24 марта 1999 года НАТО начало военную операцию «Союзная сила» с целью остановить преследование режимом Милошевича албанцев в Косово. «Белсат» поговорил с сербом из Белграда и албанцем из Приштины о первых днях бомбардировок и их последствиях для обоих народов.
Виктор Лазич – адвокат, президент культурного фонда и один из самых известных в Сербии писателей-путешественников. В Белграде, в доме его семьи собрана одна из самых богатых музейных коллекций в стране. Специализация музея – книги и артефакты-память о самых известных писателях Сербии. Каждая книга и вещь в музее имеет свои цифровые копии, которые хранятся в разных местах. Виктор говорит, что это на всякий случай. Но скорее всего это необходимая предосторожность, причина которой – в воспоминаниях двадцатилетней давности.
24 марта 1999 года Виктору было 13 лет, он запомнил этот день на всю жизнь.
«Был день рождения моей мамы. У нас было много гостей. Ближе к вечеру мы услышали громкий взрыв. Мы вышли на террасу и увидели, как чёрный дым поднимается в форме гриба. Первой реакцией было то, что это просто какой-то случайный взрыв, ведь в южной Сербии до этого уже был взрыв склада с оружием. Мы думали, что это что-то похожее. Ну и второе – мы ведь ждали бомбардировок в стиле Второй мировой войны: что небо будет всё в самолётах, и будет падать море бомб. А тут один взрыв – и грибок от него. Мы быстро включили телевизор, и сразу услышали, что начались бомбардировки», – рассказывает Виктор Лазич.
Леарт Ходжа – ведущий одного из самых популярных политических ток-шоу на косовском телевидении RTV21. В 1999 году, ему, как и Виктору, было 13 лет. С тем лишь отличием, что Леарт – косовский албанец. 24 марта вместе с мамой и братом он находился в Приштине.
«Мама смотрела телевизор, думаю это было СNN. Она сказала нам, что командование НАТО отдало приказ начать бомбардировки. Конечно, многие боялись, ведь никто не знал что случится дальше. От бомб никуда ведь не спрячешься. С другой стороны, мы ощущали надежду. Мы понимали, что как только начнутся налёты, сербские войска не смогут долго сопротивляться, и война не будет длиться четыре года, как это было в Боснии. Я ярко помню звуки первых ударов 24 марта. Первая ночь бомбардировок была для нас ночью страха и ночью надежды одновременно, потому что мы верили, что конец войны близок», – рассказывает Леарт Ходжа.
В 1989 году власти в Белграде отменили автономию Косово в составе Югославии. С этого момента косовские албанцы жили в параллельном государстве. Они не могли пользоваться ни больницами, ни школами, ни любыми другими государственными службами. После того как Дейтонские соглашения 1995 года о перемирии в Боснии оставили за рамками вопрос, фактически, этнической сегрегации косовских албанцев, в Косово вспыхнула война, которая в итоге и привела к операции НАТО против Югославии.
«До начала бомбардировок мы и так были на милости сербских вооружённых формирований. А после 24 марта сербские силы начали рейды на отдельные районы Приштины. Они выдавливали албанское население из города и страны. Эти действия получили определение этнических чисток. Людей не убивали, их просто сажали силой в поезда и отсылали преимущественно в Македонию. Подсчитано, что таким образом выслали около миллиона человек», – продолжает Ходжа.
Тем временем бомбардировки Белграда набирали обороты и отец Виктора принял решение, что сын больше не может оставаться в стране.
«Я до сих пор считаю это самой большой ошибкой моих родителей. В разгар бомбардировок они решили отправить меня к тёте, которая жила в то время в Лондоне. Мы с мамой ехали автобусом в Венгрию, а буквально по нашим пятам самолёты взрывали мосты. Назад мама возвращалась неделю, в стране уже не было никакой инфраструктуры. Но самым большим стрессом для меня было оказаться беженцем в Лондоне. Это было в 20 раз хуже, чем быть с родителями под бомбами. Я смотрел оттуда новости 24 часа в сутки. Мой отец работал в китайском посольстве. Когда 7 мая его разбомбили, мне было очень тяжело, я не знал был он там или нет. Ещё я ужасно переживал за моих бабушку и дедушку, они жили возле военной базы. Её бомбили каждую ночь. Я видел эти кадры, это пламя, но я не мог взять телефон и позвонить им узнать всё ли у них хорошо. Я так хотел вернуться домой, вы даже не можете представить насколько!», – признается Лазич.
В Приштине Леарт тоже не мог оставаться в своём доме. Сербская полиция продолжала массовые депортации албанцев из Косово.
