… После поворота на деревню резко заканчивается асфальтированная дорога и начинается грунтовка. То слева, до справа – просеки, по обочинам сложена порубленная древесина. Лесоповал какой-то. Только башен с охраной и колючей проволоки не хватает, шутят в машине. Мы едем в Москали.
Почему Москали? Идея была увидеть заброшенную или полузаброшенную деревню на Гродненщине. Все равно, какую. Но когда увидели несколько на выбор, остановились на Москалях в Мостовском. Название оказалось решающим.
«Молодых здесь нет… А что им делать?»
После фотосессии возле указательного знака въезжаем в деревню. Подворья разбросаны вдоль дороги. Из тумана выныривают очертания домов, сараев, покореженных деревьев.
На наше «Добрый день!» из первой хаты долго никто не отзывается. Только собака заходится во дворе. Значит, кто-то живет. В дверях появляется невысокая старушка, здороваемся, говорим, мол, журналисты, интересуемся, как живете.
– Молодых здесь нет… А что им делать? Нечего делать, – с улыбкой рассказывает Надежда Николаевна, – Школа была… Но мои дети уже в Голубы ходили – это отсюда семь километров. Колхоз работает еще, но фермы нет, хотя раньше три было. Магазина нет, только автолавка приезжает… Пять коров осталось на деревню да пятьдесят человек.
О названии деревни женщина точно ничего не знает. Вспоминает только, что дети в школе писали про какого-то «москаля», который здесь поселился. Добавляет, что сама не местная – из Слонимского района. Это еще не деревня, а хутор. Деревня дальше. Туда и направляемся.
Раньше в каждом доме был самогонный аппарат…
Останавливаемся напротив двора с синими почтовыми ящиками у калитки. В одном из открытых настежь ящиков лежит пропитанная водой газета «районка». Странно, что не забрали – даже на растопку. Собака во дворе спокойная, идем прямиком в дом. В сенях две женщины. Выслушав, говорят, что в дом лучше не идти, здесь «беда», а вот показать кого-то из старожилов могут, без проблем.
Из дома сначала выходят обе, но сделав пару шагов и взглянув на фотообъективы, старшая разворачивается и бегом возвращается. Дальше за нами она наблюдает через окошко. Смелее оказывается Зоя Михайловна, с которой нам фантастически повезло. Как «опекун» она знает, кто где живет и чем дышит.
– А покажете как ехать?
– Конечно, вот сейчас на велосипед сяду, а вы за мной.
Так и делаем. Зоя Михайловна едет аккуратно, даже элегантно. За ней всю дорогу бежит дворняжка, которая так и не подала голоса за все время. Останавливаемся через пару сот метров. Здесь живет старейшая жительница Москалей, которая разменяла уже девятый десяток.
– Открой, ягодка, это я, – стучит в стекло Зоя Михайловна, – открой немного, не бойся!
Пока женщина идет к двери, разговариваем об алкоголе. Раньше в каждом доме был самогонный аппарат, сейчас нет, участковый борется. Люди пьют только магазинное. Обращает внимание и гендерный момент: в Москалях – сплошной матриархат. Мужчин нету, словно война прошла. Кто спился. Кто из-за болезни раньше ушел…
Москали без «москалей»
Вера Семеновна, из москолёвских старожилов, наконец, открывает дверь и приглашает внутрь. На стене икона с рушниками, на столе – приемник «Гродно» и синий «гедеоновский» Новый Завет с двумя измельченными белыми таблетками на темно-синей обложке – чтобы на видном месте были. На стене над железными кроватями – ковры с оленями, советский китч.
– Не знаю, почему Москали так называются, – с трудом произносит женщина, – зато помню как по Щаре ходил Ягелло… Ягелло – это катер.
Вера Семеновна, что интересно, тоже не из Москалей. Ее муж взял где-то на одном из окрестных хуторов и привез к себе в дом. Выходит, местные мужики брали женщин с окрестностей, которые их чаще переживали. Вот такие Москали – без «москалей».
