Нас остановили менты, но не остановила война. Беларусы Львова, вместе переживающие войну
Львов периодически накрывается воздушной тревогой. Когда область попадает под обстрелы, по городу исчезают то освещение, то отопление, то водоснабжение. Либо сразу два пункта из трех. Либо все три. Тогда беларусская тусовка Львова выясняет между собой, у кого что осталось, и передвигается по гостям по своим потребностям. Это журналисты, правозащитники и авторы различных сфер, которых объединили эмиграция на волне репрессий и решение остаться в Украине времен войны. У них своя лексика, свои шутки, свои традиции, а теперь еще и общее имущество, чтобы пережить зиму. Я поехала во Львов временно к этой тусовке присоединиться.
В начале ноября перебои с благами цивилизации были здесь нечастыми. Если, конечно, это как-то измеряется. Но хотя туристические места были полны людей, возле Оперного театра как бы беззаботно пели уличные музыканты и город вообще жил своим порядком, зима во Львове все-таки казалась волнующей перспективой.
Тогда Юля Артемова, автор книги «Я и есть революция», купила упаковку из двенадцати «ультрашерстяных» носков. Фотограф Евгений Отцецкий – они с Юлей супруги – стал носить с собой фонарик. Нужен для похода в туалет без света, например. Правозащитница Анисия Козлюк вместе с парнем музыкантом Егором Бобовым заказали на AliExpress светильники, гирлянды и фонарики на батарейках. Журналистка Павлина (имя изменено) позаботилась о хорошем полуэрбанке и стала выбирать термос. Олег Осипов – тот самый парень, которого не выпустили из Украины, потому что его паспорт сгорел в здании СБУ, – попросил передать ему связанные мамой носки и байковую рубашку красного цвета, потому что «красный цвет греет душу». А Татьяна Гацура-Яворская, правозащитница и организатор культурных фестивалей, наносила дров для камина и приобрела пилу их пилить.
Как погода ухудшилась, обстрелы – соответственно, и перебои – участились. И беларусская община занялась совместным имуществом: решили, что на всю компанию из примерно восьми человек нужны бензиновый генератор и зарядная станция, либо вместо нее несколько полуэрбанков помощнее. Составили список сухих продуктов для закупок и задумались о старлинке.
«Мы решили, что пункт сбора будет у меня, – говорит «мама» тусовки журналистка Алина Рудина, – здесь есть печка, независимо от электричества горячая вода и свободная комната со спальными местами». За полдня без отопления температура в квартире опускается до 15–16 градусов: «Я могу выдержать это в пижаме, под одеялом, с котом». Кота ей оставил украинский приятель, ушедший на фронт.
«Я проснулась на днях, связь была дрянная, – и такая тревожная тишина, обычно есть хоть какие-то звуки, а тут вообще ничего. Думаю: «Может, взрыв был, а я не знаю». Я пошла к Анисе, где-то в городе поймала интернет, магазины не работают, а те, что работают, продают за наличные, и она становится очень ценной. В нашем пабе мне могут что-то приготовить и сказать: «Завтра заплатишь».
«Нашим пабом» альбо «Алининым пабом» в общине называют львовский бар With Friends – постоянное место встреч, бомбоубежище. Когда город обстреливают, в темноте его подвала получаются атмосферные посиделки с вином. «Мы можем провести день в нескольких бомбоубежищах с разным назначением – пойти на завтрак в паб, передвинуться в магазин и оказаться на культурном событии в Кукольном театре».
Как раз в Кукольном театре проходили львовские кинопоказы фестиваля «1084. На границе» – его придумала Татьяна Гацура, которая до последнего в Беларуси устраивала Watch Docs Belarus, а тусовка помогла организовать. На показах собирали пожертвования на вакуумную терапию раненых, среди прочего смотрели «Кураж» Леши Полуяна о беларусских протестах. Украинцы на обсуждении спрашивали, что же пошло не так, а потом все вместе выпивали в «Алинином пабе».
«Сейчас такая плотность культурных событий, – говорит Алина, – на днях вот сходили на концерт органной музыки. Это как отвоевывать право на свою жизнь, когда твои планы постоянно разрушаются». Те культурные события сфокусировались на сборе денег – на обувь, одежду, тепловизоры, рации, лечение, одним словом, на войну.
«Мы живем не ту жизнь, которую нас заставляют жить»
«Как – то во время обстрелов исчезло освещение, – рассказывает Анисия на завтраке в переполненном кафе в центре Львова, – и первое, что мы сделали, это все вместе пошли к Алине, а потом собрали продуктов и пошли к Жене с Юлей, ведь у них рабочая духовка, печь шарлотку».
С квартиры Алины началась эта тусовка: на момент начала полномасштабной войны она уже больше года жила во Львове и принимала у себя тех, кто приезжал или проезжал город. «Несколько недель у меня непрерывно звонил телефон и приходили сообщения: повсюду были запросы на эвакуацию, переночевать, принять душ».
