«Я воровала туалетную бумагу на Окрестина». Беседа с девушкой, сидевшей с женой Зельцера
В изоляторе на Окрестина она семь дней провела в одной камере с Марией Успенской, вдовой Андрея Зельцера. Первую «мойку» (лезвие от станка для бритья) в СИЗО на Володарского получила в подарок от Марины Золотовой. Там же познакомилась с Еленой Толкачевой и Марфой Рабковой. На встречу с журналистами «Белсата» бывшая политзаключенная пришла с букетом цветов…
Еще до встречи Анна (будем называть ее так) предупредила нас, что сможет разговаривать только на условиях анонимности. Договорились встретиться в варшавском кафе «Po Drodze» («По дороге»). Оказалось, в том самом, в котором Светлана Тихановская беседовала в прошлом году со стендапером Славой Комиссаренко.
17 февраля Варшаву заливал холодный дождь, Светлана Тихановская встречалась в Мюнхене с Олафом Шольцем, в Беларуси оглашали приговоры активистам Рабочего движения, а перед Анной на столе лежал букет тюльпанов, который она купила по дороге к нам. Просто так. Ведь без живого, без цветов, не пережить этой зимы и лютой тьмы. 15 нежных белых тюльпанов с бордовыми прожилками. Такой контекст.
Петрушка, укроп и тюльпаны
«Цветы в тюрьме? Запрещено! Передачи на «Володарку» – это вообще отдельная история. По советской методичке, которая, думаю, с 1980-х годов не редактировалась, никаких цветов передавать туда нельзя. Единственные цветы, которые были в камере, – это зелень: петрушка и укроп. Когда Лену Толкачеву к нам в камеру перевели, она, такая: «Девочки, цветочки!» И поставила на полочку, ага. В воде стояли. Хоть какое-то живое пятно на фоне ужасающих стен цвета охры. Хоть что-то живое…» – вспоминает Анна.
Вспоминает, как однажды в камеру залетела «режимница» Ольга Викторовна и приказала убрать «гербарий». У Анны прекрасная память на имена и детали. Но она предупреждает нас, что многое из ее пребывания в ИВС на Окрестина и в СИЗО-1 пока «не для диктофона»: более детальную информацию она уже пересказала BYPOL. И это пока что – только цветочки.
«Сидеть на Окрестина – жуть и ужас. Я когда на Володарку приехала, мне попала в руки книга Виктора Франкла «Сказать жизни «да» – австрийского психолога, который выжил в нацистских лагерях смерти. Когда читала – колотило меня. Как они там чуть ли не голые, в грязных и вонючих лохмотьях, спали на одном «шканаре»… Прошло столько лет, мы победили нацизм, но в Беларуси XXI века происходит то же самое – на 80%. Мы их должны благодарить разве только за то, что не сожгли нас после всего», – говорит бывшая политзаключенная.
«Я им ворота на Окрестина обрыгала»
На Окрестина она отбывала «сутки» несколько раз. Одно из задержаний случилось через несколько дней после перестрелки в квартире Андрея Зельцера. КГБ и ГУБОПиК в те дни чинили тотальную охоту на интернет-комментаторов происшествия. В тюрьмы бросали даже за лайки под фотографией убитого сотрудника КГБ.
Анна говорит, что в какой-то момент в их двухместной камере на Окрестина держали – внимание! – 15 человек. Среди них – жена Андрея Зельцера Мария Успенская, которую привезли на Окрестина босиком. Сама Анна попала в ту камеру на третий день после задержания Успенской, но Анну схватили не за комментарий – по другой статье.
Бывшая политзаключенная делает паузу, потом – глоток чая из небольшой керамической кружки без ручки. И вдруг улыбается. Ее зеленые глаза тоже смеются.
«Я же им там ворота на Окрестина обрыгала, когда меня привезли», – вспоминает с улыбкой.
Объясняет, что в стрессовых ситуациях ее желудок начинает бастовать. А перед самым задержанием, зная, что ее ждет, Анна заставила себя хорошо поесть. Ну, а потом был автозак – «ГУБОПиК ужасно машиной управляет») – и девушке стало плохо.
«Высадили перед воротами, автозак уехал, один сотрудник со мной остался. Типа ожидайте, пока они примут. Может, 10 минут ждали. А мне так плохо стало, что не могу. Отдала сумку менту и – просто на их ворота стошнило. Сразу же выбежали, открыли… » – рассказывает Анна.
