«Это был животный страх за своего детёныша». Ольга Горбунова — о деле из-за протестов и отношениях с дочерью
Раньше Ольга Горбунова руководила организацией «Радислава», которая помогала женщинам, пострадавшим от домашнего и иного гендерного насилия. В ноябре 2021 года активистку задержали и обвинили в организации и финансировании женских маршей протеста. Пока Горбунова находилась в СИЗО, «Радиславу» ликвидировали, а она сама получила письмо с угрозами в адрес своей дочери Влады от мужчины, чья семья когда-то спасалась от него в убежище «Радиславы». Сейчас, после полугода в СИЗО и приговора (ей назначили три года домашней химии), Ольга с Владой живут в Вильнюсе. Недавно активистка стала представительницей Объединенного переходного кабинета по социальным вопросам. Еще до этого назначения она рассказала, как переживала за дочь в заключении и как случившееся повлияло на ее отношения с Владой.
9 ноября 2021 года Ольга должна была встретиться с дочерью. Но была задержана
«Мне казалось, что этот день — самый тяжелый в моей жизни», — говорит Ольга Горбунова, вспоминая о том дне, когда ее задержали и привезли в ГУБОПиК. «Но потом я передумала», — продолжает она.
В день задержания Ольги 14-летняя Влада была у отца (сама Ольга незадолго до этого временно переселилась к родителям), благодаря этому ей повезло не увидеть, как маму задерживают.
«Ее не было тогда рядом, но она меня ждала — я должна была везти ее на курсы», — вспоминает Ольга. Как и на многих других политзаключенных женщин, на нее сразу после задержания стали давить, используя дочь: угрожали и десятилетней разлукой, и лишением родительских прав. Но когда ее привезли в ГУБОПиК, один из сотрудников дал ей возможность связаться с дочерью.
«Я позвонила, а она такая: “Ну мама, ну где ты, я уже скоро на курсы опоздаю!”. А я реву, я не могу ничего не сказать. Она повозмущалась и спрашивает, что случилось. Мне пришлось ей сказать, что я не смогу отвезти ее сегодня на курсы, и что мы увидимся, скорее всего, еще нескоро. Она плакала, я плакала… Это было ужасно», – вспоминает Горбунова.
В СИЗО ее очень мучило чувство вины, хоть она и понимала, что не совершала никакого преступления. Активистка думала о том, что не уберегла Владу. Но одновременно дочь была для нее главным стимулом как можно скорее выйти на волю: «Наверно, это очень популярная мысль, но мне все шесть месяцев в СИЗО казалось, что я могла бы и дальше сидеть, если бы не Влада».
Пока Ольга была в СИЗО, ей прислали письмо с угрозами Владе. Но уголовное дело не возбудили
С корреспонденцией в СИЗО были большие проблемы. «Влада писала мне каждый день, но я за все полгода получила только одно письмо от нее – то, в котором она не назвала меня мамой. Оно выглядело так, будто оно от подружки», — говорит Ольга. К счастью, к этому времени у нее уже была налажена связь с дочкой через адвоката: каждую неделю Влада писала письмо, в котором рассказывала, как у нее дела, а адвокат их зачитывала.
И хоть письма в СИЗО приходили очень плохо, не ко всем отправителям тюремные цензоры были одинаково строги. Однажды Ольга получила письмо с угрозами, что ее дочь пострадает, пока она сама будет сидеть в тюрьме. Прислал его мужчина, чья жена вместе с детьми когда-то спасалась от него в убежище «Радиславы».
Это не первый случай давления со стороны агрессоров на сотрудниц организации, но, пожалуй, самый сложный. Ольге трудно было защищать Владу из СИЗО. Тем не менее, она написала заявление в милицию, и однажды ее даже допросили в связи с этим. Но в возбуждении уголовного дела было отказано: сотрудники правоохранительных органов не нашли состава преступления.
«Я всех близких очень уговаривала увезти Владу из страны. Каждую неделю через адвоката я говорила: “Увезите ее куда-нибудь, иначе я сойду с ума”. Я просыпалась каждое утро и засыпала каждый вечер, представляя разные сценарии, что могло с ней произойти. Я просто сходила с ума! Ее собьет машина? Или на нее нападут в подъезде? Я всё время об этом думала, – рассказывает Ольга Горбунова. – Этого не понять тем, кто может в любой момент позвонить своему ребёнку или близкому человеку, услышать голос, успокоиться, вечером может обнять. Я неделями ничего не знала о дочери и я не верила адвокату, которая говорила, что моя дочь жива и в порядке. На каждой встрече с ней я пристально смотрела в ее глаза над маской, чтобы понять, что она от меня скрывает, заплаканы ли они, отводит ли она взгляд в сторону. Это был просто животный страх за своего детёныша».
