Около тридцати тысяч человек – столько заключенных из Чечни отбывают срок в российских колониях. В лагерях и на зонах, тюрьмах и изоляторах, во время этапов из города в город в тюремном транспорте именно выходцы с Кавказа, а в особенности чеченцы подвергаются наибольшему риску пыток, унижений и избиений со стороны надзирателей и подконтрольных им заключенных.
Ведомство против нас, но ситуация улучшается
Асет Мальсагова возглавляет корпункт социально-правового телеканала «Право ТВ» по Северо-Кавказскому федеральному округу. Ранее три созыва подряд она руководила общественно-наблюдательной комиссией (ОНК) в местах принудительного заключения по Чечне. По ее словам, Федеральная служба исполнения наказаний России (ФСИН) сильно сопротивлялась созданию этих комиссий в 2008 году, а ситуация с правами заключенных была весьма плачевной.
«За 12 лет многое изменилось. Руководство ФСИН в регионах слышит правозащитников, у нас налажены конструктивные взаимоотношения. Мы звоним, жалуемся, в сложных ситуациях сразу подключаем Генпрокуратуру. Это эффективно работает. Хоть приходят отписки, для сотрудников колоний это аргумент быть более сдержанными в своих эмоциях. Ведомство настроено против нас, но ситуация постепенно улучшается», – комментирует Мальсагова актуальную ситуацию «Белсату».
В ходе двух чеченских кампаний осудили и отправили в колонии десятки тысяч чеченцев, по мнению правозащитницы, чтобы изолировать от боевых действий побольше молодежи.
«Поныне это очень болезненная тема для нас – без вести пропавшие и осужденные. Родственники заключенных в отдаленных регионах не то что посещать их не могут, но и передачки передавать трудно».
Во время военных действий, в 90-е и начале двухтысячных, сроки давали большие, по 25 лет. Эти люди только начинают возвращаться.
«Кроме того, мы наблюдаем случаи, когда человеку скоро на свободу, его могу спровоцировать и добавить новый срок. И в общей сложности получается до 30 лет тюрьмы».
До 2010 года, говорит Мальсагова, в ОНК поступали по три, а то и более жалоб ежедневно. И добавляет, что заключенным женщинам из Чечни несколько проще:
«По нашим данным, сейчас в тюрьмах – 84 женщины из Чечни. Я бывала несколько раз в женских колониях в Дагестане. Чеченки обустроили свой быт. Было чувство, что я к кому-то домой попала – ковры, обои».
«Черная» зона для без вести пропавшего
Помощником Асет Мальсаговой работает Муслим Тарамов – человек, 12 лет считавшийся без вести пропавшим. В начале двухтысячных он длительное время сидел в одиночной камере, затем его этапировали в Астрахань. Главу ОНК попросили проконтролировать его этап, чтобы уберечь от незаконного притеснения по дороге. Арестанта благополучно довезли до Астрахани. Через год обнаружилось, что у него нет паспорта.
Позже к правозащитнице явились родные Муслима.
«Все на эмоциях, говорят, вы нашего Муслима нашли! Говорю, это он меня нашел. Оказывается, посадили его, можно сказать, случайно. Оказался не в том месте не в то время. Когда прибыл в колонию, спросили, есть ли близкие родственники. Родителей и родных братьев-сестер не было, поэтому записали, что одиночка. Все эти годы ни с кем не переписывался. Сотрудники знали, что он числился безвестно пропавшим, побежали к его родственникам, получив запрос. Двоюродные сестры тут же рванули в Астрахань. Начальник колонии мне потом рассказывал, как они там рыдали. Человек почти с того света вернулся».
Магомед Гакаев участвовал во Второй чеченской, был осужден за похищение в Старых Атагах иностранного врача Кеннета Глака и провел в Ямало-Ненецкой колонии 10 лет. Как он объясняет “Белсату”, врача похитила некая банда, а он с товарищами его освободил и держал в безопасном месте, пока иностранца не увезли федералы. ОМОН, арестовавший Магомеда, не знал об истории с врачем.
«Изначально, как я думаю, нас задержали, чтобы «скачать информацию» о боевиках и ликвидировать. Меня пытали, но стали обращаться куда лучше, когда я сказал, что участвовал в деле Глака. Было страшно, ведь федералы могли арестовать сестру и мать и пытать их. Меня решили предъявить миру как пойманного злодея. Записали показания на камеру, стали широко освещать следствие. Был суд в Ростове, потом этап в Ямало-Ненецкий автономный округ».
В колонии, вспоминает собеседник, тюремщики наблюдают и передают детали жизни нужных арестантов спецслужбам. Людей могут принуждать давать показания на кого угодно, в этом помогают «козлы» – ставленники администрации.
Гакаев считает, что ему повезло, его зона была «черной», там управлял известный воровской авторитет. Он принял чеченца как родного и отнесся с уважением, так как видел в нем союзника: «ты против ментов, я тоже».