Первые месяцы у нее дома жили от трех до восьми человек одновременно. Среди них – Юля и Евгений, которые эвакуировались из Киева: «Мы думали, скоро снимем жилье, но рынок моментально обвалился, так как через Львов шел огромный поток людей, и мы остались у Алины на три месяца». За ключами от одной из квартир общественной инициативы Free Belrus Center на второй день войны зашла его сотрудница Анисия – они с Егором тоже эвакуировались из столицы. Скоро к Алине приехала Татьяна, которая сбежала из-под следствия в Беларуси, после она переехала к своей семье в Киеве.
Естественным образом к кампании присоединилась Павлина, на момент войны тоже жительница Львова. Все вместе собирались на драник-пати и пили добытые во время сухого закона литры грузинского вина. Потом из Харькова в город попал Олег: его развернули на границе с Польшей и к делу подключился Free Belarus Center: «Мне написала Анисия и предложила остановиться в их квартире. Она сказала: «Если хочешь, зайди забери ключи, или можешь попить с нами пивка». Олег стал жить в квартире Анисии и Егора, в тусовке его сразу оценили за готовку.
Сейчас Алину здесь иногда шутливо называют мамой, могут спросить, разрешает ли она есть с ножа. У них общий чатик с закрепленными постами типа «Как подготовиться к ядерной войне», отдельный словарь и общие традиции, в основном связанные с алкоголем. Например, выпить так называемую расходуху на прощание либо пойти на «похмельный» завтрак в грузинское кафе и неспешно есть там хинкали. Если кто-то переходит украинскую границу, где теоретически могут проверить телефон, ее или его забрасывают «проукраинскими» стикерами«Бандера одобряе», «Спрей от русских» или «Слава ВСУ».
«Это, возможно, какой-то белаорусский гештальт – мы недополучили полную солидарность в 2020 году, поэтому объединились и закрыли этот гештальт здесь, – говорит Павлина. – Есть впечатление, что нас остановили менты, но не остановила русня: мы живем не ту жизнь, которую нас заставляют жить. Я в том числе из-за этого не уезжала: меня такая злость взяла, я в Беларуси была вынуждена что-то как-то, а сейчас и здесь принуждение. А мы взяли и адаптировались».
На один из вечеров собрался у Анисии дома: приглашали на пюре и котлеты, Олег приготовил крабовый салат. «Моя работа сейчас – стряпать, – говорил он в ожидании, когда ему организуют коридор на границе. – Эти люди максимально заменяют мне семью, именно поэтому мне хочется готовить для них».
Уже оказались реализованы плов по азербайджанскому рецепту, сливочно-грибной суп и курник. «Нельзя их кормить одним и тем же. Я настолько истосковался по протестной Беларуси, грел в сердце эти догорающие угли, а тут попал прямо в жерло вулкана активной протестной тусовки. Впервые за несколько лет я почувствовал себя неодиноким. Девочки уговаривают меня остаться и, если честно, мне уже и не хочется уезжать». Олегу так и не дали коридор на границе, чтобы выехать в Польшу.
«Как семья – наверное, так и есть, все мы здесь оказались отрезанными от больших семей с родителями, бабушками, тетями, – говорит Юля. – Случается экзистенциальный опыт, когда твоя жизнь уже не может быть такой, как раньше, – как опыт эмиграции или жизни во время войны. Он очень сильно сближает людей. Мне бывает сложно объяснить кому-то извне, что жить на войне – это не как в фильмах: ты бежишь куда-то с карамыслом, у тебя за спиной взрывается снаряд и ты падаешь в окоп».
По верхним кухонным шкафам лазили коты Уважаемый и Сатана. За столом обсуждали, не встретить ли Егора из поездки с караваем, слушали видеосообщения от Татьяны, перешли к «нормальной беларусской теме» – легализации. Расходились, чтобы успеть попасть домой перед комендантским часом, котлетки брали с собой.
«Просто нужные люди оказались в нужном месте: мы пережили подобный опыт – сначала бежали из Беларуси, потом от войны, где-то сошлись на чувства юмора, начали вместе путешествовать, – рассуждает Евгений. – И мы живем в пешей доступности друг от друга – мне это напоминает деревню в детстве, когда ты можешь зайти к другу просто потому, что ты шел мимо и тебе захотелось».
«Мне интересно посмотреть, как будет меняться общество после победы»
«Во Львове я чувствую себя в большей безопасности, чем в Минске», – подытоживает Юля. Когда эвакуировались из Киева, они с Евгением предполагали попасть в Польшу, и если бы успели на положенный автобус, возможно, там сейчас и были бы. В итоге пара добралась до Львова, общая с Алиной подруга договорилась, чтобы та приняла их у себя.