Как КГБ издевался над Марией Успенской
Анна говорит, что сблизилась с Марией Успенской. Называет ее просто Машей. Остальные – «комментаторы Маши» – тоже были люди адекватные. И очень разные. Вспоминает о враче-дантистке из Орши, учительнице-филологе на пенсии из Мостов, а также о бывшей сотруднице БелТА Инне Можченко. Еще была девушка, стоявшая на учете в психоневрологическом диспансере…
«Маша рассказывала, что привезли ее на Окрестина без обуви. Ведь еще дома, когда начали пилить дверь, она была в халате. Наспех надела поверх штаны и свитер, но осталась без трусов. Только на Окрестина одна из сокамерниц одолжила ей носки и трусы. Спала Маша под батареей», – рассказывает бывшая политзаключенная.
В конце сентября 2021 года в Минске было очень холодно, но батарея в камере до определенного момента грела хорошо. Как позже рассказала ей Мария, следующим утром после ее задержания на Окрестина (тогда в камере было только три человека) приехали сотрудники КГБ, открыли камеру и приказали выносить «на продол» все вещи. Женщины подумали, что будет обычный «шмон», вынесли вещи в коридор, в том числе все теплую одежду (одеты были легко, поскольку камера была протоплена). Но «шмона» не произошло – сотрудники КГБ просто закрыли дверь, мол, вещи заберете потом. Спустя некоторое время Мария Успенская заметила, что батарея начинает холодеть и к вечеру совсем «погасла». И понятно: их «хотят добить холодом».
«Мария рассказывала, что, чтобы не замерзнуть, они наливали горячую воду (а наличие горячей воды – единственный бонус на Окрестина) в ведро и засовывали по одной ноге каждая. Парили ноги, надевали носки и втроем, свернувшись калачиком, спали. Вот когда я Виктора Франкла читала, то это просто флешбэк», – говорит Анна.
Она уверена, что эти пытки холодом были «персональным издевательством КГБ над Машей», личной местью за смерть коллеги, которого застрелил ее муж. На следующий день, как рассказывала Мария, гэбэшники вернулись. Когда женщины пожаловались, что в камере очень холодно, ответили: «А ему не холодно?..»
«Это ты, мразь, его убила», – повторяли несколько раз, обращаясь к Марии Успенской. И закрывали двери.
Кризис случился еще до выборов
Анна с большой теплотой рассказывает о Марии. В камере много с ней разговаривала.
«Иногда она выпадала из реальности и говорила: «А как же я теперь буду оплачивать счета за квартиру? Я не знаю, как это делается, – 10 лет не делала этого». Вот такие вещи. Вроде ничего не случилось – просто мужа не стало. А потом в какой-то момент возвращалась в сознание и начинала дико рыдать. Но было впечатление, что не могла оплакивать мужа – оплакивала случившуюся ситуацию. Начинала думать о ребенке, где он и как», – вспоминает Анна.
«Из того, что я услышала, следует, что Маша всегда без возражений выполняла приказы Андрея. И в тот день, когда он сказал «стой и снимай», она так и сделала…» – рассказывает Анна.
Замечает, что когда Мария познакомилась с Андреем, то была, по сути, его руководителем – занимала должность начальника экономического отдела фирмы, куда устроился работать Зельцер, моложе ее на 10 лет. Мария уже разводилась тогда с первым мужем. Когда сошлась с Андреем Зельцером, уволилась из фирмы и нигде не работала вплоть до 2020 года. Как рассказывала Анне, ее «декрет плавно перерос в домашнее хозяйство».
В 2020 году у женщины случился глубокий кризис личности, переросший в серьезную депрессию. Произошло это еще до выборов и к политике имело разве что косвенное отношение (общая атмосфера в стране влияла на каждого). Мария обратилась за помощью к психотерапевту, принимала довольно сильные антидепрессанты. Потом психолог посоветовал ей устроиться на какую-нибудь простую работу. Пошла работать продавщицей в «Милу». Как рассказывала Анне, там ей нравилось. Но антидепрессанты принимала вплоть до осени 2021 года.
«Она называла препараты, но я не стану называть. Очень серьезные. В один момент с таких препаратов не соскочишь. Она потихоньку снижала дозу. И, как говорила, только за пару недель до того, как случился инцидент с перестрелкой, перестала их принимать. Не восстановилась еще – а тут такое. И я думаю, то, что ее признали в Новинках невменяемой, соответствует правде», – считает наша собеседница.
Пока Анну не этапировали на Володарского, она пробыла рядом с Марией Успенской на Окрестина 7 дней. Марию же Успенскую обвинили в соучастии в убийстве сотрудника КГБ Дмитрия Федосюка, но судили как «лицо, совершившее общественно опасное деяние в состоянии невменяемости» (п. 13 ст. 6 КПК). 16 июня 2022 года суд назначил ей принудительное лечение в психиатрическом стационаре «до выздоровления» (срок судом не определяется).
Дыра в туалете – это «лыжи»
Анна снова делает паузу и признается, что о некоторых вещах, которые услышала тогда в камере на Окрестина, пока что не имеет права рассказывать. «Но придет время и…» – говорит. Дотрагивается до тюльпанов. И замечает наши немного расстроенные мины.
