Великомученики плацкарта: во Владивосток на поезде и назад


В транссибе едут пожиратели собак и университетские профессора, а в последнем вагоне – Путин. Чтобы проверить, насколько реальная Россия отличается от России из новостей, Денис Дзюба проехал на верхней полке 18 500 км.

За ₽ 10 279 ($ 165) я покупаю последнее небоковое, четвертое верхнее в вагоне № 14 поезда № 100 «Москва–Владивосток», белье оплачено. Следующие 7 суток я проведу на 55-сантиметровой полке с Сибирью за окном.

Путями доширака

На сайте указано, что место возле туалета, но это правда наполовину: между нами еще купе проводников и кипятильник. Боковые места напротив первого отсека в вагоне транссиба не продаются – на них едет запас белья на неделю.[/vc_column_text][vc_single_image image=”371788″ img_size=”large” add_caption=”yes” alignment=”center”][vc_column_text]Бойлер нужен для чая и доширака – роллтона. Дошик стал у россиян нарицательным скорее всего потому, что кроме приправы и подсолнечного масла в нем есть также маленький пакетик с сушеными овощами. Доширак тупо полезнее.

Что я ел в поезде – первый вопрос, который слышу ото всех после возвращения. Моя гражданская диета – это овощи, сыр, хлеб и вино, и перед поездкой мне тоже интересно, что я буду есть в поезде две недели. Из дома я прихватил лишь жестяную банку зеленого чая и ситечко из Икеи, а рацион сложился сам за несколько часов до поезда в московском продуктовом: за шесть литров воды, три пакета орехов, несколько авокадо, банку мёда, семь бананов, семь помидоров, семь пакетиков овсяной каши быстрого приготовления со вкусом «Малина со сливками» и семь дошираков я выложил ₽ 2 тыс (около $ 35). Еще столько же пришлось отдать за походные кружку и миску, а также складные приборы.[/vc_column_text][vc_single_image image=”373309″ img_size=”large” add_caption=”yes” alignment=”center”][vc_column_text]Напротив кипятильника – окошко «Питьевая вода» с ржавым краном. Возле окошка – наклейка «Чистую питьевую воду какого-то там стандарта требуйте у проводника». Требую из чистого любопытства, получаю стакан из пятилитрового бака, но после меня вода сразу заканчивается. За стеной время от времени происходит диалог: «А воды можно?». – «Уже нет. Вас много, а бак один».

Гигиена

Вторым вопросом было как я мылся.

Перед поездом на всякий случай принял душ несколько раз подряд, а по дороге на вокзал, чтобы ни в коем случае не вспотеть, даже снял свитер.[/vc_column_text][vc_single_image image=”373301″ img_size=”large” add_caption=”yes” alignment=”center”][vc_column_text]В вагоне – два советских туалета с железным унитазом (дыра ведет на шпалы) и рукомойником как раньше на дачах было: чтобы потекло, нужно держать стержень. В таких условиях пассажиры моют не только руки, но и все остальное – я об этом догадался, видя в руках людей в очереди в туалет шампуни и прочие банки.

Однажды руководитель группы кадетов, ехавших в нашем вагоне, попросил присмотреть за его принадлежностями, пока он отлучится на минуту. Присматриваю и вижу – гель для душа «Nord-Ost». Переворачиваю флакон – российский, фабрика «Калина». «Procter & Gamble», чтобы ответить, пришлось бы выпустить пенку «9/11».

В том, что в туалете можно принять полноценный душ, стало понятно в самом конце дороги, когда проводница закрылась там на полчаса, включив за закрытой дверью на телефоне песню Imany «You will never know». Пассажиры клялись, что под потолком, за трехгранным замком, спрятана душевая трубка.

