О смерти правозащитника, председателя Беларусского Хельсинкского комитета Олега Гулака стало известно 16 декабря. Ему было 55 лет.
Мне кажется, что я знаю Олега Гулака чуть ли не всю жизнь. Хотя для некоторых, кто родился в середине 1990-х, это и будет целая жизнь. Когда вспоминаю наши встречи и иногда какие-то дискуссии, то не помню, чтобы он был каким-то хмурым. У него была ценная манера дискутировать, не повышая голоса. Так сложилось, что мы с Олегом обычно шутили. Он любил какие-то смешные или курьезные истории и уже в последнее время все чаще говорил: «Если не хочешь написать книгу, то напиши хотя бы какие-то заметки о ментах, о судах. Ведь время идет, и мы же не знаем, что нас ждет. Я не в том смысле, что ты умрешь и в могилу заберешь эти воспоминания. Просто вдруг какой потоп случится или война, а люди от стресса забывают что-то, как мелочи. Жалко будет». Я на это обычно шутила в ответ. И он сам начинал что-то вспоминать.
…Как-то в 1998 году пришлось нам поспорить существенно. Мы были на очередных процессах над демонстрантами в Центральном суде, когда он еще был на Богдановича. Накануне мне передали с Володарки записку, чтобы я помогла человеку, которого держали в камере смертников. Нашлись родственники того человека, передали некоторые материалы дела. Меня тогда поразили явные нестыковки. К тому же вышли какие-то публикации в государственной печати, где этого человека, Ивана Фомина, называли садистом и убийцей. А приговор еще не вступил в законную силу. Не было еще «Весны». Люди приходили ко мне в Управу БНФ со своими проблемами. Тогда Алесь Беляцкий, когда узнал об этом деле, сказал мне, что не стоит браться за такое: мол, потом на БТ скажут, что вот они какие, эти бэнээфовцы – защищают убийц. Но я не согласилась.
И вот я в коридоре Центрального суда рассказываю Олегу о расстрельном деле Ивана Фомина. И тут Олег тоже начинает убеждать меня, что тема скользкая, неоднозначная, очень мне не советует ею заниматься. Меня что-то как подхватило – и я начала со страстью доказывать свою правоту. Говорила, говорила, говорила… А он: «Спокойно. Ну, попробуй, может, что и получится». Потом наступила пауза. Возле нас появились милиционеры. Они стали требовать, чтобы люди подвинулись. Кто-то начал им возражать. Пошли в ход оскорбления. Когда наступила очередная пауза, Олег вернулся к нашему разговору и сказал: «Я только беспокоился за твой имидж. Как бы не упал». И вдруг высматривает из-за угла милиционер и говорит: «У меня с этим все в порядке. Сам таблеток попей». Мы на него вылупились, переглянулись – и как начали хохотать… Не могли остановиться.
…Последний раз Олега видела в живую, когда записывала какой-то комментарий. Как только закончилась запись, начали говорить и говорили чуть ли не одновременно. Вскоре оператор начал нервничать, говорил, что надо ехать. Мы попрощались. Когда садилась в машину, увидела, что Олег еще стоит и смотрит вслед. Мы помахали друг другу, и это была наша последняя встреча. Очень жаль, что человек ушел в таком возрасте, когда было столько планов. И особенно жаль, что этот человек был, как сейчас выяснилось, и не совсем чужой для тебя на этом свете.
Любовь Лунева / Авер belsat.eu
Редакция может не разделять мнение автора.