«А рассказать, как я бумагу туалетную воровала у сотрудников Окрестина?» – спрашивает. «Давай», – реагирую.
Рассказывает, как за три сигареты выкупила право у женщины, которая сидела «по алкашке», выйти на работу, то есть помыть пол в изоляторе (политических на работу не выводят). Схитрила с сотрудниками, сказав, что сидит по 205-й («Кража»).
«И вот я воровала туалетную бумагу из туалета сотрудников на Окрестина, потому что у нас не было, а в камере 13 человек, и в туалет ходят все. Одна девушка отвлекала внимание, ведь они постоянно проверяют, что ты там моешь, да и видеокамеры повсюду. А я быстро так наматывала на руку бумагу и пихала себе в штаны. Я воровала туалетную бумагу!» – смеется Анна.
В тот день удалось также слить в перчатку «ментовского» жидкого мыла, которым потом в камере женщины мыли головы.
Рассказывая об этом, учит нас тюремной лексике. Дверь в камеру – это «тормоза». Дыра в туалете – «лыжи» («по крайней мере в Жодино так называли»). Лезвие от станка для бритья – «мойка» («то, чем режешь салаты, колбасу, хлеб или… вены»).
«Знаете, кто мне первую «мойку» подарил в СИЗО? Марина Золотова. На «Володарку» можно было станки для бритья передавать. Это в Жодино нельзя. С Золотовой где-то месяц в одной камере были. Я очень ее люблю, поистине золотой человек. Бросила курить, ежедневно занималась спортом, делала свои упражнения даже на втором ярусе – не боялась. Мне показывала, что нужно делать», – говорит Анна.
«Медленно, но нас там убивают»
Помимо того, что сидела вместе с журналистками Мариной Золотовой и Еленой Толкачевой, познакомилась с политзаключенной правозащитницей Марфой Рабковой.
«Познакомились в больничке. Меня выводили сдавать анализы, а Марфа в соседней камере была. И нас вывели вместе. Меня сначала вывели, поставили к стене, а потом ее. Я посмотрела: молодая симпатичная девушка, даже – девочка, иначе не скажешь. Она мне как Маша назвалась. Познакомились только. Когда видишь таких молоденьких, сразу думаешь, по какой статье они здесь: или наркотики, или политика. Другого почти никогда не бывает», – говорит Анна.
Признается, что когда узнала о приговоре Марфе, – плакала.
«Очень переживаю за нее. За ее жизнь. Ведь… просто убивают нас там. Медленно, но убивают…» – говорит бывшая политзаключенная.
Но сидела она и рядом с убийцами («Одна очень образно рассказывала о том, что нож на самом деле входит в человеческое тело, как в масло, – зарезала мужа, 55 ножевых ранений…») и наркоманами. Говорит, что «наркотические» (ст. 328 УК) по своему количеству составляли конкуренцию «политическим». В конце 2021 года пошел большой поток задержаний по делу интернет-магазина с одним паукообразным в названии.
«СК сообщал, что в 2021 году было задержано 153 человека. Но девушка, которая при мне заезжала по делу, говорила, что по нему проходят 560 человек. Я думаю, там их под 1000 будет. И большинство – из регионов, все молодые – от 16 до 25 лет. Чаще всего – мелкие закладчики, на тюремном жаргоне – «минеры». Или те, как я поняла, кто попал на «мину», заложенную самими ментами. Большинство из них говорит, что, скорее всего, и магазином этим владеют сами сотрудники МВД», – рассказывает Анна.
«Прошла через все те боли»
Она не разучилась улыбаться, радоваться жизни и с нежностью прикасаться к цветам. Ведь «каждый день там воспринимала как опыт». Научилась общаться с людьми и даже с «сотрудниками». Признается, что тюрьма сделала ее сильнее, поскольку прошла «через все те боли».
«Я не считаю себя жестоким человеком, никому в жизни не желала ничего плохого, но если ты там и над тобой издеваются – то и ты желаешь им в ответ того же самого. Но знаете, сейчас уже хочу просто честного и справедливого суда. А насчет политической позиции – она стала еще более твердой. Более осмысленной. Еще больше появилось желание действовать», – говорит Анна.
«Я не все еще рассказала. Но тюрьма также научила меня держать язык за зубами. Полезный навык, потому что я очень открытый человек», – добавляет наша собеседница и улыбается своими зелеными глазами.
Договариваемся, что обязательно встретимся еще раз. Может, тогда столик, за которым Тихановская пила чай, будет не занят. А может, это уже будет какое-нибудь уютное кафе в Минске, где не нужно будет «держать язык за зубами», а тюльпаны в твоих руках, Анна, не будут такими мокрыми от февральского дождя…
Дмитрий Мираш / Авер belsat.eu
