На YouTube-канале «Белсат LIFE» состоялась премьера новеллы «Программа передач» — финальной серии абсурдистской антиутопии «Процессы». Главную роль в ней сыграла Яна Троянова. Мы поговорили с актрисой про сериал, беларусские протесты, зло, которое несет Россия, и почему матери отправляют своих детей убивать во имя Путина.
ВНИМАНИЕ! В этом тексте есть спойлеры. Поэтому очень рекомендуем сначала посмотреть новеллу «Программа передач» (видео выше). И другие новеллы тоже.
«Этот проект – мое оружие»
– Как вы решили сниматься в сериале «Процессы»?
– Я вообще изначально сразу сказала: «Да, ребята, я прочитаю сценарий, найду время». Я обратила внимание только на то, что это Беларусь, и у меня сразу: «Жыве Беларусь!».
Беларусское восстание — это самое прекрасное, что я видела за последнее время наше историческое. Когда встает страна, так красиво, так сильно это было, и как было больно, когда было подавлено восстание. Я некоторые лица, представляете, запомнила. Вот уже особенно когда начинали на улицах бить, на митингах, я помню лицо одной девушки. Оно было такое гордое и спокойное, а ее душили руки мужские. Беларуска — для меня это мощный символ свободы. И надо себя сохранить обязательно, и особенно беларусам, потому что это красивая нация.
Поэтому я приняла это решение даже еще не на сценарном уровне. Это решение из-за того, что я хочу поддерживать и Беларусь в том числе. Я хочу помогать своей стране разколдоваться, и я хочу поддерживать Беларусь, я хочу поддерживать Украину и поддерживаю, я хочу поддерживать Грузию, которую тоже уже расчехляет Путин. Такие проекты, как теперь уже могу говорить наш с вами, это мое оружие.
Я поймала себя на мысли, что я постоянно прокручиваю в голове, дрогнула бы у меня рука убить Путина? И решила, что если бы мне представилась такая возможность, я бы сделала это ручкой в глаз. И пришлось рассказать психологу, что я не в порядке, вот думаю о том, как убить Путина. И она говорит: «Нормально, много кто сегодня хотел бы это сделать или просто желают смерти Путину».
И я успокоившись на том, что не сошла с ума, что у меня нормальное мышление, пришла домой. Вспомнила, что мне ребята из Беларуси прислали сценарий. Сажусь, читаю сценарий, а в финале мой персонаж бьет ручкой в глаз. И я сразу сказала: «Да! Давайте работать».
– Сильно подкосило то, как закончились протесты людей против монстров?
– Сильно. Потому что были розовые очки. Старшие поколения говорили: «Вы занимаетесь ерундой, это только кровью решается». Я не верила. Я говорила: «Вы просто дикари!» Но когда я увидела, что стали делать с Беларусью, все вдруг стало складываться.
Именно в 2021 году я начала понимать, что да, здесь только кровью может решиться. И меня это убило, потому что я не воин. Я не умею брать в руки оружие.
Я себя чувствовала так, будто меня сломали, когда Беларусь подавили. Меня спалило тогда все это, и плюс к тому ведь уже сидел Навальный, и мы понимали, что вот теперь он сел навсегда — пока Путин у власти. И больше не было митингов в России и подавлена Беларусь. Это был страшный год для меня.
24 февраля 2022 года, война, нападение Российской Федерации — это еще один был самый страшный удар, от которого я уже долго не могла встать. Как птица-феникс мы сейчас все — сгораешь дотла, а потом потихоньку опять собираешься по крупицам.
«Подчиняться системе – это ад»
– Пять сезонов «Ольги», 9 лет в роли такой классической русской бабы, которая тащит все на себе и решает вопросы. А тут Зоя — полная противоположность.
– Во-первых, я ненавижу этих баб, и та и эта для меня бабы. Вот те люди, которые не строят государство, а рушат. Для меня это метафора сегодняшней России. Баба эта русская, которая на самом деле вечно какая-то изнасилованная, ей постоянно нужно тянуть эту лямку. С отцом-алкашом или там с сестрой непутевой, постоянная нищета, постоянно выживать надо, холодильник пустой, детей в школу собрать.
