«С полученной коллективной травмой белорусы будут бороться годами». Разговор о послевыборной ситуации с психотерапевтом
Почему белорусским психологам трудно помогать пострадавшим во время разгона массовых акций? Какими могут быть долгосрочные последствия сегодняшних событий для общества? Откуда столько жестокости и агрессии у силовиков? Об этом belsat.eu пообщался с минским когнитивно-поведенческим терапевтом Екатериной Карпович.
Последствия для психического здоровья людей будут долгосрочные
Тему психологической помощи жертвам насилия со стороны силовиков мы уже обсуждали с украинским кризисным психологом. Аналогичные вопросы belsat.eu решил задать белорусской специалистке, которая работает с пострадавшими здесь и сейчас. Екатерина Карпович – когнитивно-поведенческий терапевт, автор «YouTube»-канала «Психология Что?», работает как волонтер с пострадавшими во время протестов и задержаний.
– Екатерина, как, по вашему опыту, белорусы переживают нынешние события? Как это влияет на психологическое состояние жертв насильственных задержаний,свидетелей?
– Жестокое задержание, избиения, пытки – это угроза физическому и эмоциональному благополучию, часто даже жизни. Все это в психологии квалифицируется как травма. События, через которые мы прошли 9-13 августа и которые продолжают продолжаться, сильно травмируют людей и могут вызвать посттравматическое стрессовое расстройство.
Первые реакции в таких ситуациях – шок, сильная тревога. Могут быть нарушения сна, концентрации, потеря памяти. Так бывает почти у всех, кто испытал травму. Это вполне нормально, если после стрессового события человек дезориентирован, его трясет, он подвергается паническим атакам. Но такая реакция должна пройти сама, и в большинстве случаев за три дня – неделю человек возвращается к норме.
Однако бывает, что через месяц проявления сохраняются или, наоборот, усиливаются. Это уже посттравматическое стрессовое расстройство. Так происходит приблизительно у 20 % жертв. Такое состояние нужно лечить у специалиста.
Однако хочу подчеркнуть, что 20 % – это статистика, которая определяется мировыми, международными стандартами. Она разработана для катастроф, имеющих начало и конец: землетрясение, теракт, военные действия, локализованные во времени. Особенность белорусской ситуации в том, что опасная, угрожающая ситуация не завершена. То есть люди продолжают получать травму, пока они остаются в этой ситуации. Именно поэтому эти 20% относительны. Мы не можем утверждать, что у нас цифра будет такая, а не большая.
Я вижу, что у нас страдают действительно много людей. Это как те, кого задержали, избили, так и свидетели. Для некоторых, очень уязвимых, даже видео достаточно, чтобы почувствовать симптомы посттравматического стрессового расстройства. И эти симптомы могут выходить на поверхность и через месяц, и через год, и даже через три года. Поэтому мы будем иметь очень долгосрочные последствия для психического здоровья людей.
В Беларуси никто не может обеспечить безопасность жертвы
– Какими могут быть эти долгосрочные последствия и могут ли они повлиять на общество в целом?
– Чаще всего симптомы проявляются через месяц-три. Но и спустя годы они могут быть те же: это и нарушение сна, и кошмары с кусками воспоминаний о событиях – в таких снах повторяется сцена насилия. Это может быть флешбэк, когда кажется, что вот-вот все начнется заново, панические атаки.
События, которые мы сейчас переживаем, однозначно повлияют на общество. Чтобы понять, каким образом, нужно посмотреть на опыт коллективной травмы других стран, которые выходили из Советского Союза. Например, литовцы оценивают репрессии на протяжении всего времени в составе СССР и во время выхода как коллективную травму, с последствиями которой они разбираются до сих пор. Речь здесь о десятилетиях.
Мои украинские коллеги говорят о сильном влиянии событий Майдана, войны, с которыми они тоже работают до сих пор: люди еще не пережили этих травм.
– Можно справиться с психологической травмой от задержания и избиения самостоятельно или обязательно идти к специалисту? Как белорусские психологи сегодня работают с пострадавшими?
– Самолечение может быть достаточным, если видно, что состояние улучшается и человеку помогает пребывание в безопасном месте, с близкими, на природе. Если же легче не становится, то следует обращаться за помощью. И не надо этого бояться. Сегодня существует множество волонтерских служб, они все анонимные и бесплатные. Платная помощь также анонимна.