Возможно, там спрятано мыло, а иногда и туалетная бумага. Она обычно была в туалете транссиба, но мало. Многие не играют в лотерею, и берут с собой свой рулон. Женщины и едущие с нами иностранцы (их в этом поезде довольно много) достают бумагу из сумки и топают в туалет. Русские мужчины достают рулон, отматывают метр, аккуратно складывают гармошкой, прячут в нагрудный карман и продолжают вести себя как ни в чем не бывало, будто операция с бумагой – на будущее. Обычно наступает через минут пять.[/vc_column_text][vc_single_image image=”373293″ img_size=”large” add_caption=”yes” alignment=”center”][vc_column_text]За сорок минут до больших, и пять-десять – до маленьких городов туалеты закрывались, и приходилось ходить в соседний вагон, где был био. Если не считать 146 санитарных зон на пути во Владивосток, советский патент все-таки сильнее: пассажиры из биовагона к нам приходили чаще, чем мы к ним. Из-за туалетной бумаги их санузел ломался несколько раз в день. Сантехник, который едет в транссибе, приходит и ремонтирует, но люди продолжают бросать в унитаз бумагу, и в какой-то момент в мужике что-то надламывается, и тогда туалет просто закрывают.[/vc_column_text][vc_single_image image=”372970″ img_size=”large” add_caption=”yes” alignment=”center”][vc_column_text]В транссибе точно бы не помешал доктор: на перроне в Кирове, например, нас ждало несколько скорых, забравших из соседнего вагона четырнадцать детей, сходивших перед поездом в KFC на Ярославском вокзале. После отправления весь класс начало тошнить, а одна девчонка потеряла сознание. У пятнадцатого мальчика все было ОК: «ел только картошку».[/vc_column_text][vc_single_image image=”371814″ img_size=”large” alignment=”center”][vc_column_text]Зато в одном из купе есть полицейский участок. Копы время от времени патрулируют весь состав, и если видят заряжающийся без присмотра телефон, ищут владельца и ласково просят следить за техникой: «Чтобы мы его потом тебе не искали».

Соседи

Самый важный элемент путешествия. Мне повезло: все соседи, вернее, соседки были что надо.

Знакомьтесь – Нина Дмитриевна, возвращается из Владимира в Екатеринбург с похорон родственницы. Говорит, что ощущение будто с веселья: «У нас в Свердловске когда похороны, то три блюда – салат, суп и котлета с копчой (картошкой. – Прим. «Белсат»). А у них виноград, фрукты, конфеты дорогие – свадьба!».[/vc_column_text][vc_single_image image=”373185″ img_size=”large” add_caption=”yes” alignment=”center”][vc_column_text]Вот Татьяна – работает завучем в строительном колледже, едет в Хабаровск к сестре, которую не видела 15 лет. На поезде дальнего следования последний раз она ездила в 1990-м – возвращалась с группой своих студентов из Болгарии, где они работали на консервном заводе.

«Поезд был греческий, “Афины–Москва”. Сказка, – говорит Татьяна. – Чистые, светло-желтые купе, биотуалеты, мы тогда не знали даже, что это такое, на столиках – вазы с фруктами и конфетами. Дети сразу набросились на сладости, мы просим их остановиться, а проводницы говорят: «Пусть едят, у нас еще есть». А потом приехали в Москву и пересели в астраханский поезд – грязный, вонючий, с серыми влажными простынями, не высохшими после стирки».

У Тани есть 33-летний сын, живущий с ней вместе с женой и ребенком. Нина замечает, что со взрослыми детьми лучше не жить. «Мы живем в элитном доме, мой внук ходит в ту же школу, куда ходил сын – ну как их выгоню? – говорит Татьяна. – Я лучше сама уйду – у нас от колледжа общежитие есть. Попрошу комнату и буду жить себе припеваючи».[/vc_column_text][vc_single_image image=”373181″ img_size=”large” add_caption=”yes” alignment=”center”][vc_column_text]Наталья – преподаватель математики на пенсии из Владивостока. У ее мужа, профессора математики, врачи диагностировали рак легкого, посадили на наркотики и сказали готовиться к смерти: «Шансов нет». Себя он спас шуткой, когда с визитом к нему пришел ректор университета и предложил поехать на лечение в Москву, на что больной отмахнулся: «Давайте уж лучше в Японию – рядом же».

