Как выглядит сегодня политическая тюрьма XIX века на реке Березине. Бывший узник – о Бобруйском СИЗО
Мир «зоны» за последние полтора года стал неожиданно очень близким для белорусов. ИВС, СИЗО, колонии, тюрьмы – теперь действительность и обыденность для все большего числа белорусских семей. Поэтому мы считаем важным как можно более детально рассказать, как там выглядит быт. Наш собеседник прошел через ряд пенитенциарных учреждений «еще до того, как это стало мейнстримом». Приводим его рассказ о жизни за решеткой. В первой части – как выглядят изнутри бобруйские изоляторы – временного содержания и следственный.
«Дно осталось где-то сверху, а ты попал еще ниже»
Белорус, с которым мы разговариваем о «зоне», пережил заключение в бобруйских ИВС и СИЗО №5, транзитной камере в гомельском СИЗО №3, в следственной тюрьме №4 и исправительной колонии №15 в Могилеве. Мужчина не готов раскрывать себя, поэтому мы не называем имя, статью, годы заключения.
В бобруйский изолятор временного содержания наш собеседник попал еще до ремонта, который прошел там в прошлом году. Теперь условия стали немного лучше. Как было до этого – передаем воспоминания бывшего узника:
– Если составлять рейтинг самых жестоких клоак мира, Бобруйский ИВС еще пару лет назад имел бы хорошие три звезды в нем.
В камере – трое нар, в углу – ведро. Стены с грубой «шубой», все засаленное, соответствующие запахи.
Подъем в 6 часов утра, проверка. Выводят в туалет, который находится на коридоре, на 10-15 минут. Там же некое подобие умывальника. Все остальное время или потерпи сутки, или справляй нужду в тесной и грязной камере при всех.
Помещение не проветривалось. Свет в камеру не попадал. Часы у тебя забирают, и ты ориентируешься во времени только по еде, которую тебе приносят. Если ты никогда ни с чем подобным не сталкивался, попадая туда, понимаешь, что дно осталось где-то сверху, а ты ниже находишься. Те условия можно смело назвать одним из видов пыток.
СИЗО №5: здесь сидели участники восстания Калиновского
Через 10 суток нашему собеседнику предъявили обвинение и перевели в СИЗО №5 г. Бобруйска. Этот следственный изолятор примечателен тем, что располагается в историческом здании – так называемой «башне Оппермана», которая входит в комплекс Бобруйской крепости. Строительство крепости началось в 1810 году, башню достроили в 1831-м, она получила имя инженера Карла Оппермана, который и разработал план крепости. Однако еще до 1831 года башня использовалась как политическая тюрьма. Первыми арестантами здесь были декабристы, позже – участники восстаний 1831 и 1863 годов.
О бобруйской тюрьме на территории крепости писал российский писатель Александр Герцен и сравнивал ее с французскими: «…Прежде всего, нужно знать, что такое французские тюрьмы. Одно позволение видеться с другими арестантами и вместе играть делает их более сносными, чем Шпильберг, Шпандау или Бобруйск». А самая известная его цитата: «Пусть Сибирь, пусть что угодно, только не эта страшная тюрьма на реке Березине».
Во время Второй мировой войны в башне содержали военнопленных. После войны – репрессированных советских граждан. Потом до 1969 года здесь были камеры предварительного заключения, с 1969 года – СИЗО.
Сегодня изолятор, рассчитанный на 310 человек, обслуживает, кроме Бобруйска, шесть соседних районов: пять – Могилевской области, один – Гомельской.
В 2002 году башня Оппермана вместе со всем комплексом крепости была внесена в Государственный список историко-культурных ценностей Республики Беларусь и получила вторую охранную категорию как памятник национального значения.
«Когда вели в камеру, думал – все, хана»
Как сегодня выглядит быт в СИЗО, рассказывает наш собеседник, который провел там чуть меньше года.
– Тебя привозят. Шмон, то есть проверка, во время которой ты полностью раздеваешься, приседаешь при этом. Потом тебя ведут в «баню» – помещение, в котором находятся 7 или 8 «душевых сосков», без распылителей – на тебя просто льется вода из трубы. Холодная. Тебе говорят – слушай, у нас горячей воды нет, будешь принимать душ? А ты больше недели пробыл в мерзких условиях в ИВС, поэтому тебе уже все равно, какая там вода.
Потом описывают твои вещи и ведут в камеру. После ИВС я себе представлял, что тюрьма должна быть еще жестче, думал, будет что-то вроде кучи сена в углу и дыра в полу.