Я часто слышу про опасения, что поставят на учет. С диагнозом «посттравматическое расстройство» на учет не ставят. Даже если человек обращается в психоневрологический диспансер. Да, факт обращения за помощью будет зафиксирован, но это никуда не подается дальше и не повлияет ни на работу, ни на возможность получить водительское удостоверение.
Белорусским психологам сегодня непросто помогать жертвам действий силовиков по той причине, которую я называла ранее: опасность до сих пор остается.
Если человека здесь и сейчас избивают, то он переживает острую травму. Но если он оказался дома или в больнице, то он уже в относительной безопасности. И это главное: не в полной безопасности, ведь мы живем там, где мы живем. И вот эта относительная безопасность – все, что мы можем сегодня сделать.
Международные протоколы, рекомендации ВОЗ, как оказывать кризисную помощь пострадавшим от насилия, подчеркивают: первое, что должен сделать тот, кто помогает – медик, психолог, волонтер, – заверить безопасность пострадавшему. На данный момент ни один специалист в нашей стране не может обеспечить безопасность жертве, кроме как вывезти ее за границу.
Поэтому мы можем работать только с относительной безопасностью, если человек дома, у родителей, в больнице. Час разговора с психологом может сделать очень мало, если вы продолжаете оставаться в опасных условиях, очень много работать и мало спать. Поэтому до тех пор пока не будет снят вопрос безопасности, наши возможности как психологов регулировать ситуацию ограничены.
Наши украинские коллеги сейчас активно предлагают свою помощь, и, возможно, обращение к ним может быть более эффективным. Они не выгорают, они в безопасности, более осведомлены о белорусах в предоставлении кризисной помощи. Ведь кризисная психологическая помощь – это очень специфическое направление, отличающееся от обычной психотерапии. Психологическая консультация в мирное время и психологическая консультация сейчас – это совершенно разные виды помощи. Поэтому лучше обращаться к тем, кто имеет опыт.
Чрезмерная жестокость силовиков – симптом психического расстройства
– Люди, с которыми вы работаете, пострадали от насилия со стороны силовиков. Не задумывались ли вы как психотерапевт, откуда у этих силовиков столько жестокости и агрессии в отношении обычных безоружных людей?
– Здесь нужно различать: есть те, кто просто формально выполняет свою работу, а есть участники пыток, избиения людей. Если мы говорим о первых, то в этой ситуации они сами жертвы, и я знаю, что даже обращаются за помощью сейчас. Они испытывают огромный стресс от того, что их профессию запятнали. Безусловно, есть офицеры, у которых есть честь и внутренние правила, и они против своей воли остаются в этой ситуации: например, им отказывают в увольнении.
А есть те, кто насилует. Здесь трудно проводить диагностику, если пациент не обращается за помощью. Нельзя клеймить человека по рассказам и информации в СМИ, не зная его лично. Но одновременно можно предположить, что те, кто применял чрезмерную физическую силу, избивал, хотя не должен был этого делать, и получал от этого удовольствие, имеют определенное психическое расстройство. Есть разница в том, ты просто арестуешь человека или жестоко избиваешь его. Психически здоровый человек не может получать удовольствия от причинения боли другому живому существу. Возможно, здесь присутствует антисоциальное расстройство лица, основной симптом которого – отсутствие эмпатии. Это часто наблюдается у преступников.
Одновременно нужно понимать, что в судебно-врачебной психологии есть понятие способности осознавать характер своих действий. Так вот, и антисоциальное расстройство личности, и даже параноидальные идеи, вроде “это все происки Запада”, предусматривают способность к осознанию последствий своих действий и поэтому не снимают ответственности.
Откуда у них берется агрессия? Я могу высказать свои личные суждения, что здесь одновременно играют роль три фактора: генетическая предрасположенность к жестокости (часто именно с такой склонностью и идут в силовые структуры), профессиональная среда, в которой эта жестокость одобряется, и ощущение безнаказанности, отсутствие каких-то тормозов – как юридических, так и моральных. Также можно предположить, что часто они действительно убеждены, что делают что-то верное, что перед ними – реальный враг, от которого они должны защитить Родину. Однако, какими бы ни были причины, они должны понести ответственность.
Если вы пострадали от действий силовиков, и вам нужна помощь, можно обращаться через следующие ссылки:
- probono.by – здесь можно найти контакты белорусских психологов, которые готовы помочь анонимно и бесплатно;
- Общество когнитивно-поведенческой терапии в Беларуси
- Украинский центр психологического здоровья и травматерапии “Интеграция”
- Украинский центр когнитивно-поведенческой терапии
- Психологическая кризисная служба Украины
НА/МВ belsat.eu
