишка рассказывал о Мариуполе своему другу, игрушечному дракону. С драконом мальчик не расставался, вместе с ним спал в подвале, кормил его солдатской кашей и вез с собой в эвакуационном автобусе.
В Мариуполе, в доме на проспекте Мира, на первом этаже остались двое мальчишек, похожих на него. Их маму зовут Лена. Она не спускалась в подвал, даже если сильно бомбили. Не хотела пугать детей. Мальчишки боялись подвала и темноты. Они сидели на своем первом этаже в коридоре, и Лена при свечах рассказывала им сказки.
***
Недавно я увидела страшный пост.
«Ребята-волонтеры, мальчишка сидит один в подвале. Бабушка умерла, сосед-пидорас выехал и оставил ребенка в подвале. Мариуполь, срочно откликнитесь! Прошу вас, ребята, вывезите ребенка, его заберут родственники».
Я не знала, что делать. Ребенок один. Это даже не ад. Это какой-то сумасшедший кошмар, который невозможно принять. Центр бомбят, идут уличные бои. Попробовала обратиться к знакомым. Может, можно как-то помочь? Мне ответили: «Я скажу страшное, но подобного много… Много людей под завалами умирает, дети тоже… И ничем сейчас не помочь, пока не деблокируют город».
Бог не ушел из Мариуполя. Мне об этом сегодня сказал священник. Он позвонил и рассказал, что они спасают людей и вывозят их из ада. Им помогает Бог. А кто помогает оккупантам?
На момент публикации украинские военные контролируют в Мариуполе несколько районов города, в том числе металлургический комбинат «Азовсталь» и окрестности порта.
СП belsat.eu