Меня вели в камеру по неотремонтированному крылу. Я шел, смотрел на эти своды, облезший кирпич, обшарпанные старые двери с «кормушками», которые в том мире называют «броня», и думал – все, хана. Крайне угнетающая обстановка. Идешь, тянешь с собой скрученный матрас – «вату», постельное белье, какие-то свои вещи, в ботинках без шнурков. Все максимально неудобно. Лестница, которая не соответствует никаким антропометрическим показателям. Ступени крутые, скользкие, по ним вообще сложно идти, не говоря уже о том, чтобы с собой какие-то вещи нести.
Когда меня привели в камеру, я выдохнул, так как представлял себе хлев, но оказалось, что все не так страшно. Там были довольно новые «шканары», огромный свод на всю камеру, светлые стены, плитка на полу, чисто.
Холодная вода, электричество по расписанию, все время раскрыто окно
Здание Бобруйского СИЗО имеет форму подковы. По внутреннему радиусу проходит коридор, а по внешнему – «нарезка» из камер. В камерах, по словам бывшего арестанта, как правило по 14 человек, но есть и рассчитанные на 12, 8, и даже на 4 человека. Изнутри камеры выглядят очень похоже:
– Справа или слева от входа – туалет, огражденный кирпичной стенкой такой высоты, что если ты стоишь, не видно твоей нижней части. Металлические двери в более новых камерах. В более старых – просто занавеска. На противоположной стороне – вешалка для одежды, место для обуви и двухъярусные кровати. В новых камерах – с выдвижными ящиками для вещей. В старом корпусе вещи хранили прямо в сумках, которые ставили под нары.
Маленькое окошко, которое никогда не закрывалось, независимо от времени суток, сезона, погоды.
Раз в неделю водили в «баню», тогда же меняли постельное белье, полотенца, которые там почему-то называли «баландеркой», хоть вообще «баландёры» – это хозяйственная обслуга тюрьмы, состоящая из оставшихся там отбывать наказание заключенных. К ним относятся немного презрительно, потому что они напрямую подчиняются сотрудникам тюрьмы и выполняют их приказы.
Розетки работали по расписанию, и это очень неудобно. Кто-то захотел чая сделать, а тебе, например, нужно воду нагреть в тазике, чтобы что-то постирать, так как горячей воды в камерах нет. Иногда со стиркой попадаешь в не самые приятные ситуации. Например, ты только что замочил одежду, и тут шмон, всю камеру выводят на «продол» – коридор. Соответственно ты со своими мокрыми вещами в пакете выходишь на проверку.
Отдельный вопрос – как высушить вещи, особенно в межсезонье, если нет отопления. Очень сыро, ничего не сохнет, в итоге иногда досушиваешь на себе, со всеми последствиями этого – кашель, насморк и т. п.
Тюремные прогулки: солнце во дворики почти не попадает
По внутреннему радиусу «подковы» Бобруйского СИЗО расположены также дворики для прогулок, рассказывает бывший узник:
– Раз в день тебя выводят в эти дворики. Туда почти не попадает солнце, только весной или летом в некоторые дворики немного попадает.
Дворики – это такой круг, разделенный на сектора. По верху ходят сотрудники тюрьмы и смотрят, чтобы ты там ни с кем не разговаривал, не дрался или чего-то еще не сделал противоправного.
Перед прогулкой всех проверяют, после нее – снова, перед тем как зайти в камеру, стоишь «на растяжке». Пока ты на прогулке, камеру могут шмонать – без тебя спокойно лазят по твоим вещам.
Очень разный в СИЗО контингент – по возрасту, социальному и культурному уровню, поведению. Там я понял, что до момента, пока я не попал туда, жил в каком-то своем мире – родился в хорошей семье, учился в хорошей школе, университет, работа, вокруг все интеллигентные люди. А там понимаешь, насколько разношерстная Беларусь. И первое время сложно, пока ознакомишься с укладом той жизни. Потом понимаешь: самое главное – не мешай никому и живи своей жизнью, и никто тебя не будет особо трогать. А можно даже найти интересных собеседников.
Привыкаешь к местным традициям. Например, чего придерживались в Бобруйском СИЗО: если у тебя что-то из еды упало на пол, ты не можешь это поднять, надо выбросить. А если у тебя в туалете на пол упало что-то, хоть и какая-то личная дорогая вещь, ты не имеешь права к ней больше прикасаться, ведь это считается грязным местом. С тобой могут отказаться общаться, пить чай и т. п.
«Первоходы», «осуждёнка», «обиженка»
Камеры в Бобруйском СИЗО разделены на несколько типов: «первоходы», «осуждёнка», женские, строгого режима, «малолетки», «обиженка» или «петушарня»:
– «Первоходы» – те, что первый раз туда попали, подследственные. Первоходов не садят с бывалыми, чтобы те их не подучили чему-то. «Осуждёнка» – те, кого осудили, и они ждут этапа.
