«Мы все здесь еще начинающие». Украинcкая режиссер впервые победила на Sundance
Ирина Цилык – киевская писательница, поэтесса и кинорежиссер, автор книг и короткометражек, участница фестивалей – по-настоящему знаменитой проснулась недавно. В начале февраля жюри крупнейшего американского фестиваля независимого кино Sundance признало Ирину лучшим режиссером документального кино. Ее лента «Земля голубая, будто апельсин» показывает жизнь и творчество многодетной семьи из украинской Красногоровки, где с 2014 года идет война. Это первый раз, когда украинский фильм показали и наградили в американском штате Юта.
«Sundance» для кинематографиста – это престиж. Выиграв фестиваль такого уровня, режиссер сразу выходит из тени и становится заметным для всего другого кинематографического мира. На интервью к нам Ирина прибегает с цветами – только из студии очередного телеканала.
Вернувшись из Америки, ты даешь по пять интервью в день. Что в основном спрашивают?
Приблизительно одинаковый набор вопросов. С чего все началось, как я нашла героев, почему такое название, что с героями сейчас, что я планирую делать дальше…
Тогда обойдемся без этого.
Я рада, что в Украине сейчас много кто узнал, что такое «Sundance». Я сама еще недавно не то, чтобы не знала – не задумывалась даже об этом фестивале, это была другая действительность. А потом вот как наши пути пересеклись.
Что эта награда дает тебе и фильму, будешь теперь много ездить?
Да, теперь я буду ездить. Если у тебя премьера была на Sundance, а тем более когда тебя наградили, ты становишься нужен другим фестивалям. Мы показали фильм в Нью-Йорке, в Музее современного искусства MoMa, наша европейская премьера будет на Berlinale. В Украине премьера состоится весной на фестивале Docudays, а потом, надеюсь, прокат.
Я наблюдала всегда, как это происходило с коллегами. Стоило им где-то там, в другом мире, получить какую-то награду, признание, как сразу они становятся нужными и здесь. Но, возможно, это закономерно и по-другому не может работать. Мол, если серьезные люди говорят, что что-то хорошее, то оно хорошее. С другой стороны, меня пугает, что здесь, в Украине, фильм еще не видели, а уже есть множество реакций о «заслуженной награде» и т.д. Я боюсь завышенных ожиданий.
Подозреваю, в Украине будут разные реакции на фильм. Там мало войны – и для кого-то ее будет маловато, другой скажет, что акценты расставлены не так. Я сосредотачиваюсь на портретах самих героев. У меня спрашивали уже, являются ли они типичными представителями региона. Думаю, нет, тем они и интересны. Интересно было, как можно жить там, где война, стараясь не пускать ее в свой дом, в свой мир.
Что скажешь об американцах, что твои зрители в США знают о войне в Украине?
В последние годы, когда я ездила с литературными выступлениями в Европу, я неоднократно сталкивалась с тем, что люди вообще не понимают, что у нас происходит. Здесь же, намного дальше от Украины, люди были намного больше в теме, хотя попытки поговорить о Зеленском я старалась не развивать. Не то, чтобы я была слишком сильной оппозиционеркой – я сама еще наблюдаю за этим всем, преимущественно с разочарованием – но мне не хотелось рассуждать о президентах. Особенно было удивительно, когда Мирославе, нашей 18-летней героине, во время секции Q&A задали вопрос, как она относится к новой власти и возможному импичменту Трампа.
Если Sundance – это потолок для независимого кинематографиста, то что может быть дальше?
Было бы кокетством говорить, что мне не нужны награды. Конечно, они всем нужны. Но еще недавно я считала, что такие фестивали, как Sundance, Berlinale, Канны, происходят только с кем-то другим. Для меня это шанс обратить внимание на документальное кино, ведь в Украине немного площадок, где его вообще можно посмотреть. Если в других странах телевидение покупает документальные фильмы, то у нас телевидение со своим продуктом существует отдельно. Есть в последнее время какие-то внезапные сдвиги, как фильм Нади Парфан, на который неделями шли люди в кинотеатры.
Бум украинского кино, и не только документального, заполненные залы, участие украинских кинопроизводителей в фестивалях класса А – это результат культурной политики последних лет?
Да. Я помню период полной стагнации, когда я закончила институт и не происходило вообще ничего. Мы не были самоучками, у нас были мастера, но наше обучение на режиссеров было немного химерным, так как наши мастера сами много лет уже ничего не снимали, они выпали из процесса, у нас не было практики, мы не сталкивались с современной техникой. Мы себе и приблизительно не представляли, как функционирует съемочная площадка и т.д. Поэтому, когда мы выпустились, мы разошлись в разные сферы – в рекламу, телевидение, телефильмы. Наше поколение училось и учится до сих пор. Фактически мы все еще начинающие, даже те, кто старше. Но уже сейчас я увидела результат того, что происходило последние 5-10 лет.
Когда я училась, у молодого режиссера не было и близко шансов получить от государства финансирование и реализовать свою идею. А потом запустили систему питчингов Госкино, когда на конкурсной основе люди начали получать возможность реализовываться. Думаю, это сработало. Конечно, много снимается неудачного, неумелого кино. Но количество постепенно переходит в качество.
