«Не время ссориться. Мы должны быть вместе!» Михась Зарецкий и его борьба с российщиной
На Деды вспоминаем беларусского литератора Михася Зарецкого, почившего в Куропатах. Цикл «Лабиринты. (Не) расстрелянные»
Михась Зарецкий в начале тридцатых годов XX века избежал тюрьмы, его арестовали 3 ноября 1936 года.
Вместе с Алесем Дударем, Анатолием Вольным, Михасем Чаротом был расстрелян 29 октября 1937 года. В день гибели он был спокоен, подбадривал друзей, говорил: «Лучше смерть физическая, чем моральная».
Михаил Косенков (творческий псевдоним – Михась Зарецкий) – один из самых популярных беларусских прозаиков второй половины 1920-х годов. Его самые известные произведения – «Странная» («Дзіўная»), «Враги» («Ворагі»), «Цветок пожелтевший» («Кветка пажоўклая»), «Голый зверь» («Голы звер»), «Ой, летели гуси» («Ой, ляцелі гусі»), «Максималист» («Максімаліст»). Когда усилилась цензура, активно использовал в своей прозе метод «исторического переодевания». В 1930-е годы его запрещенные произведения воровали из библиотек.
Михась Зарецкий был не похож на других беларусских писателей. Он удивлял как в жизни, так и в творчестве. Остросюжетная проза Михаcя Зарецкого выделялась эротичностью, неожиданными сюжетными поворотами. Именно Зарецкий ввел в отечественную литературу образ роковой женщины, которая у него была то комсомолкой, то чекисткой, а то и работницей завода.
Когда в мае 1926 года вышла повесть «Голый зверь», критика писала: «Его произведениями невозможно не восхищаться… В Зарецком мы имеем литературную величину первостепенного значения…»
Достаточно часто в его произведениях женщины манипулировали мужчинами, могли приблизить их смерть, морально их разрушали. В прозе Михася Зарецкого хватало брутальности. Взгляд писателя на человека был достаточно суровый.
Когда читаешь его прозу, кажется, что он не любит женщин. Отрывок из его рассказа «Белизна»:
«Несколько минут оба молчали. Потом он начал низким, сжатым голосом в явном возбуждении:
– Анна, неужели это не так? Ты не будешь моей… ну, не женой… приятельницей, другом, но совсем, чтобы всегда, чтобы жить вместе, вместе работать…
– Мы будем, как и раньше, приятелями. Будем помогать друг другу…
– Нет, не то… не так… ты понимаешь меня, Гонулька, только не хочешь признаться… Ну, скажи просто, окончательно: не будет так, как я говорю?
– Нет, не будет.
– Почему?
– Я люблю свободу…
– Ты… Змитровича любишь…
– Ну, пусть и так… Я люблю его… сильно люблю, потому что он красивый, умный, он… нравится мне…
Данила молча поднялся.
– Порядочно. Я пойду, Гонулька!
– Куда ты, Данила? Что ты собираешься делать… ты меня убиваешь.
– Не бойся, Гануля. Я же помню твои слова: здесь плохо, так там хорошо; здесь пусто, так там полно… Спокойной ночи!..
Он вышел на улицу. Темень, ветер, метель».
Со второй половины двадцатых Зарецкий активно выступал против засилья русификации, против того, чтобы наше кино превращалось в задворки советского кинематографа, против того, чтобы отечественный театр ставил пьесы московских авторов, а не беларусских.
Откуда у бывшего политработника Красной армии, коммуниста Михася Зарецкого были оппозиционные настроения? Может быть влияние родителей? Его отца, сельского дьяка, нельзя было назвать тихим духовным слугой. В воспоминаниях писателя читаем:
«В отношении начальства отец вел себя независимо. «Война» с руководством, борьба против всякого рода несправедливости прошла яркой нитью через всю жизнь отца».
Михаилу же отец говорил:
«Запомни, сынок, никто не должен диктовать тебе, что делать. Ты должен, как Христос, быть справедливым, свободным, упрямым, сильным, смелым, и смотри, чтобы никакая холера тебя не смогла положить на лопатки».
Прозаик, сценарист Анатолий Вольный (Ажгирей) восхищался умением Зарецкого не сгибаться под огнем критики:
«Второй бы слабее может и поддался. Но этот упрямый беларус не поддается и с каждым годом пишет все новое и новое».
Алесь Дудар отмечал:
«Михася трудно сбить с его позиции».
Такие настроения остро проявились после 1926 года, когда Зарецкий побывал в творческой поездке в Украине. После возвращения с родины Тараса Шевченко Зарецкий на страницах беларусских газет писал, что наш театр, в отличие от украинского, теряет национальное своеобразие, становится примитивным. Восхищался дружностью украинцев и жалел, что такого нет у беларусов. Радовался подъему украинского кино и огорчался, что из повести Якуба Коласа «На просторах жизни» режиссеры сделали высушенную агитку.
После возвращения из Европы оппозиционные настроения Зарецкого только усилились.
Вместе с другими членами «Маладняка » он пишет открытое письмо против русификации БГУ. Письмо было напечатано 1 декабря 1928 года в №278 «Савецкай Беларусі». Беларусские молодые творческие деятели заявляли, что покидают БГУ, так как в его стенах беларусских писателей обвиняют в «беларусском шовинизме».
Прозаик Илларион Барашко в выступлении от имени организации БелАПП выразил резкий протест против письма. Петрусь Бровка заявил, что разговоры о слабой беларусизации БГУ – только вывеска. А письмо трех – политический памфлет, позорящий БГУ и национальную политику. Кондрат Крапива говорил, что размещение в печати письма свидетельствует о капитуляции его подписантов.
«Звязда», «Чырвоная Беларусь», «Савецкая Беларусь» – фактически вся пресса выступила против Михася Зарецкого и его соратников. В первые дни нового 1929 года их вызывают для дачи объяснений.
С «Письма трех», в котором беларусские писатели протестовали против русификации БГУ, с театральной дискуссии и статьи о беларусском кино, где Зарецкий, Дудар, Жилунович и другие наши деятели боролись, чтобы наша страна не превратилась в безвольную рабыню Кремля, начинаются первые аресты, высылки, попытки самоубийств и самобичеваний.
Михася Зарецкого физически уничтожили, но морально и духовно не сломили. Его произведения по-прежнему имеют большую популярность, а его сильный характер вдохновляет нас и сегодня.
Смотрите цикл «Лабиринты. (Не) расстрелянные» на YT-канале «Belsat HISTORY» (видео выше).