В камерах строгого режима сидели ребята, которые не первый раз туда попадали. Женские камеры также разделялись на «первоходские» и строгие. Женщины никак не пересекались с мужчинами.
«Камеры-малолетки» для несовершеннолетних. Вместе с ними сидят один или два взрослых, которые за ними смотрят. Стать надзирателем над этими детьми считается довольно позорным, ведь ты будто указываешь, как им жить, а этого нельзя делать в тюрьме, если что-то не мешает другим.
Есть камеры «обиженка» или «петушарня». У нас называли «обиженка». Там сидят подследственные или осужденные с определенным статусом. Туда можно попасть за определенный образ жизни на свободе, например, когда узнают, что человек негетеросексуальной ориентации. Или те, что сидят за изнасилование или еще за какую-то «жесть», или «опущенные по беспределу».
Номера камер-«обиженок» все знают, с ними не поддерживают междукамерную связь. У них даже своя посуда, остальные из нее есть не будут. А вообще посуда общая – после еды «баландёры» ее собирают, моют. У тебя все время остается только металлическая кружка грамм на 200-250, так называемый «кругарь», какой ты получаешь при въезде.
16 килограмм мыла в рюкзаке как спортивный снаряд
В СИЗО вообще стараются «жить общим», поддерживать друг друга, говорит наш собеседник:
– Делятся друг с другом, потому что у всех разные ситуации, не у каждого есть родственники. Собирают человеку с собой пакет, когда он едет на этап, чтобы он не пустой ехал, мог покурить в дороге, чай заварить и т. п.
Еда в СИЗО вначале кажется пустой, постной. Легче становится, когда родные передают тебе соль, специи. А утренняя каша изменяется, когда добавляешь в нее сухофрукты, орехи. Если родственники помогают, голодать там не будешь, а можно даже и лишний вес набрать. Чтобы этого избежать, я старался заниматься.
В камере это не очень удобно, так как постоянно курят, поэтому используешь час прогулки. Кто приседает, кто отжимается. А в камерах, например, наливают воду в мусорные пакеты, и с пакетами стараются заниматься. Мы как-то насобирали килограмм 16 хозяйственного мыла в рюкзаке (раз в неделю выдают принадлежности для бритья, в том числе мыло), и можно было с ними отжиматься или делать импровизированные брусья. Между двумя «шканарами» есть проход – «ходок», и в нем можно было, опираясь на верхние ярусы «шканар», заниматься.
Ну ведь надо было как-то держать себя в форме при в сновном сидячем образе жизни. Ведь в камере ты постоянно или сидишь, ходишь или стоишь. Лежать нельзя. Если заметят, что ты лежишь, например, после обеда, на тебя могут написать докладную и ты поедешь в ШИЗО.
ШИЗО: полная изоляция, один на один со своими мыслями
– ШИЗО – это маленькая камера, где-то два на три метра. Когда ты туда заезжаешь, у тебя забирают всю твою одежду, выдают что-то вроде робы, и все. Ты не можешь там ничего иметь. Нары на весь день пристегиваются к стене, забирают одеяло, матрас.
В углу бетонный кубик – это табуретка, столик приварен к полу. Там вообще вся мебель приварена, ты не можешь сдвинуть стол, скамейку. Наверное, так сделано из соображений безопасности.
Днем ты можешь стоять, ходить, отжиматься. Хотя и это иногда запрещают. Там же стоят видеокамеры, и бывает, только начнешь заниматься, как в дверь стучат – нельзя. Я не знаю, почему. Возможно, расценивают как подготовку к бегству или завидуют, что ты можешь больше отжаться, чем они.
Туалет без малейшей шторки. Есть камеры, в которых «глазок» в дверях как раз «смотрит» на туалет, и контролер может наблюдать за твоими естественными процессами.
Утром очень рано, около 6-6:30 тебя выводят на прогулку. И ты один гуляешь.
В ШИЗО нельзя ничего читать или писать. Туда не передают передачи, письма. Ты там в полной изоляции, один на один со своими мыслями.
Из бобруйского СИЗО нашего собеседника этапировали в гомельское – там он две недели пробыл в так называемой «транзитной хате», а потом – в Могилевскую следственную тюрьму №4. О ней и об исправительной колонии №15 – во второй части рассказа.
Через Бобруйский СИЗО №5 прошел ряд политзаключенных. Среди них: бобруйчане Игорь и Олег Букасы, Егор Храменя, осужденные за насилие в отношении сотрудников милиции, Илья Дерягин – отбывал у «башне Оппермана» наказание – три месяца ареста за оскорбление президента, Дмитрий Бобок – задержан в июне этого года, осужден на год колонии также за оскорбление президента, пока что находится в Бобруйском СИЗО.
Анна Гончар belsat.eu
