40 лет назад небольшой городок Зельва пережил многотысячную манифестацию, первую за много лет действительно народную в Беларуси, а не контролируемую советской властью. Зельвенцы шли к православной церкви на отпевание и похороны Ларисы Гениюш.
Накануне 40-летия самой массовой акции в Беларуси, которая состоялась 7 апреля 1983 года и стала первым предвестием «Возрождения», власти снесли памятник непокоренной Ларисе Гениюш, писавшей:
Адзінай мэты не зракуся,
і сэрца мне не задрыжыць:
як жыць – дык жыць для Беларусі.
А без яе – зусім не жыць.
Коммунисты репрессировали всю семью
Лариса Миклашевич (по мужу – Гениюш) родилась 9 августа 1910 года в фольварке Жлобовцы, что возле деревни Волпа в Волковысском районе. Фольварк исчез на ее глазах: землю забрали в колхоз, а дом с гумном перевезли в Волковыск.
С детства Лариса увлекалась наукой, поэзией и всем беларусским. К последнему отец, Антон Миклашевич, относился особенно скептически, но все равно выписывал для дочери беларусские газеты, несмотря на угрозы штрафа со стороны польских властей. Самого Антона Миклашевича арестовали и расстреляли в скором времени после «воссоединения» Западной Беларуси с БССР в 1939 году. Мать и двух сестер Ларисы сослали в Казахстан. Саму же Ларису спасло то, что в это время она переехала к мужу в Прагу, в Чехословакию.
Переезд в Прагу
Еще в 1935 году Лариса вышла замуж за медика Ивана (Янку) Гениюша, который учился в Праге. Именно туда с новорожденным сыном Юрой Лариса и переехала в конце 1937 года. Но вместе в одной квартире молодая семья провела всего несколько дней, пока сын не сломал в отцовских часах стрелки.
Тогда Иван Гениюш, который подрабатывал репетиторством, перевез жену с маленьким ребенком в другую квартиру. Та располагалась в доме в пригороде Можаны, где жили Василий Захарко и Мария Кречевская, вдова председателя БНР Петра Кречевского. С ними Лариса Гениюш крепко подружилась. Она быстро выучила чешский язык, но главным своим достоянием считала воспитание: «Культура, которую я вынесла из своего дома, ничуть не уступала хваленой европейской. Честность и вежливость, правдивость и смелость, гостеприимство, жертвенность и немного таки рассудка сразу покорили тех, кто меня знал».
«Ад родных ніў»
Еще в Жлобовцах Лариса начала пробовать писать стихи, которые считала чрезмерно женственными и недостойными печати. Все изменила Вторая мировая война, когда именно в такой форме она видела помощь соотечественникам в отходе от оккупационной действительности. В 1942 году в Праге вышел ее сборник стихов «Ад родных ніў» («От родных нив»). Ее печать поддержали чехи. Один из критиков даже писал, что эта книга – «гордая, чистая, не холуйская в это время ужасное». Ей предъявляли претинзии, почему в сборнике нет стихов в честь Адольфа Гитлера или хотя бы его портрета, Лариса даже отказывалась от получения за нее гонорара, так как считала, что «иметь возможность работать для культуры своего народа – это величественно уже само по себе, а поднимать его возрождение – это как молиться Всевышнему, дающему нам мудрость и силы, чтобы поднять свой народ».
Едва не стала первой женщиной во главе Беларуси
14 марта 1943 года ее вызвали в больницу в Праге, где от туберкулеза умирал Василий Захарко (Василь Захарка). На смертном одре тот признался, что был одним из создателей Беларусской Народной Республики, а после смерти ее председателя Кречевского сам является руководителем БНР. Теперь же Захарко хотел передать свои полномочия Гениюш. Но та возразила: «Нет соответствующего человека, есть только такая женщина, а женщина не может быть президентом. Что ж, это был 1943 год… Нет, говорю, так делать нельзя! Нельзя брать в могилу идеи независимости нашего народа!». Тогда Гениюш предложила кандидатуру Николая Абрамчика, который и стал председателем БНР, а Лариса Гениюш – генеральным секретарем БНР. Был получен в наследство и архив БНР, который Абрамчик позже вывез из Праги.
«Бить ее, допрашивать день и ночь»
После войны семья Гениюшей жила в Праге, но 5 марта 1948 года Янка и Лариса были арестованы чехословацкими властями и 12 августа переданы в СССР. От Гениюшей требовали выдать коммунистам архивы БНР, но все напрасно. В 1949 году на допрос Ларису Гениюш привели лично к Лаврентию Цанаве, министру госбезопасности БССР:
– Отдай архив, отдай архив БНР!