«Ты видел как надвигается депортация, вчера они прочесали и выслали соседний район в центре, значит можешь ждать, что завтра они прийдут и за тобой. К тому времени в городе оставались только женщины и дети. И конечно ты шёл туда, куда они скажут. Полиция была вооружена до зубов, и конечно это было страшно. С ними невозможно было ни спорить, ни даже разговаривать. Нас собирали в колонны и просто вели к вокзалу. Мы боялись, что если кто-то попытается отбиться от группы, их просто застрелят, а вместе с этим начнут просто стрелять по толпе. Поэтому мы заботились друг о друге, чтобы все могли дойти до места назначения. Следили, чтобы никто не разговаривал, никто не плакал и никто не пытался отбиться от группы. Потому что мы знали, что тогда нас перестреляют. Добраться до вокзала означало, что ты в относительной безопасности. Скорее всего, тебя больше не убьют. Ты не знал, что теперь станет с твоим домом, твоими вещами, но по крайней мере твоя жизнь сохранена. Теперь ты просто беженец. Но самым большим переживанием была моя бабушка. У неё был хронический диабет, она не могла ходить. Ведь полиция при депортации собирала людей в колонны и вела на вокзал. А от нашего дома до вокзала было больше часа пешком. Мы понимали, что живой бабушка туда не дойдёт. Мы решили спрятать её в нашем доме, и моя тётя осталась с ней. Мы не знали что сказать друг другу: «до свидания» или «прощай». Увидимся ли мы ещё когда-нибудь? Мы даже не успели обняться, потому что пытались как можно быстрее спрятать её во время полицейского рейда, и быстрее отвлечь внимание на себя. Когда полиция вошла в наш дом, мы стояли собранные, готовые идти. Всё самое необходимое было уже в сумках. Я до сих пор помню нашу спортивную зелёную сумку – всё что мы взяли с собой было там», – говорит Ходжа.
Леарт, его девятилетний брат и их мама оказались в лагере для беженцев на границе Югославии и Македонии, как и четверть миллиона других депортированных косовских албанцев. К счастью, для семьи Леарта, в столице Македонии, Скопье, у них жили родственники. Через два дня они уладили все формальности и забрали своих близких из переполненного лагеря. Вернуться в Приштину семья смогла только в июне, когда Косово покидали последние части югославской армии.
«Мне жаль обычных сербов, их бомбили. А потом их СМИ сделали из них жертву агрессии. Но мы ведь видели агрессоров именно в сербах. А правда – она где-то посередине. Немногие могут разделить Милошевича и режим от армии и парамилитарных групп. Преступников, которых судят в Гааге – от простых сербов, которые живут своей жизнью. Понимание ситуации сильно размыто. И поэтому я хорошо понимаю, почему у нас бытует так много стереотипов о том, что же всё-таки произошло между нами. А сейчас ситуация становится хуже и хуже. Ведь те, кто был рождён в 90-ые и кто сейчас близок к 30 годам, больше не знают сербского языка. А в Сербии никто больше не говорит по-албански. И если мы и общаемся, то это происходит уже по-английски. В Сербии английский не очень любят, я думаю вы понимаете почему. Общение между нашими народами сильно уменьшилось, если сравнить со временами Югославии», – добавляет Ходжа.
После долгого отсутствия Виктор тоже вернулся домой, в Белград.
«Я не держу зла на соседние страны, которые участвовали в операции против Югославии. Это глупо держать обиду на целые страны и народы, Но в нашем обществе нет понимания самым большим адвокатам этих бомбардировок – Биллу Клинтону, Тони Блэру, генералу Кларку. Вы знаете, я ведь ещё и юрист. Я привык смотреть на всё с нескольких сторон: надо взглянуть и на то, что мы делали не так. И я не в восторге от того правительства, которое было у нас в то время. И вообще ненависть это опасное чувство, она особенно опасна если относится к целой стране или нации. Вот только общественное мнение – оно как флюгер, вы можете использовать СМИ, чтобы повернуть его в любую сторону. А в нашем обществе тема бомбардировок Югославии слишком жива, поэтому слишком легко заставить сербов кого-то ненавидеть. Плохо, что СМИ и политики пытаются на этом играть. Я очень хочу верить, что когда мои сограждане плохо отзываются о хорватах, американцах, или англичанах, они понимают, что не всё так просто. Мы ведь были хорошими друзьями с Америкой. И я думаю, что в глубине души каждый серб верит, что мы снова будем друзьями. Первая мировая война, Вторая мировая, 60-ые, 70-ые, 80-ые годы, – Америка была символом того, чего мы хотели достичь», – говорит Лазич.
Мужчина добавляет, что не уверен насчёт будущего Сербии в Евросоюзе, но убеждён в том, что его страна – часть Европы.
«Это наш дом. Мы должны быть с ней связаны всеми возможными связями. Должны ли мы быть частью ЕС? Скорее всего, да. Но даже если этого не произойдёт – не трагедия. Наши дружественные связи по всему миру тоже важны для нас, и нельзя их разрушать только потому, что вы – часть ЕС. Например, сейчас между Великобританией и Россией конфликтная ситуация. Но зачем Сербии быть частью этого конфликта? Нашей дружбе с Россией сильно помогает то, что это не они тебя бомбили. И такие эмоциональные для всего нашего народа вещи как Косово, когда Россия на твоей стороне», – подытоживает Виктор Лазич.
Игорь Кулей, Денис Дзюба