– Я уже давно бы умерла, старая уже, – продолжает Вера Семеновна, – но знаете, как усну, приходит кто-то, фигура человеческая, и словно губы намащивает чем-то или прямо в окно постучит. Я тогда просыпаюсь и пью таблетку. Так проспала бы время и умерла… Я у Бога заслуженная!
Секрет долгих лет жизни записан у Веры Семеновны также на генетическом уровне. Женщина рассказывает, как во время войны несколько раз чудом спасался ее старший брат: уходил прежде, чем в самую гущу попадал снаряд или мина. Такое вот родовое благословение на долгую жизнь!
Во время разговора наша спутница Зоя Михайловна носит в дом поленья. Опекуном она закреплена за старушкой, которая без нее уже, видимо, не справилась бы… Но надо ехать дальше: не утомлять старого человека да еще успеть с кем-то пообщаться. Прощаемся, желаем долгих лет жизни.
Сын в Донецкой области
Пока едем, за окном уходит деревня: дома словно призраки выплывают и снова погружаются в туман. Во дворах лежит снег, но температура плюсовая, а вдобавок утром прошел дождь. Не понятно, то ли декабрь на дворе, то ли март, Новый год скоро или Пасха.
Следующая остановка – желтая хата на самом берегу Щары, до которой еще нужно идти через огород. Из-за угла выглядывает шпиль с флюгером местной агроусадьбы, куда заглядывают то чехи, то американцы… «Ее “жидовочка” держит», – с хитрым прищуром говорит Зоя Михайловна.
Во дворе нас встречает Зинаида Васильевна, в прошлом учительница местной школы. В доме очень чисто и ухоженно, на кровати – расшитые подушки, на стене такой же, как в предыдущей доме, коврик с оленем.
– У меня сын в Украине, в Донецкой области, – рассказывает хозяйка, – переживаю за него, созваниваемся часто. Чтобы у нас только не было войны
Женщина показывает записную книжку с длинным номером сына. Набирает его, опять же, опекунша Зоя Михайловна, без нее в Москалях никуда! Со старого «погасшего» телевизора, стоящего на полу, на нас подозрительно смотрит большой белый кот.
А хозяйке и без телевидения есть чем заняться: носки, половики, сумочки и даже чехлы на телефон! Все это Зоя Михайловна делает своими руками. Обвязывает себя, обвязывает соседей.
«Жиды? Нет, не было»
Прощаемся уже во дворе. Женщина оказалась веселой и жизнерадостной, долго не отпускает: рассказывает о жизни, показывает что-то. Невольно бросаю взгляд на вековой камень, что лежит на скамейке, с виду похожий на маленьких жерновов. Подхожу ближе: буквы!.. По-еврейски…
– А что это?
– Это?.. Точило! Ножи точить. Оно вращается на палке деревянной. Подставляешь нож и точишь. Отец еще точил.
Когда немцы и советы разрушали еврейское кладбище, плиты часто использовались в строительных целях: под фундаменты или для дорог. Реже из них делали хозяйственные инструменты – те же жернова. А тут кто-то сообразительный сделал из памятника… точило для ножа!
– Надо тебе? Забирай! – со снисходительной улыбкой смотрит то на камень, то на нас Зинаида Васильевна.
– А евреев не было у вас в окрестностях? – спрашивает коллега.
– Жиды? Нет, не было.
Возвращаемся. По дороге останавливаемся у заброшенного здания с пустыми зрачками-окнами. Видимо, деревенская контора или склад. В углу баллончиком написано «Москали!», Причем с восклицательным знаком. Так иногда пишут на автобусных остановках в области, типа «Сапоцкин – сила!» Или «Озеры х..ня!» В соседней комнате без окон – лежанка и импровизированный стол, сделанный из двери. Кто-то коротал здесь дни и ночи.
На выезде странное ощущение. Москали оказались отнюдь не чужими, а вполне нашими, белорусскими. Белорусов не так и легко ассимилировать: если деревню и основали выходцы с востока, которых местные прозвали «москалями», то от них уже ничего не осталось – словно растворились в местном море. Равно как ничего не осталось от местных евреев, даже памяти, только – немые камни.
АК, belsat.eu
