«Мы закапывали материалы в нескольких лесах». Как анонимная группа документалистов снимает фильмы в условиях репрессий
Документалисты открывают новые материалы, снятые в Беларуси после августа 2020-го. Тайная (из соображений безопасности) группа киноавторов «DocWave» создала первый из запланированной серии фильмов «Галасы».
Картина «Дзе мой край» рассказывает историю музыкантов «Вольнага хору», певших на ступеньках филармонии во время протестов, а после вынужденных уехать из страны из-за преследования. Авторы фильма из «DocWave» говорят, что у них еще большое количество отснятого в Беларуси материала – его приходилось прятать в лесах, но весь он сохранился и со временем превратится в новые фильмы. О картине «Дзе мой край», доверии от «Вольнага хору» и особенности сохранения видеоматериалов во время репрессий – в нашем разговоре с представителями «DocWave».
«Представляли Вольны хор как банду, которая однажды обворует архив КГБ»
А. Мы придумали группу в июле 2021-го – на тот момент мы уже год работали над проектом и думали, как в не очень приятных условиях труда застраховать себя и не подставить наших героев.
B. Чтобы не выступать под настоящими фамилиями или какими-то другими фамилиями, мы решили назваться «DocWave». Сами мы уже проверены в бою, что-то делали вместе и знали, что можем доверять друг другу.
С. В 2020-м у беларусских кинотворцов была попытка собраться, чтобы создать что-то вроде украинской группы «Babylon’13» – ее участники снимали классные фильмы на Майдане. Тогда дальше встречи ничего не зашло, но жажда объединиться осталась, так как в тех условиях делать что-то одному было действительно трудно. Это даже видно в фильме: как выглядит съемка в Беларуси и за ее пределами.
– Я так понимаю, концепция фильма менялась вместе с жизнью. Каким вы представляли фильм вначале?
В. Нашая третья коллега первой подумала снять фильм про «Вольны хор», мол, это отменный феномен и его необходимо зафиксировать, ведь вскоре исторический момент может закончиться. Я никогда не интересовался хором, не ходил и не слушал, а тут пришел на репетицию и был так поражен тем, как они поют, что у меня даже дрожь пошла. К тому же, мне очень понравилась их самоорганизация: они мне напоминали настоящую банду, мы даже фантазировали, как хор делает свои акции, а однажды идет и грабит банк. Можно представить, какая должна быть слаженность, чтобы прийти в определенное место в определенный час, с дресс-кодом, соблюдением многих разных штук для безопасности, спеть две песни и исчезнуть. Меня зацепило, что для культурного перформанса они рискуют собой, но все делают очень лихо.
Н. Я повелся как раз на то, что они могут ограбить банк или архив КГБ, или украсть материалы Николая Равенского – и подумал, что это будет визуально приятно.
– Сколько раз приходилось менять представление о том, каким будет результат?
Н. Конечно, вначале мы все представляли иначе. Мы решили, что не будем выкладывать материал, пока не победим: думали, что в 2021 году все закончится победой новой жизни. Но жизнь пошла другим путем, поэтому в этих условиях мы остановились на героях, история которых, можно сказать, имеет логическое завершение. И показать которых можно безопасно для других участников. Но «Дзе мой край» – только первая часть, мы продолжаем работать с другими участниками хора и над другими темами.
А. Сначала мы делали фильм о протестах глазами хора, потом начали выделяться отдельные фигуры. Как-то мы поехали снимать хоровой тур и увидели, что у двоих наших героев начинается новый виток жизни, хотя они не планировали уезжать из Беларуси и говорили, что нужно просто дождаться – и все будет замечательно. Переломный момент для меня состоялся на концерте в Беларусском доме в Варшаве: одна-две песни и наши герои, все время такие оптимисты, просто пошли оттуда – он где-то спрятался и, я уверен, пустил скупую мужскую слезу, а Саша не сдержалась уже на самом концерте. Я понял, что это может быть супермощное ответвление.
На финальных съемках в Литве они нам действительно открылись: хотя раньше и говорили, что все классно, в последнем интервью видно, что оно не так прекрасно.
Всего с сентября 2020 года произошло, мне кажется, минимум пять изменений концепта – это было связано с тем, что ситуация в Беларуси ухудшалась, что мы не можем показывать участников хора, а до тех, кого можем, было сложно доехать.
– Как вы втерлись в доверие к Вольному хору?
В. Как ни удивительно, я знал нескольких человек из хора, к тому же в нашей команде есть человек из команды хора. Из-за него мы начали снимать закулисные сцены, они обращались к нам, чтобы мы снимали их акции.
А потом мы вместе пережили их первый концерт в Варшаве, когда жили вместе и ели на одной кухне. Тогда они действительно «приняли» нас в команду и сказали, что мы тоже – хор.
С. Но не без препятствий. До первого зарубежного тура мы были такие: ну, люди что-то снимают, окей. А потом мы снимали в Варшаве и они попросили нас выйти из помещения, мол, сейчас без камер. Мы вышли и начали думать, что такое непонятное происходит: ну, мы были с ними на акциях, мы были, когда их гоняли на репетициях, мы тоже рисковали. В итоге мы вернулись и говорим: «Нам надо поговорить». И обосновали, что хор – это не только те, кто поет, но и те, кто помогает, с транспортом, логистикой или съемками. После этого нам дали карт-бланш и сказали, мол, мы не против, даже если вы в душе захотите снимать.
«Когда читал Оруэлла, представлял, куда все пойдет»
– Вы помните, как работали еще в Беларуси: в какой момент стало понятно, что это становится реально опасным?