Сейчас пришли новые люди к власти в Украине, в том числе в культуру и кино. Говорят, что нужно меньше денег выделять на документальные фильмы, ставить на сериалы. Киноиндустрия протестовала против новой руководительницы «Госкино». Есть опасность, что это все рухнет?
Сразу оно не завалится. Когда поезд движется на полной скорости, его так скоро не остановишь. Но вот банальный пример последних месяцев, когда все замерло и Госкино существовало в режиме стенд-бай. Мы почувствовали это на себе. Когда мы узнали, что едем на Sundance, мы обратились к Госкино за помощью. Как правило, Госкино поддерживает финансово, но здесь нас вообще не смогли поддержать. Сказали, что сейчас период неопределенности и изменений, и никто ни за что не отвечает. Ну хорошо, мы как-то выкрутились, нас поддержали несколько фондов, но так не должно быть. Хочется, чтобы государство поддерживало.
Надеюсь, все наладится. Но у нас новая руководительница Госкино, это никому не знакомая фигура. Тревожно, так как она никак не связана с киноиндустрией, мы все почитали ее резюме. Ну, может, произойдет чудо. Только я не очень в них верю.
Твой фильм – это результат удачного питчинга? Значит, его финансировало украинское государство?
Да, это деньги Госкино, также к игре присоединился Литовский фильмофонд, дополнительно мы получили два гранта от нидерландского фонда.
Герои фильма «Земля голубая, будто апельсин» живут в городе Красногоровка Донецкой области. В 2014-м, в начале российской агрессии против Украины, город был занят сепаратистами, а потом от них освобожден, однако обстрелы продолжаются по сей день. Многодетная семья, жизнь которой привлекла внимание кинематографистов, не собирается покидать родной город, стараясь заниматься творчеством и не замечать войну. Пару лет назад в город приехал проект «Желтый автобус», основанный известным оператором Ярославом Пилуньским. В рамках этой культурной миссии съемочные группы приезжают на Донбасс и учат тамошних детей снимать кино. Захваченные новым занятием девушки из Красногоровки передали свое увлесение всей семье и начали снимать кино о себе самих, а столичные кинематографисты во главе с Ирой Цилык решили снимать собственное кино об этом. Таким образом «Земля голубая, будто апельсин» – это словно кино про кино, документальность в котором смешивается с творческим поиском самих героев.
Как снимать фильм, чтобы герой был естественным и перестал тебя замечать?
Мы приезжали и возвращались израсногоровки много раз. И я сделала вывод для себя: если ты хочешь снять хороший фильм-портрет, должен провести с героями как можно больше времени. Лучше экономить на чем-то о взять более дешевую технику. Иначе не выйдет снять эти правдивые, уникальные моменты. В документальном фильме также есть фактор условности: когда снимаешь героя, он знает, что рядом есть камера. А каждый человек всегда старается казаться немного лучше, чем он есть на самом деле. И в фейсбуке, и в инстаграме мы выбираем, какими хотим казаться. Поэтому, чтобы человек был при тебе совсем настоящим, ты должен стать частью его жизни. Конечно же, когда они на это все согласились, они и не догадывались, сколько времени мы проведем вместе. Были моменты, когда они уже просто уставали от того, что мы бесконечно приезжаем. Это как в любых отношениях – в любви, дружбе – есть моменты, когда все рассыпается, когда ты уже не знаешь, что будет дальше. Будто заходишь в тупик, но потом выходишь из этого опасного места, если тебе удается, если есть движение навстречу. И нам повезло, потому что это движение было.
А что с их собственным фильмом – тем, который они снимали о себе самих?
Они снимали короткометражный фильм, проигрывая определенные события: как они ночевали в подвале в течение года, как бабушка топила буржуйку, как мама бегала к военным за помощью, когда город был под обстрелами, в доме не было лекарств, а у младшего мальчика температура поднялась до 40 градусов. Их фильм документально-игровой. Глядя на это со стороны, понимаешь, что существует такой вид терапии, когда люди проигрывают травматические ситуации, и это как раз оно. Особенно это стало заметно, когда они брали интервью друг у друга, когда все маски исчезли. Это была огромная удача для нас.
Есть политический мотив в твоем фильме? Поняла ли, что происходит, и кто на чьей стороне?
В фильме не возникает сомнений, на какой они стороне, где они живут, что это Украина и т.д. Но для меня было открытием, что, живя так близко до войны, на самом деле люди не так много о ней знают. Вблизи не видишь объективной ситуации. Со временем все дети умеют распознавать по звуку, откуда летит, куда летит, насколько опасно, нужно ли прятаться. Но общей картины им часто не хватает, там царит информационная блокада, в Красногоровке нет даже украинского телевидения. Есть только российское, которое наши герои не смотрят. У них есть телевизор, который они используют как экран, смотрят на нем фильмы. И это тоже вид внутренней эмиграции – от мира новостей в мир кино.
Адэля Дубавец/ИР belsat.eu