Это российская действительность, в которой у нас в основном народ и живет. И я все это ненавидела всегда с детства, потому что я смотрела на них и думала: странно, ну мы же живем с мамой по-другому. Мама объясняет мне многие вещи, мама не живет с коврами на стенах, ковры на полах должны быть, по ним ходят. Но мама — польская дворянка по корням, и поэтому, может быть, мышление такое здоровое.
А русский мужик — это мужик-пьяница, который еще и бандитам, насилующим эту русскую бабу, руку жмет. А Зоя — это то, что я всегда видела в системе, человек из Советского Союза. Я видела этих системных людей, этих лицемеров, этих тихушников. На мою маму всегда стучали, к нам всегда приходили домой проверки. Играя однажды русскую бабу, вот я уже могу играть и системного человека, которого машина просто стирает как личность. Но тут важен выход. Нужен прорыв от этой свободы к себе, и он тоже очень хорошо показан авторами.
Играть их неприятно, у меня ломает тело, у меня отваливается шея, потому что я постоянно как бы кланяюсь, я как бы постоянно киваю, я сжимаю плечи, то есть я постоянно себя давлю, я создаю себе это напряжение внутренней тесноты и нахожусь в кадре и между дублями постоянно в этом состоянии.
Актерская профессия — это вообще огромный труд, как физический, так и внутренний. То есть нужно собраться и быть этим человеком. А быть этим человеком очень страшно. Я могу одно подтвердить людям, что гораздо страшнее быть в системе, чем быть свободным человеком, но в гонениях. Подчиняться системе — это ад.
Люди, которые находятся на территории Беларуси, России, Украины, Грузии, которые не подчиняются режиму, для них очень опасно там находиться, и умно там как раз сейчас пока рот не открывать — это как прыгать на амбразуру. Сейчас нужно себя сохранить, оставить себя человеком здоровым, со здоровым мышлением, с честными глазами. Если ты находишься на территории оккупанта, то сохрани себя сначала, а уж если можешь выскочить, тогда борись.
– То, что сделала Зоя в конце, — это проявление силы или это уже агония?
– Авторы это оставляют зрителям решать. То есть они оставляют это как открытый вопрос: «А был ли мальчик?» Здесь действительно решать каждому зрителю. Но для меня, конечно, это прорыв на свободу, наконец разорвать эту пленку, которая закрывала тебе рот, и сказать, что я свободный человек, я больше не подчиняюсь системе.
– А могла Зоя поверить, что мальчика не было?
– И такое могло быть. Потому что я знаю, что делает пропаганда с людьми. Пропаганда по телеку — это страшное преступление. И я знаю людей лично, которые поменяли свое мышление и сказали: «Ну, не все так однозначно. Слушай, ну перестань, ну че ты». Они вдруг перестали что-то понимать, они вдруг начали Путина почему-то уважать, они вдруг почему-то начали смиряться с системой.
Кто-то мне говорит из моих там, из людей из России: «А что изменится от того, если я понимать начну, что происходит?» Всё изменится! Если ты увидишь мёртвых детей в Украине, ты первая заорешь: «Нет войне!» Но вы же не видите, вы же не хотите видеть правду, поэтому у вас ничего и не меняется. Поэтому вы сидите и верите Путину, что вы там спасаете от каких-то бандеровцев и фашистов, какую-то *** слушаете.
«Им не нужна свобода, им нужен строй»
– Я с детства помню, как нам постоянно говорили, что во время Второй мировой погиб каждый четвертый беларус, нам давали читать Алексиевич и Быкова. В кинотеатрах показывали «Иди и смотри» и «Покаяние». Это все страшные вещи, которые не героизируют войну или диктатуру, а показывают вот это мясо, дерьмо, кишки. Несколько поколений воспитывалось на неприятии войны. Отовсюду звучало: «Мирное небо над головой», «Никогда снова». А потом резко раз — и «Можем повторить», да и мирного неба никакого нет. Как так случилось?
