Известный белорусский cаксофонист уверен, что самое главное для белорусов — избавиться от «маленького Лукашенко» внутри себя. О том, считает ли он джаз элитарной мзыкой, согласен ли обменять суперпопулярность на смерть в расцвете сил и какие белорусские песни показал бы инопланетянам – музыкант Павел Аракелян рассказал в интервью belsat.eu.
«Люди склонны к массовой истерии, так пусть лучше это будет по Дэвиду Боуи, чем травля геев»
– Умирают миллиардеры и политики, и вновь понимаешь, что даже самые влиятельные и богатые смертны. Значит, когда-то придёт черёд и Александра Лукашенко. Вы бы сыграли на его поминках/похоронах?
– Для меня Лукашенко – это недоразумение, хоть и довольно досадное, естественно, ни день рождения, ни день его смерти никоим образом не повлияют на мое отношение. Я довольно быстро его забуду, никак отмечать эту дату не буду, но сделаю все, что от меня зависит, чтобы такое недоразумение больше не повторилось. И самое главное, чтобы этот маленький внутренний Лукашенко умер в каждом из нас, а это уже гораздо сложнее.
– Сегодня ещё будем затрагивать смерть. Умер Дэвид Боуи – он был для Вас кем-то?
– Не увлекаюсь творчеством Боуи, поэтому ничего не могу сказать
– Знаете, умирает вот так музыкант, и количество его «настоящих» поклонников сразу увеличивается в десять раз, все сразу стали слушать и любить Дэвида Боуи. Как Вам кажется, эти умершие артисты были бы рады такому вниманию? Хотя с другой стороны, это всё равно внимание, которое самое главное для шоу-бизнесе…
– Вот вы и ответили на свой вопрос, шоу-бизнес важен для тех, кто делает или шоу, или бизнес на этом шоу. Усопшему уже все равно. А людям свойственно подвергаться массовой истерии, так пусть это лучше будет истерия по Дэвиду Боуи, чем травля геев, к примеру.
– Следите ли Вы за национальным отбором на Евровидение?
– Не слежу, потому что это конкурс, не имеющий отношения к музыке, потому что вообще считаю, что конкурсы в сфере искусства – довольно спорные мероприятия. Соответственно, мне совершенно все равно, кто поедет от Беларуси меня волнует чуть меньше, чем курс тенге, цвет брусчатки на улицах Лондона и русские сериалы.
– Какие песни белорусских исполнителей Вам больше всего запомнились в прошлом году?
– По годам не слежу, но с удовольствием познакомился с группой «Реликт», всегда относился с огромным пиететом к этно-трио «Троица», открыл для себя целую плеяду молодых и очень интересных джазменов.
– Недавно вспоминали Владимира Мулявина. У Вас есть к нему какие-то особые эмоции?
– Владимир Мулявин довольно серьезно повлиял на развитие популярной музыки в Беларуси, но для меня гораздо важнее музыканты, которые делали эту музыку особенной – это Игорь Сафонов, это Анатолий Гилевич.
«История сама рассудит, нужна ей моя музыка или нет»
– Несколько лет назад в бесконечный исследовательский полёт в космос был запущен зонд со специальной пластинкой с информацией о Земле, на которой, в том числе, были записаны и выдающиеся музыкальные произведения землян. С надеждой, что эти данные кто-то или что-то считает и познакомились с землянами. Можете ли Вы привести несколько белорусских песен или мелодий, которые бы Вам хотелось указать на такой пластинке под маркой «белорусская музыка»?
– Это обязательно что-нибудь из репертуара этно-трио «Троица», хотя бы те же «Тры Янгалы», возможно, что-нибудь из Вольского и Войтюшкевича.
– Одновременно с поддержанием мощной физической формы Вы делаете очень мелодичную музыку. Не для баррикад и спортзалов. Жёсткие физические нагрузки, бицепсы и… мягкие звуки саксофона и синтезатора – есть в этом какое-то большущее противоречие…
– Я делаю то, что должен. В рамках той же «Крамбамбули» – это довольно тестостероновое шоу, в рамках своих проектов – у меня не всегда есть выбор, что именно делать, когда к тебе приходит определенная музыка, ты мало на это влияешь, а просто транслируешь ее по мере возможностей.
– Вы бы приняли от «судьбу Моррисона, Хендрикса или Кобейна»: суперпопулярность и мегацитируемость, но, вместе с тем, смерть в расцвете сил?
Опять же, сомневаюсь, что со мной это произойдет, но и тут сложно выбирать – если случится, то приму, не случится – тоже приму, главное – следовать своему пути. Очень сложно проснуться однажды и подумать = «Хм, а не стать ли мне новым Кобейном?», тебе или есть, что сказать, со всеми вытекающими, либо сказать нечего.
– Вообще, для Вас важно, останетесь ли Вы и Ваша музыка в истории?.
– Раньше, во времена юношеского отношения к жизни. было очень важно. Сейчас – совершенно все равно, точнее, я прекрасно понимаю, что история сама рассудит, нужна ей моя музыка или нет.
– Кажется, что то, что Вы делаете, в Беларуси – джаз – не для всех, что он здесь он почти никому не нужен. У Вас есть чувство некой элитарности того, что Вы делаете?
– Я не считаю эту музыку элитарной. Более того, иногда просто поражаюсь, какая публика ее слушает, то есть, просто не могу никак предсказать, кто отреагирует на тот или иной эксперимент. Следовательно, как любой артист, я предпочитаю полные большие залы, но как любой творец прекрасно понимаю, что это далеко не всегда зависит от эмоционального содержания музыки, ее интеллектуального наполнения или качества. Опять же, публика сама решит, собраться ей в количестве двадцати, или в количестве двух тысяч человек. Я перестал относиться к музыке, как к бизнесу.