Через два месяца после задержания в СИЗО к Ольге, которая всё это время отказывалась разблокировать телефон, в очередной раз пришли люди из ГУБОПиКа и стали запугивать, что отберут дочь. «Они сказали, что суда не будет, я сгнию там, Влада пойдет в приют, а бывший муж пойдет в соседнюю со мной камеру, потому что на него найдены фото с протестов», — пересказывает угрозы Ольга.
В тот день она согласилась дать силовикам пароль от телефона, испугавшись, что дочка действительно может оказаться в приюте. Вскоре силовики опубликовали в своем телеграм-канале найденное в телефоне активистки видео. Это было ролик с акции к Международному дню борьбы против гомофобии и трансфобии, и на нем было видно лицо Влады. После этого девочку все-таки вывезли из страны — в Литву.
«Не носите мне передачи, просто пишите и звоните ей каждый день, как это делала бы я»
В заключении Ольге очень не хватало новостей о дочери. Близкие передавали через адвоката, что Влада в порядке, но это не помогало: «Ты же в обычной жизни живешь с ребенком каждый день, знаешь, что она ест, как она себя чувствует, какое у нее настроение, что у нее в школе, что с подружками, куда она ходит. И так странно, все будто думают, что в СИЗО тебе это всё не интересно».
Ольга вспоминает, как подруги передавали, что видели Владу и что она в порядке. Но ей хотелось знать подробности: как они встретились, как она выглядела, какое у нее было настроение, спрашивала ли она о маме, говорит ли с ней кто-нибудь о происходящем.
«Не знаю, наверно, они решили, что меня это будет расстраивать. Грустно, что даже близкие люди не осознают, какая катастрофа происходит, когда вот так блокируются детско-родительские отношения. Мне очень не хватало, чтобы кто-то понял, насколько мне ценна эта связь с дочкой и насколько мне важно знать, что с ней происходит. Особенно после того, как я получила эти угрозы», — признается Горбунова.
Она предполагает, что близкие вначале пытались поговорить с Владой, но она замкнулась. Дочь и ей говорила: «Мама, ты знаешь ровно столько, сколько ты должна знать. Всё остальное я обсужу со своими подругами». Ольга понимала, что вряд ли дочка будет с кем-то до конца откровенна, но ей было важно знать, что с Владой постоянно кто-то на связи.
«Мне казалось: ну не пишите мне, не носите мне передачи, просто пишите и звоните ей каждый день, как это делала бы я, если б могла. Я надеялась, что она не одна. Я надеялась, что рядом только безопасные для нее люди. И как же я ошибалась! Люди решают “двигаться дальше”, пока ты сидишь. Подруги пробовали быть рядом, но у всех же своя жизнь, а после слитого видео все экстренно разъехались… Наверно, это было самое страшное – понять, что никто с твоим ребенком не будет возиться. Ожидать этого тоже не стоило, меньше бы было потом боли», — делится Ольга.
На следующий день после суда Ольга поехала на границу встречать дочь. Хотя адвокат советовала этого не делать
В мае 2022 года суд признал Ольгу Горбунову виновной в организации и подготовке действий, грубо нарушающих общественный порядок и приговорил к трем годам домашней химии. Ее освободили из-под стражи прямо в зале суда.
По словам активистки, после освобождения она заметила, что прежние социальные связи разрушились: «С одной стороны, люди вроде боятся беспокоить, а с другой стороны, им кажется, что ты хорошо выглядишь, с юмором рассказываешь историю, как ты сидела в СИЗО, и складывается впечатление, что вроде всё в порядке». Она думает, что нечто похожее случилось и с Владой: вряд ли дочка рассказывала, как ей тяжело и страшно, и знакомые решили, что у нее все нормально.
Когда Ольга вышла на свободу, Влада была в Вильнюсе. «Я только вышла из суда, адвокат дала мне свой телефон, и я ей позвонила впервые за полгода. Мы разговаривали 40 минут, и почти все это время обе плакали. Мне так не хватало возможности ее обнять! И вообще, я с телефоном в руках, рядом адвокат, мы в здании суда. Всё это было очень тяжело», — вспоминает Ольга.
Они договорились, что Влада вернется в Беларусь на следующий день — и это был как раз день рождения Ольги. Дочь очень хотела приехать, но очень боялась, что ее одну не выпустят из Литвы или не впустят в Беларусь. Горбунова поехала на границу ее встречать. «Адвокат очень советовала не ехать – говорила, что “они” следят и подумают, будто я хочу покинуть Беларусь. Я сказала, что мне плевать, что “они” подумают. Я еду за Владой», — говорит активистка.