«Охранники не принуждали, не били. Бывало, что подзатыльник дадут. С 2006 года все поменялось. Новым этапам, прибывающим зекам, стали устраивать жестокую «приемку» (избиение заключенного при поступлении в тюрьму – прим. авт.). Режиссер [Олег] Сенцов, он сидел там же, точно описывает эти пыточные порядки. Заключённых заставляют ползать на четвереньках и песни петь «прорвемся, опера», – рассказывает «Белсату» Гакаев.
Правозащитники не помогут
Три года подряд мужчина пробыл в туберкулезном отряде. Он утверждает, что ничем не болел, а к больным его перевели намеренно, чтобы оказать давление, сломить волю. Чтобы не заразиться, пил витамины, как мог повышал иммунитет. Выйдя на волю, чеченец на долго не задержался в России. Комментарий «Белсату» он давал по европейскому номеру.
«Система уничтожает людей, система – монстр. Я религиозный, мне проще. Любое испытание – для очищения. Да, трудно, сложно, опасно, страшно. С другой стороны, думаешь, а вдруг на воле натворил что-то?»
По словам бывшего арестанта, ОНК мало чем могут помочь в случае пыток в колонии:
«Сейчас бытовые условия изменились, но сущность осталось та же. В случае чего, эта система тебя безжалостно растворит, и никакая прокуратура, правозащитники не помогут. Если только ты не известная фигура, а простой обыватель беззащитен».
«Чеченский бэкграунд» сотрудников колонии
Рустам Мацев, адвокат, сотрудничающий с проектом Правовая инициатива, рассказал, что у зеков с Кавказа нередки проблемы с неоказанием медицинской помощи, питанием, невозможностью соблюдать религиозные предписания.
Это отчасти объясняется «чеченским бэкграундом» сотрудников или администрации колонии. Зачастую кавказцев осуждают по статьям об экстремизме, терроризме и участии в незаконных вооруженных формированиях. Часть тюремщиков в прошлом служила в федеральных войсках, арестанты для них – враги.
«Впрочем, колонии разные. В «черных» легче проконтролировать обращение с арестантом. Там обширная связь с волей, есть телефоны. Там правят не козлы, а бродяги (человек, живущий «по понятиям» – прим. авт.), авторитеты, воры, положенцы (врио вора в законе – прим. авт.). Есть блаткомитет во главе с вором. Козлы выполняют роль осведомителей, но таятся, чтобы табуретки не начали ломаться у них на головах», – делится Мацев знаниями о тюремных реалиях.
Юрист отмечает, что может возникнуть культурологический конфликт, и как пример приводит ситуацию в Курганской области, где «блаткомитет» побил заключенных с Кавказа.
«У арестантов «воровского хода» (противостояния полицейскому беспределу – прим. авт.) одни взгляды, у приверженцев исламских ценностей и кавказских традиций – иные. Но, как правило, приходят к компромиссу и даже симбиозу. Индивидуализм – большая роскошь для тюрьмы, там надо выживать.
В «красных» зонах (зона, управляемая администрацией, – прим. авт.) у козлов больше власти, там устраивают «пресс-хаты» (камера с подсадными арестантами, которые по заданию администрации бьют и «ломают» осужденного, – прим. авт.). Бывает, что лагерь полностью отдан под козлячье управление, они могут даже убить зека. Администрация бесчинствует их руками, козлы получают кучу преференций. В «красных» лагерях есть боевые козлы», – говорит юрист.
В советские годы, объясняет Мацев, заключенные группировались по этносам, были землячества, но потом это стало считаться неприемлемым.
«По мнению правоохранителей, существуют этнические объединения. Но воры это отрицают. Если в лагере два вора – один мусульманин, другой христианин, они не могут по религиозному признаку делить людей. Один крестится, другой молится – личное дело каждого. Декларируется толерантность. Но на практике бывает совершенно другое».
Кавказцам могут добавить срок, устроив провокацию, отмечает Мацев. Яркий пример – дело Альберта Бегидова, осужденного за нападение на Нальчик в 2005 году в составе вооруженной группы. Он полностью отбыл 12 лет, но вместо свободы получил новый, так как его обвинили в сопротивлении сотруднику ФСИН.
Самые проблемные в арестантском рейтинге колонии Омской и Томской областей, а также Мордовии, отмечает адвокат. Но ситуация меняется. Многое зависит от «хозяина», то есть, начальника лагеря. В некоторых случаях издевавшиеся над людьми надзиратели не ушли от ответственности и получили свои сроки по закону за избиения и пытки заключенных.
Есть тенденция – чем южнее колония, тем ситуация лучше для арестантов.
Читайте также:
- Садистов из российских тюрем ожидает порка
- Лукавые призывы Кадырова. Почему русские не возвращаются в Чечню
- С Кадыровым в борьбе за трезвость. Сухой закон в Чечне и Ингушетии – как и почему?
Лидия Михальченко для belsat.eu