«Неделю я сильно мучилась: хочу остаться, но что-то говорит, что надо ехать. Я вообразила, что приезжаю в Польшу и лежу в депрессии – так себе это нарисовала. А тут я была в максимально далеком от депрессии состоянии. Решение принималось не очень рационально: ты просто знаешь, что нужно так делать».
Перед войной, вспоминает Юля, она делилась с Евгением ощущением, что здесь происходит что-то важное, и хочется не наблюдать это со стороны, а быть внутри: «Я уверена, что Украина победит, и мне очень интересно посмотреть, что будет дальше, как будет меняться общество, – это опыт, который мы не получили в Беларуси».
Мы разговариваем, когда во Львове продолжается фестиваль «1084. на границе». Включенный в программу «Кураж» не может быть показан в Беларуси и из соображений безопасности не может быть показан онлайн. На момент выхода материала тусовка открыла в Одессе выставку плакатов Владимира Цеслера – на нашей территории, конечно, тоже невозможную, сам Владимир был вынужден уехать за границу. На счету команды выставка «Кольори білоруської революції», посвященная связанным с Украиной беларусским политзаключенным, – во Львове, Буче, Одессе, еще планируется в Киеве и Чернигове. Опять же: невозможно в Беларуси.
«Здесь безопасно высказывать свое мнение, безопасно спорить с властью, – говорит Анисия, – просто есть е**нутый сосед, но опасность от него обозначена: если что-то летит, тебя предупреждает тревога, ты можешь спрятаться. В Беларуси же ты живешь с чувством, что к тебе могут в любой момент прийти в шесть утра без повода и предупреждения».
Анисия с Егором также предполагали попасть в Польшу. Но из-за очередей на границе застряли во Львове и в итоге остались: Анисия работает здесь в трех НПО, у нее «особо и возможности не было уезжать», а Егор принял решение девушки и остался с ней.
«Интересно здесь было, – говорит Егор. – К тому же привезли бы нас на границу, где куча людей и стресса, – не факт, что мы бы попали в Польшу, а если бы попали, то в такую же о**евшую Варшаву. А главное, у нас осталось бы ощущение первых дней войны, а я общался с людьми, которые уехали сразу, – им страшно. У нас же сигнал тревоги – я делаю джин с тоником, иду смотрю».
Когда началась война, Елена уже была частью массовой тусовки и эта связь с людьми стала ключевой. «Через три месяца я пошла в наше любимое кафе: мне нужно было показать местным знакомым, что я с ними осталась, что я своя».
Татьяна Гацура-Яворская остается в Киеве вместе с мужем и сыном, с которыми надолго была разлучена: когда она находилась в СИЗО, беларусские власти вынудили Владимира Яворского вместе с сыном покинуть Беларусь и дали на это три дня. Теперь Владимир должен оставаться в Украине, выехал только на вручение Нобелевской премии Центру гражданских свобод, где работает. Татьяна развозит гуманитарную помощь, организует фестиваль, собирает деньги на vac-терапию раненых. «Сейчас задача – пережить зиму», – меланхолично произносит она, когда мы вышли на один из легендарных львовских десертов во время показа «Куража».
«Мне кажется, нас сплотил выбор неотъезда, – рассуждает Павлина, – общее переживание: все по какой-то своей причине остались, и это нерациональная история, другие ощущения и другое проживание жизни, для которых сложно подобрать формулировки».
«В войну мы все живем одним днем – сегодняшним»
«Когда начинается воздушная тревога, обязательно нужно сказать «ё*аная русня», – учит Алина. Львовские беларусы – другие, «четкие», здесь не подбирают умеренных слов.
У нас искренне можно от чего-нибудь о**евать, искренне сраться на политические темы, и это супер, ведь у нас все представляют разные течения, все по-разному представляют будущее Беларуси, – говорит Павлина, а Егор продолжает. – Если кто-то один начал душнить, ты выходишь поговорить с другим. А когда посрались – выпили расходуху».
Здесь непрерывно делают дело: волонтерят и что-то совместно организовывают. А если не совместно, то вторая часть присоединяется как посетитель/слушатель/зритель, а после все вместе идут в «Алинин паб».
Олег в итоге, так и не дождавшись коридора на границе, вернулся в Харьков, где его ждало предложение о работе парикмахером-стилистом. Там все еще взрывается, но с электричеством, говорит, ситуация не такая плохая.
В ноябре в тусовке звучали решения, что если электричества во Львове не будет десять дней подряд, придется уезжать. За этот месяц перспектива остаться без удобств на напряженно долго стала более вероятной – но показы фестиваля готовятся в Одессе, тусовка заполучила генератор, обсуждает старлинк.
«В войну мы все живем одним днем – сегодняшним. Но если этот день ты проживаешь с теми, кого считаешь семьей, это не сравнится даже с возможностью планировать будущее», – высокопарствует Олег. Он планирует приехать во Львов на Новый год. На Новый год здесь, конечно, совместные планы.
Ирена Котелович /ИР belsat.eu