Ректор шутки не понял, нашел в Японии российского врача и организовал сбор денег на лечение. В Японии обнаружили, что это не рак, а проблемы с сердцем. Профессору сделали операцию, дав гарантию на работу: пять лет. По иронии судьбы, ровно через пять лет профессор вел занятия в холодной университетской аудитории, где студенты сидели в куртках. Пальто преподаватель надеть не хотел («мелом писать неудобно»), простыл и умер.[/vc_column_text][vc_single_image image=”373106″ img_size=”large” add_caption=”yes” alignment=”center”][vc_column_text]Вот Любовь Александровна из Екатеринбурга, довольная Россией ровно наполовину. Любовь Александровна работает в Академии наук, и слабое финансирование российской науки ей не по душе, но внешняя политика Путина Любови Александровне нравится.

«Путин – самый лучший», – говорит она.

В Магдагаче в поезд села Раиса, которая больше всего не любит власть – ни вчерашнюю, ни сегодняшнюю. «Я бы скинула на Кремль бомбу», – говорит она. Ее родителей, еврейку и белоруса, коммунисты репрессировали сразу после рождения дочери; воспитывала девочку приемная семья.

На прошлый Новый год Раиса смотрела по телевизору поздравление Путина, во время которого у нее случился инсульт. Раиса вызвала скорую, но потом поняла, что врачи не откроют ворота во двор. Чтобы открыть калитку, она поползла на улицу, и врачи нашли ее в снегу. Думая, что пьяная, они уехали, даже не обследовав женщину.

Раиса вернулась ползком в дом и позвонила сыну. Когда вызванная им бригада приехала, врачи прежде всего стали принюхиваться к запаху изо рта. Сын не выдержал: «Вы жопу у нее понюхайте». Скорая обиделась и снова уехала. Так Раису парализовало.[/vc_column_text][vc_single_image image=”373321″ img_size=”large” add_caption=”yes” alignment=”center”][vc_column_text]Кроме врачей, коммунистов и Путина, Раиса не любит армян и китайцев – первых за то, что благодаря взяткам выкупили и вырубили березовую рощу, где она «в детстве любила играть», других – за то, что «портят химикатами землю и травят россиян своими овощами».

Больше всего Раиса не хотела бы установления на земле «власти Черного человека» (то есть, чтобы президентами в разных странах были негры) – и Любовь Александровна ее в этом поддерживает. Раиса – член ЛДПР ( «Жириновский мне помог лично – выслал 10 тыс. рублей»).

После инсульта прошло полтора года. Несколько недель Раиса пролежала в больнице, сейчас ей сложно выпрямиться и нужно контролировать нижнюю губу, чтобы чай не выливался обратно. Раиса собирается судиться с врачами, и этим врачам я не завидую – уверен, Раиса победит. Однажды она самостоятельно вылечила свое воспаление легких.

«Врачи не справлялись, и я попросила отпустить меня на неделю домой. Пошла в магазин, купила бутылку этилового спирта – тогда еще в бутылках продавали, – махнула рюмку, вытерла глаза и заколола свою собаку. Так спиртом и собачьим жиром и лечилась. Через неделю встала на ноги, – рассказывает Рая. – Когда пришла, здоровая, к врачу и рассказала как обсасывала косточки, та выбежала из кабинета».

Фракция нефти

Собираясь в путешествие, думал, что транссиб – поезд, в котором от нечего делать люди с самого утра утра пьют водку, поднимая тосты за Крым. На самом деле, в поезде, как любом общественном месте, алкоголь пить запрещено, за этим следят проводники и полиция. «Но на Новый год, наверное, позволяете?», – спрашиваю у проводницы Оксаны. «Какое, – говорит. – Все спят».

Единственным человеком, тайно пьющим водку, был молодой географ Анатолий из соседнего вагона – он едет в плацкарте до Владивостока уже во второй раз. У парня проблемы с ногой, он не может лечь, и первые несколько дней спит сидя, а водка помогает это перенести.[/vc_column_text][vc_single_image image=”373273″ img_size=”large” add_caption=”yes” alignment=”center”][vc_column_text]С географом мы подружились сразу на почве любви к путешествиям. Наезженность (по аналогии с начитанностью или наслушанностью) Толика космическая: если в разговоре звучит название какой-нибудь деревни на польско-белорусской границе, оказывается, Толя там или уже был, или скоро будет.