Ольга приехала к границе заранее, четыре часа ждала там автобус, на котором ехала Влада, и периодически успокаивала паникующую дочку по телефону. Когда они наконец встретились, то не сразу поехали домой, а еще долго сидели в машине, разговаривали, плакали, слушали любимые песни. Ольга думала, что всё позади.
После вынужденной разлуки мать и дочь сблизились. Они даже спали в одной кровати — но сон был тревожным
После возвращения из СИЗО Ольга предложила Владе встретиться с психологом. Но та отказалась, и она решила не настаивать. «Но сама я к психологу пошла, рассказывала об этом Владе и видела, что ей было интересно слушать, о чем я говорю на этих встречах и что для себя начинаю понимать. Она никогда сама не спрашивала, что со мной происходило в СИЗО, но я заметила, что она всегда очень внимательно слушала, если я рассказывала что-то о тюрьме ей или кому-то в ее присутствии», — говорит Ольга.
Она, по ее словам, поняла, что у всех (а у детей в особенности) рисуются очень страшные картины того, что происходит в тюрьме. Близкие берегли Владу и не рассказывали ей, например, как мама голодала 10 дней или как ей угрожали засунуть электрошокер в задний проход. Но от всего ребенка невозможно уберечь: одним детям о происходящем рассказывают другие дети, чьи родители читают телеграм, объясняет Горбунова.
«Нет смысла скрывать от ребенка, что происходит с его родителем в застенках. И уж тем более нет смысла что-то скрывать, когда я уже вышла на свободу, – продолжает она. – Я рассказываю очень аккуратно, но я предельно честна. Я рассказывала про огромный страх, который я испытывала, про чувство вины перед ней и моей мамой, перед всей семьей, ведь не смогла быть рядом, когда в декабре 2021 умер мой отец. Я всем этим делилась, и мне показалось, что ей это было очень важно слышать».
После того, как Ольга вышла из СИЗО, а Влада вернулась в Минск, они какое-то время спали вместе — хоть и очень тревожно («Пугало то, что придут меня проверять, а мы не услышим, как они звонят в дверь, и это будет засчитано как нарушение режима»).
Совместный сон стал не единственной формой сближения мамы и дочери после вынужденной разлуки, рассказывает Ольга:
«Она не слазила с моих рук, она запрыгивала постоянно мне на спину, чтобы я хоть пару метров пронесла ее. Она до сих пор держит меня за руку, чего не было уже много лет до того, как меня задержали. Мы спали с ней вместе все эти месяцы, что были в Минске после моего выхода из СИЗО. Как будто такой близкой физической дистанцией восполнялось все, чего мы были лишены те месяцы».
«Не стоит думать, что дети — это какие-то сторонние наблюдатели. Они огромная часть этой всей беды»
Перед тем, как Ольга попала в СИЗО, Влада вела себя как типичный подросток — выстраивала дистанцию и хотела больше личного пространства. Сближение, которое у них произошло после разлуки, радовало Ольгу. Но она понимала, что, скорее всего, поведение дочери связано с полученной ею травмой и считала, что Владе нужна профессиональная помощь. К ее радости, одной из ее подруг удалось уговорить Владу пойти к психологу.
Она убеждена, что ребенок, чей родитель (или оба родителя) оказался в застенках, тоже становится частью истории заключения. Например, незадолго до задержания, Ольга и Влада выезжали в Грузию и вернулись — в том числе потому, что Влада не хотела менять школу и уезжать от своих подруг. В СИЗО Ольга очень переживала, что дочь начнет винить себя в том, что мама оказалась в тюрьме. Кроме этого, Влада знала, что ее использовали для давления на мать.
«Не стоит думать, что дети — это какие-то сторонние наблюдатели. Они огромная часть этой всей беды, и отстранять их от рассказов об этом, от каких-то переживаний, недальновидно. Они заслужили знать правду. Да, это нелегко. Но что, легко жить и думать, что ты не увидишь маму 10 лет? И что маму где-то пытают? И что ты вообще ничего с этим сделать не можешь?» – говорит Ольга.
«Я не жалею, что я была и остаюсь очень откровенной с Владой. И не надо бояться детских вопросов. Если мы на них не ответим, они все равно где-то найдут ответ, и, возможно, этот ответ на основе фантазий будет гораздо страшнее, чем реальность. И тогда возникает вопрос: мы действительно уберегли ребенка от большей травмы? Нет!» — считает Ольга Горбунова.
Наста Захаревич
