Это было в Барановичах. Не в состоянии отстоять мужчину, которого тонтон-макуты в балаклавах уволокли в автозак, оставшиеся протестующие стянули с одного из нападавших балаклаву. И он остался голым.
Нет, с одеждой было все нормально. Этот тонтон-макут был экипирован ничуть не хуже всех остальных. Просто после того, как с него содрали балаклаву, он испугался. Испугался, что его узнают. Что его фото распространят в интернете. Что его близкие спросят у него:
– Так ты палач? А где ты был с 9 по 12 августа? А тебе дали пострелять резиновыми пулями? А сколько тебе платят за стрельбу по живым мишеням?
Он попытался натянуть балаклаву назад – то есть, конечно, не на зад, а на испуганное лицо, по которому никто не собирался бить – и даже если бы собирались, то балаклава явно не защитила бы его. Но не успевал. Те, кого еще минуту назад он столь отважно расталкивал, выбирая себе цель поудобнее, сейчас окружали его и кричали:
– Снимай его, снимай!
И он не стал натягивать балаклаву – и убежал. Хотя, вероятно, кто-то все-таки успел его сфотографировать. Они боятся не нас. Они боятся самих себя. Они боятся, что их узнают их же близкие. Нет, конечно, их никто не будет бить в быту – мы, белорусы, как известно, – вполне мирные люди. Но просто как жить в доме, где в каждом подъезде кого-нибудь стукнули дубинкой, отвезли на Окрестина, уволили с работы? Как жить, если тебя ненавидят?
Один из так называемых «контролеров», охранявших мой покой во время моего пребывания в «американке», в свободное от службы в СИЗО КГБ РБ № 1, держал киоск на одном из минских рынков. Он продавал там детские коляски. И однажды мы с ним встретились. И опознали друг друга.
Рядом с ним стояла женщина – вероятно, его жена. Она открывала дверь в киоск, а он послушно кивал головой. И вдруг жена поймала мой взгляд, устремленный на ее супруга. Посмотрела на меня, потом на него. И о чем-то его спросила. Он – огромного роста, здоровый, крепкий молодой мужик – побагровел и начал что-то ей говорить, не отводя при этом взгляд от меня. И в его взгляде читалось:
– Слушай, уйди от нас… Прошу… Мы ведь тебя не пытали…
И я ушел. Потому что в те времена меня действительно не пытали.
Больше я его не видел. А сейчас и киоск тот уже закрыт. Возможно, хозяин его перебазировал куда-то на другой рынок. А может, ему зарплату в «американке» повысили: работы, как я понимаю, стало значительно больше.
А я вспомнил тогда другое. Единственный раз за время моего пребывания в «американке» меня попытались заставить бегом промчаться по лестницам со двора в следственное управление КГБ, на допрос. Вероятно, это было согласовано с начальством, потому что два контролера пришли сопровождать меня в балаклавах.
– Быстрей, быстрей! – кричали они.
Бегаю по лестницам я с трудом. Но руки в наручниках вывернуты за спину, и тебя фактически толкают в спину… В общем, меня дотолкали до кабинета, в котором сидел мой следователь, майор Ботвенков. Молодой, улыбчивый, он даже побледнел, увидев, как мое задыхающееся тело ввалили к нему в кабинет…
Допрос не состоялся. Ботвенков даже не решился пригласить моего адвоката.
А забирать меня пришли уже двое других контролеров. Без балаклав. И обращались со мной вполне вежливо. Но в камеру заглянул спустя два часа начальник СИЗО полковник Орлов. Просто так. Убедиться, что со мной все в порядке. Он-то по должности не носил балаклаву.
А тех двоих, конечно, я могу опознать. Больно характерный рост был у одного из них. Высокий, здоровый был мужик.
К чему я пишу. У нас нет оружия. Мы способны лишь на мирный протест. Но мы должны помнить: главное их отличие от нас – вовсе не дубинка. Главное отличие их – балаклава, превращающая человека в зверя. И вот с ней мы можем бороться. Хотят исполнять приказ? Пусть делают это с открытым лицом.
Редакция может не разделять мнение автора.
