Сознательно или нет, но писатель Масей Седнев, которому сегодня исполнилось бы 105 лет, всегда жил в открытом конфликте с окружающим миром.
В своем фатально-нигилистическом непринятии действительности Масей Седнев пошел даже дальше своего «крестного отца» Янки Купалы. Ведь когда в финале «Адвечнай песні» читаем: «Не міла мне слухаць, не міла / 3 зямлі маёй гэткі прывет. / Раскрыйся нанова, магіла: / Страшней цябе людзі і свет». Так лирический герой Седнева не прячется под землю, а с рискованной напускной удалью вызывает новый апокалипсис: «Глядзіш як пакляты двуногі ідзе – / і хочаца выцяць у цемя. / О, лепш-бы ты вымерла ў страшнай бядзе, / Адамава, дзікае племя! / З таемным ударам грымот агнявых / прыдзі час другога патопу! Каб загінулі, зьнікла ў момант, у міг / і Азія ўся і Эўропа» (стихотворение «Абнаўленьне» из книги «У акіяне ночы», 1947).
В творчестве любил провоцировать, дразнить, идти на рожон
Когда учился в Минском педагогическом институте (1933-36) и активно печатался, то позволял себе хулиганские «контрреволюционные» выпады против системы. Например, в своем первом прозаическом произведении «Враг пойман» («Работніца і калгасніца Беларусі» 1933, № 35) выступает против доносов. По словам 20-летнего Масея Седнева, непреодолимо-зоологическое желание потопить ближнего, чтобы выплыть и сохраниться самому, свойственно любому жителю сталинского государства, так как в тогдашнем тоталитарном дискурсе «дзейнічаць заўсёды цішком, каб як-небудзь адпомсціць…», – превратилось для многих в закон. В прекрасном стихотворении «З пісьма дзяўчыны» (Полымя рэвалюцыі, 1934 г., № 6) призвал белорусских ребят не ехать учиться в Россию, потому что там их ждут искушения в виде сексуальных девушек из Тамбова, которые разобьют их настоящую, истинную любовь, что осталось на Беларуси. Когда же 31 октября 1936 года Седнева арестовали, он удивлял поэтов-однокамерников (большинство из которых были атеисты) такими строками: «Як зачыніліся за мною дзверы / турмы, душой, як занямог, / усёй сардэчнай сілай верыць / Я стаў, што ёсць на свеце Бог…». Некоторые (например, поэт Зяма Пивоваров) думали, что Седнев сошел с ума.
Так, Масея Седнева не понимали, а его творчество раздражало. Змитрок Бядуля (еще до ареста поэта) не советовал печатать его стихи, потому что они «какие-то языческие». Аркадий Кулешов, прослушав новые стихи Седнева, «дал… рецепт: «Тебе, брат, надо лечиться! Ты заболел опасной болезнью». Как видим, и «враг народа» Зяма Пивоваров и «поэт-комсомолец» Аркадий Кулешов были одной мысли о герое нашей статьи.
В 1967 году Седнев склал стихотворение «Вызваленьне», которое очень сильно возмутило советских критиков, так как в нем поэт «приветствовал» наступление немецкой армии на Минск. Там были такие строки: «Збамбілі ля турмы ўвесь квартал, / і я пайшоў у сьвет раскутым. / Як радасьць для сябе, вайну я прывітаў / радкоў маіх лірычнейшым салютам…» (Масей Седнев. Патушаныя зоры. 1975). В письме Янке Запруднику (21.03.89) объяснял: «А что касается стихотворения «Вызваленьне» /…/ то /…/ в нем выражена не что иное, как радость по поводу освобождения из Минской тюрьмы, война здесь «прывітаная» только как случай, благодаря которому я оказался за воротами… тюрьмы» (Масей Седнев: Pro et contra. Автор-составитель Лявон Юревич. 2018).
Для советской критики Масей Седнев бы коллаборационистом и националистом, а в то же время большинство эмигрантов считали поэта «русофилом», который… продался советской России. Особенно большую критику от своих коллег получил, когда работал с 1968 по 1983 гг. главным редактором радио «Свобода».
Ну, и в самом деле какое же «националистическое» сердце выдержит, например, когда Масей Седнев запрещал критиковать белорусский советский журнал «Работніца і сялянка», поскольку «там можно найти и что-то полезное и интересное для себя /…/ вплоть до материалов, в которых выражается любовь к нашей родине» (письмо к Я. Запруднику 3.01.75. / там же). Не пускал в эфир материалы, где были попытки сделать из Василя Быкова антисоветского писателя: «… кратенько о скрипте Станкевича [Станислава] /…/ в таком виде он не может пойти: « … обвинения (Быкова) советской системе» никак не подкрепляются цитатами, приведенными в скрипте в доказательство такого «обвинения».
Выступал против того, чтобы огульно его сотрудники ругали Советскую армию: «… нельзя забывать, что в этой армии служат три миллиона ни в чем не повинных парней, в том числе и белорусских парней, и сваливать их в одну кучу «жандармов» – неполитично, неделикатно, несправедливо» (письмо к Я. Запруднику 4.08.76. / там же).
На него жаловались: «… наш цензор Седнев /…/ дальше русифицирует язык». /
Никогда и нигде не был своим.
Возможно, самое большое сочувствие к себе заполучил в Минской тюрьме в 1937 году, когда посадили в одну камеру с бывшим премьер-министром БНР Александром Цвикевичем, который юноше стал лучшим другом, Цвикевич увлекался его стихами. Ни в период оккупации, ни во время дальнейшей эмигрантской жизни такого друга-наставника Масей Седнев не нашел.
Масей Седнев – трагическая личность, ибо прежде чем кто-либо ясно осознал, что сама белорусская литература, культура никому на самом деле не были и не будут нужны, и, в первую очередь, говоря словами Никиты Зносака «кіхаць на яе хацелі» «патриоты», «змагары», «творцы-песняры», и прочая правая или левая интеллигенция, которая научила своих детей, что философия желудка куда важнее философии национального возрождения.
Сергей Пилипченя/АА, belsat.eu