Я забываю о десяти своих купленных специально в дорогу книгах, и листаю 30 атласов, которые географ взял с собой. На всех стоянках Толя ищет книжный и покупает новые – «Окрестности Биробиджана», «Автомобильные дороги Хабаровского края», «Военный атлас Приморья». К Владивостоку у него будет пятьдесят (полная коллекция Толика насчитывает две тысячи).

В один из дней к нашему составу цепляют вагон-рельсосмазыватель – красного цвета, с выпуклым окошком сбоку. «Чем смазывают?», – спрашиваю географа. «Какой-то фракцией нефти», – отвечает он.

На вокзале в Красноярске из красного вагона выходит мужик и начинает копошиться под ним с фонарем. «Чем смазываете? – спрашиваю. – Какой-то фракцией нефти?». «Нет, беспонтовой канифолью», – отвечает мужик, чувствуя во мне знатока и позволяя зайти в свой штаб.

Оказалось, что уже несколько дней с нами едет Путин.[/vc_column_text][vc_single_image image=”373285″ img_size=”large” add_caption=”yes” alignment=”center”][vc_column_text]Президента в Транссибе не обсуждают – ну, может иногда, говоря о нем как о Супермене. «Эту деревню недавно затопило, а Владимир Владимирович приехал и помог», – говорят мне, когда проезжаем мимо пятиста новых и совершенно одинаковых домов.[/vc_column_text][vc_single_image image=”373237″ img_size=”large” add_caption=”yes” alignment=”center”][vc_column_text]Единственные, с кем мы касаемся хрупких политических тем, – Раиса и Любовь Александровна. В определенный момент мне кажется, будто я немножко их убедил, склонив на бок гей-парадов и двух президентских сроков. Однажды утром, когда мои спутницы уже завтракали, а я старался словить у себя наверху остатки сна, я услышал: «Раньше президент был лучше». Мгновенно проснулся и свесился вниз – Любовь Александровна размазывает по куску хлеба плавленый сырок «President» со вкусом зелени: «Вкуснее был, мягче».

Свободное время и время вообще

В транссибе любой разговор спасает не погода, а время. Вся российская железная дорога живет по московскому: скажем, во Владивостоке уже 11:00, но на вокзале еще 4:00. Некоторые вежливые кассиры обозначают местное время отправления карандашом на обратной стороне билета. Наиболее оживленные беседы – в купе, где собрались пассажиры, севшие в разные часовых поясах, и забывшие переставить свои телефоны или часы на Москву.[/vc_column_text][vc_single_image image=”373333″ img_size=”large” add_caption=”yes” alignment=”center”][vc_column_text]

В поезде мне пришлось вспомнить о существовании кроссвордов и даже их разгадывать, подсказывая «имя мадам из песни Пугачевой, восемь букв» и «название музея в Мадриде, пять» тем, кто, не зная, громко спрашивал у всего вагона. Когда меня перестанет кормить умение снимать на камеру и составлять из предложений абзацы, перейду в отдел головоломок.

Жалоб нет

В последний день путешествия проводница приносит книгу жалоб и предложений, и просит «написать только хорошее». Я спускаюсь вниз, и мы начинаем с моими спутницами решать, что написать. Предлагаю об отсутствии мыла в туалете. Наталья и Татьяна испуганно переглядываются. «Надо сначала спросить – вдруг им влетит», – говорит Таня. «Мыло нужно свое иметь – у нас нищая страна», – говорит Наталья. Таня переворачивает страницу, зачеркивает «Жалоба / предложение №» и выводит ручкой «Бла-го-дар-ность».

[/vc_column_text][vc_single_image image=”373082″ img_size=”large” add_caption=”yes” alignment=”center”][vc_column_text]

Океан

Последние полтора часа поездки я смотрю в окно. Там рассвет и океан. Проехав девять с половиной тысяч километров, выхожу из поезда на владивостокском вокзале, ожидая, что буду покачиваться как моряк, но иду ровно. Через три часа город накроет тайфун, который придет из Японии, и который превратит в холодную ванную каждую мою прогулку. А через три дня я вернусь на этот перрон и поеду обратно.

Текст и фото – Денис Дзюба

Новостная лента