– Нет у меня его и я не знаю, где он!
– Бить ее, допрашивать день и ночь, –потребовал Цанава от подчиненных.
И они избивали, угрожали сексуальным насилием, а когда привели в камеру, ей показалось, что это последние ее минуты, и что муж, узнав о смерти жены, тоже не выдержит больше пыток в сталинской тюрьме: «В камере я потеряла силу духа и бросилась на колени, как всегда перед нарами, и замерла, абсолютно замерла в молитве, как будто перестала жить. С колен я встала другим человеком, по-новому каким-то сильным и совершенно спокойным. Для меня существовала сейчас только моя Родина».
Лариса Гениюш рассказывала, что в этот самый момент, когда чувствовала дыхание смерти, поняла, что единственным ее оружием в борьбе с шайтанским режимом является «невысказанная великая любовь к Беларуси, честность жизненная и мой талант». И она выдержала, даже после того как вместе с мужем была осуждена на 25 лет заключения.
Муки, которые она пережила в советских лагерях в Инте и Абези, те трудности, с которыми она столкнулась и которые похожи на те, что переживают политзаключенные сегодня в Беларуси, поэтесса записала на страницах своей исповеди, переданной незадолго до ее смерти в 1982 году Михаилу Чернявскому.
«Споведзь»
«Споведзь» («Исповедь») напечатали уже после падения Советского Союза, в 1993 году. Лариса Гениюш писала ее как обращение к сыну, оторванному от родителей на долгие, ужасные годы: «Ничего не было для меня невозможного в жизни. Я умела выйти из любой беды, потому что каждому могла логически доказать свою правду. Я не могла спасаться только от Советов, потому что здесь была одна только возможность: продать совесть, черное назвать белым, отречься от Христа и упасть на лицо перед Сталиным. Нет, нет, нет!!! Прости, маленький оставленный юноша, прости, мой сын… Хочу, чтобы когда-нибудь ты понял меня, чтобы простил свои мучения. Не было у меня выбора, сын, – Родина и ее интересы важнее, чем ты, я, наш папа…»
Зельва
Ларису и Ивана Гениюшей освободили в 1956 году после начавшейся борьбы с культом личности Сталина. Им отказали в возвращении в Чехословакию, гражданами которой они являлись, и разрешили поселиться в Зельве под надзором КГБ. Здесь Лариса Гениюш работала в поликлинике и была свидетелем того, как над ее народом ставят советский эксперимент: «Работая сестрой-хозяйкой больницы, с ужасом я смотрела на трупики в мусорнице, в речке Зельвянке. Когда чистили уборную, то их головки затыкали шланг и нужно было его дополнительно чистить… О мои нерожденные Купалы, может, Богдановичи, а может, и Кастуси… Остались зубры в Беловеже, которых, правда, по-русски говорить не научат, они не люди».
Памятник
Почему же в Зельве, в конце концов, убрали памятник Ларисе Гениюш? Этот памятник размещался рядом с православной церковью, которую сама Гениюш почитала и поддерживала, несмотря на гонения на религию времен СССР. Об этом сама поэтесса сказала в своей «Исповеди»:
«Я узнавала советскую систему, и делалась она мне совершенно понятной, ничего здесь великодушного и человеческого не было. С воли приходили еще арестованные, они рассказывали, как бедствует народ, как ставятся для сотрудников МГБ новые здания, по-сталински украшенные снаружи, по-сталински, только для малых и больших берий. В первую очередь для них, со всеми удобствами, а люди почти в землянках, никакой жалости над ними – здесь такое слово не употребляется, понятие такое – оно «буржуазное». Культ Сталина, культ начальства – низкорабские остатки орды.
«Никого нет незаменимого» – советский девиз. Значит: можно заменить поэта трактористом, родную мать – злой надзирательницей в детских колониях, замученного отца – «отцом народов» и убийцей № 1 – Сталиным. Жизнь в искусственной колее, люди, дезориентированные, забывают, что они люди… Прогресс – это мудрость. Кто-то сказал, что это не делают ученые, потому что ученые экспериментируют на собаках. Советы – на людях».
Сейчас этот эксперимент продолжает лукашенковский режим. Иначе не может действовать оккупационный режим, как истреблять святыни захваченного народа, чтобы тот не восстал.
Борис Булат /ИР belsat.eu
