Как белорусско-грузинская семья переселенцев из Чернобыльской зоны дает советы на Гродненщине.
«Дома поливали пеной и вывозили землю»
После аварии Дубровно попало в «зону отчуждения» и обязательного выселения. Однако уехали только в 1992-м, когда родился младший сын: ждали, пока построят жилье для переезда. Предлагали разные уголки Беларуси: и Речицкий район, и Смолевичи, но семья остановилась на Гоже.
«Помню, 1 мая 1986 года мы с мамой картошку сажали, – вспоминает Светлана, – никто же не знал ничего. Я запомнила, что дождь странный шел – «серебряный». Все во двор выскочили… А там непонятное что-то падает, как пыльца. Нам так интересно было. Потом, помню, как приехали люди в военной форме и респираторах. Траву на подворьях срезают, земли верхний слой вывозят, дома поливают пеной какой-то. Страшно было, очень страшно».
«Даже в колхозе работать не хотели брать!»
Были проблемы и другого характера, например, с работой. О каких-либо льготах и речь не идет: единственное, что дети имели скидку в столовой на 50% и бесплатные учебники.
«Подъемные» дали только один раз – при выселении, – поясняет Тимур, – больше никогда ничего не выплачивали. Никаких льгот тоже нет: ни на проезд, ни на отдых… Ликвидаторам в этом смысле проще, а нам, переселенцам с 22-й статьей, тяжеловато. Помощь с работой? Сказать вам правду? Даже в колхозе работать не хотели брать!»
С собой из Дубровно многое взять не удалось, хотя некоторые, несмотря на запреты, вывозили даже свиней и другую домашнюю скотину. Главная семейная реликвия, привезенная с Родины, – старинная икона Богородицы, которую уже на новом месте успели один раз украсть, но воров нашли, а святыню вернули.
«Брала хлеб, намочу водичкой и сахаром посыплю…»
Местные жители к переселенцам в начале относились с подозрением. Мол, чего приехали именно сюда? Почему «даром» получили дома? Детей в школе называли «чернобыльцами». Взаимопонимание и нормальные соседские отношения образовались значительно позже… От воспоминаний Светланы о первых годах на новом месте аж сердце сжимается:
«Мужа на работу не берут. Я с детьми дома. Свет есть, а газа нет еще. Готовить как-то надо. Деньги заканчиваются… Придешь в магазин и возьмешь две булки черного хлеба. А ведь дети не понимают, что нет денег. Сын говорит: «Вон, у девочки печенье, дай мне». «Сына, нет печенья…» Брала хлеб, намочу водичкой и сахаром посыплю, говорю: «Это попробуй». Он и сегодня вспоминает… »
Тимур за это время успел поработать лесником, сейчас – на насосной станции при военной части. То, что заработал сахарный диабет – это последствие Чернобыля или нет, кто скажет?
«Едешь по трассе, а по сторонам пустые деревни…»
Время от времени, раз в несколько лет на Радуницу семья ездит в Дубровно, где встречаются бывшие сельчане. Восемьдесят процентов деревни уже не существует, дома сравняли с землей и закопали, оставив только песчаные печки, словно курганы.
«Подкрасим, посидим на кладбище… – вздыхает Тимур, – но даже не ночуем: там же негде ночевать. Сядем в машину и поедем обратно. С сельчанами фактически только там встречаемся – теперь кто в Минске, кто в Речице…»
На удивление, часть переселенцев еще в 90-е вернулась в зараженную зону. Сейчас говорят, что в тех местах развелось много дикого зверья: волки, лисы, кабаны… Даже высокий забор или колючая проволока не спасает! Топчут посевы, заходят во дворы.
«Я уже не представляю как это, туда вернуться, – объясняет Светлана, – едешь по трассе, а по сторонам пустые выселенные деревни… Хочется с земляками иногда повидаться, но в целом мы привыкли уже здесь».
«Мы уже никуда не поедем»
В конце беседы спрашиваем об отношении к строительству Островецкой АЭС, которая вскоре должна возникнуть здесь, на Гродненщине, совсем рядом.
«Не дай Бог, чтобы такое повторилось, – сквозь слезы добавляет Светлана, – может, уже какие технологии новые или что… Но мы уже никуда не поедем!»
Тимур рассуждает о том, что стране нужна электроэнергия, которая много стоит, так сложилось экономическая ситуация, но в конце лаконично добавляет: а у нас кто спрашивал?
АК, belsat.eu
