220 лет – юбилей человека, который мог стать яблоком раздора трех народов – а вот не стал. Адам, Adam, Adomas – белорусы, поляки, литовцы равно ценят его, равно почитают. Читают ли – это другой вопрос, но современная молодежь вообще редко читает огромные тексты, вроде «Пана Тадеуша», до конца и целиком. Так, в антологиях, в хрестоматиях – да. По школьной программе – несомненно. Но знают, помнят.
Двадцать лет назад в Минске устанавливали памятник поэту. Собралось множество людей. Пригласили послов всех стран, в которых побывал при жизни неутомимый пилигрим свободы. Приехала представительная польская делегация во главе с тогдашним главой Сената Польши – профессором-историком Лонгином Пастусяком.
Движение на улице Городской Вал, кажется, было перекрыто. Собралась интеллигенция – включая ту, что набросилась бы на каждого, кто посмел бы назвать Мицкевича поляком. Звукоусиление разносило далеко голос почтенного сенатора.
— Адам Мицкевич, великий сын белорусской земли, ставший гениальным польскоязычным поэтом…
Да, практически так: «genialnym poetą w języku polskim». Дипломатическая, очень точная, практически бесспорная формулировка. Да, родился в Беларуси, не отнимешь, но язык поэта – его вторая родина.
На этом фоне недавний скандал вокруг установки памятника Тадеушу Костюшко в Швейцарии кажется мелким недоразумением. Важно ведь искать то, что объединяет, а не то, что разделяет.
Уже добрую половину столетия ищут белорусские литературоведы хотя бы клочок бумаги, свидетельствующие, что Мицкевич писал и на нашем, родном, белорусском. Увы, я не верю в это. Не может быть так, что от его друга, филомата Яна Чечота сохранились белорусскоязычные рукописи, что живший чуть позже Владислав Сырокомля (Людвик Кондратович), отметился дошедшими стихотворениями, а Винцук Дунин-Марцинкевич и вовсе стал нашим национальным классиком, а от гениальнейшего, высочайшего, равного Данте и Шекспиру по культурному значению – ничего. Уже нашли бы, опубликовали, двадцать раз откомментировали бы. Скорее всего, нет – не найдем, поскольку не было этих строк. Что не умаляет значения личности и творчества – именно для нас, для нашего народа, нашей культуры.
Мне довелось присутствовать на переводческом круглом столе в Кракове, собравшемся по случаю выхода очередного полного перевода «Пана Тадеуша» на английский язык. Беларусь представлял на нем Андрей Хаданович, слушать которого было, как всегда, невероятно интересно. Но еще интересней было другое: выступления переводчиков поэмы Мицкевича на арабский и китайский языки. Энциклопедия литовско-белорусской жизни с трудом поддается переводу. Арабу важно найти аналог среди поэтических жанров своей культуры, китаянке – придумать необходимое количество названий грибов, которых нет в китайских лесах. А польскому – как и белорусскому – школьникам нужно доходчиво объяснить, почему поэма их национального классика начинается строками:
Litwo! Ojczyzno moja! ty jesteś jak zdrowie: / Ile cię trzeba cenić, ten tylko się dowie, / Kto cię stracił. Dziś piękność twą w całej ozdobie / Widzę i opisuję, bo tęsknię po tobie.
О какой же земле, о каком утраченном навсегда эдеме тосковал поэт? Политически разделить на три части ее можно, что и сделалось, исторически и поэтически – нет. Потому что у нас есть Он.
Мицкевич продолжает писать и преподносить историкам литературы сюрпризы. Последний по времени неопубликованный автограф его был найден год назад во Львове, опубликован в уходящем году. И это – как раз начало «Пана Тадеуша». Чем не символический знак, поданный нам земляком из прошлого?
Он ждет новых юбилеев, новых изданий, новых исследований. Рассыпаются замки, в княжеских дворцах устанавливают стеклопакеты и пластмассовые дверные ручки, так что поэзия Мицкевича остается главным аутентичным свидетельством существования огромного культурного пласта, сквозь который будут пробиваться новые поколения, пытаясь понять собственную историю.
Поколения читателей трех народов.
Мне кажется, будет именно так.
Александр Федута, belsat.eu
Редакция может не разделять мнение автора.