– Я не соглашусь, что мы воспитывались. Каждый четвертый может быть и воспитывался как раз на этом, а трое первых — нет. Они не смотрели «Иди и смотри», они не читали «Архипелаг ГУЛАГ», они не перечитывали Ремарка, они не смотрели Сокурова «Телец», «Молох», они не смотрели Германа «Хрусталёв, машину!», потому что они сердечные, они ранимые, они не смотрят такую жесть, как они называют, они называют это чернухой, они не признают это правдой. Для них советское кино, где Алёшенька идет на войну и он герой – вот что для них осталось. Романтика войны — вот это самая страшная штука! И советская литература по большей части про это, про романтизацию войны.
Образовательная система осталась преступной. Это мне повезло с преподавателем литературы, он был украинцем, Наливайко Михаил Прохорович, который нам ставил Окуджаву. Он прошел лагеря в Германии и потом после войны еще и в России, и знал все, и передавал нам, детям, что на самом деле было. Но был ли такой педагог у других?
Не было у нас одинаковых учителей и не было у нас одинаковой базы образовательной, чтобы мы выросли все свободными людьми.
И им внушили, что русские никогда не нападали ни на кого, хотя Россия всегда занималась геноцидом исторически. Они не знают историю. Бездна незнания. И эта бездна незнания привела к катастрофе. Мне жаль Зою, мне жаль этих людей, которых лишили себя. Ведь задача системы — вытеснить тебя из себя и поставить в строй. Им не нужна свобода, им нужен строй, им там все понятно.
– Матери посылают своих детей убивать, матери посылают своих детей умирать. Казалось, это станет точкой, когда уже невозможно терпеть.
– Я тоже думала, и в мобилизацию я поняла, что вот мы окончательно и проиграли всё. У меня больше вообще про Россию не было никаких надежд.
Но, понимаешь, Путин создал им культ личности, секс-символ Путина. И бабы, у которых в основном мужики пьяницы, начинают, раскрыв рот, смотреть на этого Путина. Такой правильный дядька пришел, такой свой, так по-простому разговаривает. Дальше он выдает материнский капитал. Женщины довольны. Он им говорит: «Рожайте!» А дальше вырастают эти сыновья, и он говорит: «А теперь отдайте!». Вот он забирает все это, детей, а бабы верят, потому что бабы любят, а главная идея засеяна — «За Родину, за Путина!» И этих женщин я тоже судить не могу, они безумные. С ними когда разговариваешь, ты понимаешь, что опасно, потому что они прямо за Путина могут еще и сковородкой заехать.
Все, есть война, и здесь уже каждый должен решать, где он, на чьей он стороне. В моей жизни не присутствует людей, которые хоть полунамеком поддерживают войну Путина. У Украины все будет обязательно очень хорошо. И у Беларуси. А вот с Россией большой вопрос. Я не исключаю, что ее больше не будет.
– А если это единственный выход?
– Вот такой значит ее исход. Главное, что я против империи, потому что империя — это зло, это раковая опухоль на планете Земля.
«Я рисунок, который ***сотрешь»
– В России удалили со стриминговых сервисов сериал «Ольга», в Беларуси из сериалов вырезают или блюрят неугодных актеров. Машина пропаганды делает вид и старается убедить людей, что нас нет, не было, мы фейк.
– Они такие дураки, они рубят сук, на котором сидят. Когда они удалили мои фильмы с официальных платформ, люди возмутились, стали активнее искать их и смотреть на пиратских платформах. Поэтому все, что они делают, это быстрее показывают людям, что они скоты рогатые на самом деле.
А мы есть. Есть любовь, которая как-то нас объединяет, любимый сериал или там у кого-то любимая актриса, у кого-то там уважаемый человек из-за позиции. Это очень тяжело вытирается. Я-то вот сижу перед тобой. Жива-здорова. Я рисунок, который *** сотрешь!
Фото обложки: Белсат