С. С самого начала было ощущение, что все может обернуться не очень приятно: когда читал Оруэлла, представлял, куда все пойдет. Первые съемки хора в октябре 2020-го были более-менее благоприятными, а уже на акции в «Яме» в декабре – на тот момент многие пересидели – я почувствовал, что мне сложно фиксироваться на творческой части, так как приходится думать еще и о том, чтобы тебя не схватили. Тогда я понял, что скорой победы точно не получится и фильм будет меняться.
Н. До конца 2020-го, хоть и было страшно, оставалась какая-то надежда на весну.
А после Нового года стало намного труднее: появилось понимание, что сказочного сценария не будет, что все это надолго.
Но съемка в то время имела какой-то терапевтический эффект: трудно было даже из дома выйти – но когда имеешь цель, ты выходишь. А еще и видишь людей, которые не только не боятся, но и что-то делают, и делают что-то красивое. Я подумал, станет это фильмом или нет, для меня важно просто собраться вместе и тоже что-то сделать. Ту весну я пережил благодаря этой работе.
А. Когда идея с ограблением банка рассыпалась, все равно было ощущение, что ты занимаешься важными вещами и, даже если это не станет документом, будет по крайней мере фиксацией времени. Тогда все было непонятно: может, за тобой придут и ты не сможешь вообще ничего сделать – поэтому ты просто ловил момент и фиксировал то, что впоследствии, возможно, расскажет историю того, как так получилось. Терапевтический эффект был стопроцентный, ведь ты видел настоящую немыслимость, о которой говорили политические кампании.
– С какими мерами предосторожности вам удалось сохранить снятый материал?
А. Мы закапывали материалы в нескольких лесах. Это, конечно, отвлекает от творческой деятельности, но для истории интересен феномен. Главное было – не подставить людей, поэтому приходилось придумывать вещи, что выглядят странными. Когда мы впоследствии искали так называемый found footage (а мы видели очень много людей, которые что-то снимали), часто оказывалось, что материалы удалены. В том бешеном ритме и водовороте событий люди не знали, что делать. И ради безопасности просто удаляли видео. Наши герои тоже все поудаляли, когда к ним пришли. Это большая проблема. Мне кажется, одна из миссий того, что мы сейчас делаем, сохранить как можно больше, а мы насобирали много материалов от первого лица, что было непросто.
Мы создали бот, куда можно присылать видео, и нам прислали очень много интересного. (Присылать видео можно сюда – https://t.me/VideoVHBot. – авт.)
– А вы представляете, как много из снимков, фиксирующих Беларусь после августа 2020-го, у беларусских авторов сохранилось?
В. Много из того, что есть в фильме, сняли очевидцы, часто это материалы наших коллег. Мы видели знакомых нам людей с камерой и после писали им напрямую. Многие действительно выкапывали материалы в лесу и присылали нам. Первые месяцы протестов зафиксированы больше, люди снимали все, что движется, без конкретных героев и событий. Но надеюсь, кто-то параллельно тоже что-то монтирует и мы еще увидим новые фильмы.
С. Я могу точно сказать, что все материалы, которые сняли мы, сохранились. Это нас радует. Но почему мы и решили работать как группа – ведь сейчас действительно трудно снимать одному. Не знаю, я бы что-то снимал один и снимали бы мои коллеги. Некоторые боятся делиться материалами, чтобы не подставить себя и людей. Я бы на их месте так же задумался, особенно, если ты в Беларуси. Впрочем, большинство из тех, к кому мы обратились, с нами поделились, что тоже очень радует.
Думаю, пока политическая катастрофа в Беларуси продолжается, можно недополучить какие-то материалы, но затем кто-то обязательно вспомнит, что где-то в лесу что-то закопал, и много материала еще всплывет.
– Фильм рассказвает историю об эмиграции – или он не только для тех беларусов, которые уехали со страны?
Н. Да, фильм об эмиграции, это, кажется, сейчас самая актуальная тема для Беларуси. Полагаю, она будет видна и тем, кто уехал, и тем, кто остался, люди все еще думают об этом и разговаривают. К тому же, тема имеет некую универсальную ценность, много людей во всем мире должны уезжать. «Дзе мой край» – не только беларусская тема.
С. Сложно удовлетворить всех. Конечно, прежде всего это поймут люди в эмиграции, последние планы переживаний героини откликнутся тем, кто тоже выезжал и как-то устраивался на новом месте.
Но надеюсь, и те, кто сейчас в Беларуси и желает какого-то разговора, увидят, как бывает у тех, кто уехал, что они не просто ездят на Мальту погреть задницу на солнце, что с августа 2020 года беларусы имеют большую психологическую травму.
Мы понимали, что универсально не сделаем, но по крайней мере начнем диалог о вопросах, которые точно знают в эмиграции. А кто не знает, сможет посмотреть и поспорить, и сказать, что все это чушь.
– Концовка не дает намека, позитивным будет продолжение или негативным. Может, вы добавите словами, эмиграция тысяч беларусов закончится чем-то положительным – или нет?
А. Я фанат «Joy Division» и «в лучшее завтра верю с трудом».
В. В фильме две основные линии – героев и хора. С героями она не слишком утешительна. Впрочем, опять же как сказать – у них все довольно хорошо. Но хор, который идет и поет не для слушателей, а для самих себя, и не теряет протестного настроения… Мне кажется, это позитивный конец. Есть часть общества, не важно кто они и где, которая не сдается. Поэтому ничего не кончено, продолжение будет. И я надеюсь, он будет хорошим.
Ирена Котелович / Герон belsat.eu
