«Память – не стрекоза в янтаре». Ольга Бубич – о своей новой книге «Искусство (не) помнить»
В свет вышла фотокнига Ольги Бубич «Искусство (не) помнить», сборник портретов и личных воспоминаний белорусских женщин и ЛГБТК – приятных и болезненных, «о тех, кого хочется отчаянно забыть, и тех, кого хочется запомнить навсегда». В этой работе фотограф исследует проблему индивидуальной и коллективной памяти, регулируемой не только естественными механизмами мозга, но также идеологиями и цензурой. Во время работы над проектом автор случайно прочла «Полицию памяти» Йоко Огавы [Yoko Ogawa, «The Memory Police»], герои которой живут в условиях антиутопии, где людей заставляют забывать как определенные предметы, так и обозначающие их слова. Стирание воспоминаний из книги Огавы напомнило исследовательнице ситуацию в Беларуси, где запрещенными становятся даже сочетания цветов, а их использование – наказывается. В беседе с «Белсатом» Ольга Бубич рассказывает о том, как выбирала героев для книги, местах, которые дают белорусам силу, и о своем личном идеальном воспоминании.
– Книга кажется эхом 2020 года, но в ней есть много историй, не связанных с протестами.
– Да, в том числе и потому, что мне не нравится идея отсчитывать что-либо какими-то точками обнуления. То, что буквально несколько человек описали болезненные или ресурсные воспоминания, связанные с теми событиями, не значит, что мы все начинаем отсчет с августа 2020 года – у нас этих отчетов было очень много. Еще двадцать лет назад [Валентин] Акудович писал про обнуление. Этого нуля не существует, у каждого он свой. И делать проекты, подстраивая их под актуальные события, выглядит как дешевый маркетинговый ход. История показывает, что большинство трагических вещей, которые люди хотят забыть, – это смерть близких.
– Как ты выбирала героев книги?
– Я начала с тех, кто был мне знаком, и, как мне показалось, хочет что-то рассказать. Писала им лично. Open call на фейсбуке решила не делать: у меня 2000 друзей, я подумала, что если напишут сто, будет очень тяжело выбирать.
В книге есть около десяти человек, которых я никогда не видела в жизни. Это интересный опыт – когда неизвестный человек готов делиться тем, что хочет забыть – и рассказывает очень тяжелые штуки.
Во время презентации книги в Вильнюсе меня спросили как я себя чувствовала, когда тридцать человек рассказывают болезненные вещи про смерть, насилие и т. д. Я поблагодарила за вопрос, потому что большинство спрашивает, почему нет мужчин. Серьезно? Давайте посмотрим на фотографии правительства любой страны и спросим, почему там нет женщин.
– Как ты себя чувствовала, слушая воспоминания?
– Я начала снимать первых героев в начале февраля 2021 года. Еще было очень много надежды, сил, а воспоминания про летние события были очень яркие. Во время съемки происходил обмен энергией с героями. Когда я отсняла достаточное количество героинь и вернулась [из Швеции] в Минск, то решила, что это будет фотокнига. Я нашла дизайнера, Юлю Тимашову, и начала думать, что дальше с этим делать. Мы решили, что героев надо больше, чтобы в книжке была выборка, а не все подряд, кого мы сняли. В мае я продолжила снимать. Интересно было, что зимние фотографии получились синие, но эмоции на них были глубокие и спокойные. Весенние снимки были теплые, песочные, но в них было много слез, отчаяния. Девушка [во время интервью] говорит: «Все в порядке, я все время плачу». И я поняла: всё, стоп, я больше не могу.
– Как ты объясняла героям, зачем ты делаешь книгу?
– Говорила, что у меня есть желание попробовать исследовать воспоминания людей. Даже не столько воспоминания, сколько процесс забывания и само желание забыть или помнить, изменчивость воспоминания как такового.
Эта тема волновала меня очень давно, с момента моего интереса к фотографии, которая напрямую связана с нашим желанием помнить, заморозить что-то. Меня интересует идея памяти, наших стереотипов и представлений о ней как о стрекозе, законсервированной в янтаре, такой неизменной. На самом деле это абсолютно не так: все пластично, меняется и перетасовывается.
Сам проект начался с того, что я исполнила мечту Вирджинии Вульф, и провела два месяца в Швеции в рамках художественной резиденции «Konstepidemin», в «комнате с видом», необремененная никакими финансовыми вопросами, и получила наконец-то возможность обратиться к творческой части своей жизни, что на тот момент мне показалось интересным, любопытным, важным.
В работе с героями я просила выбрать два воспоминания, и дальше я выключила в себе журналиста: просто попросила человека рассказать, не задавала никаких дополнительных вопросов, чтобы у героя была свобода – будет ли это одно предложение, одно слово, абзац или история на три страницы об идеально прожитом дне.
– Каково это – стать на два месяца художницей?
– Быть художницей, писательницей, кем-то более креативным, чем в обычной жизни, когда нужно зарабатывать, и, постоянно покупая интересные книжки с материалами о памяти, откладывать их с мыслью, что когда-нибудь я их дочитаю, – хорошо и приятно.
– На презентациях книги ты вспоминаешь об антиутопии Йоко Огавы «Полиция памяти» и попытках человечества переписать историю. Какую роль в противодействии цензуре играет твоя книга?
– Воспоминания – это нечто исключительно наше, личные комнаты, в которых что-то происходит. Как показывают исследования психологов, каждое из наших воспоминаний в течение года на 50 % процентов трансформируется. Чем больше мы обращаемся к любимому воспоминанию из детства, чем больше в него «путешествуем», тем больше оно меняется, и, скорее всего, оно уже неправда. Если бы была возможность вернуться на машине времени в наши воспоминания до шести лет, мы бы их там не нашли: возможно, нам рассказали это родители либо это случилось с другим человеком, а мы потом начали переносить это на себя.
И если половина воспоминаний изменяются сами по себе, а остальное пытаются контролировать с внешней стороны, то что, по большому счету, останется от человека?
Когда мы проговариваем наши воспоминания о событиях в Беларуси, то делаем акцент на положительном и важном опыте – солидарности, поддержке незнакомых людей и так далее. С одной стороны, книжка – попытка изучить процессы забывания и запоминания, с другой – собрать истории и не позволить идеологическим механизмам и репрессиям помешать людям помнить хорошее.
– Какие свои воспоминания ты бы включила в книгу?
– Об этом спрашивают на каждой презентации. У меня есть совершенно банальное воспоминание, которое я держу рядом. Из-за того, что я к нему часто обращаюсь, оно, наверное, уже поменялось. Это обыкновенный вечер в Одессе с друзьями на пляже, с морем, с небом. Немного напоминает ежика и медвежонка, когда медвежонок рассказывает что-то про малиновое варенье, а ежик – «где-то там», присутствует, осознает «здесь и сейчас», но даже не включается в диалог. У меня что-то похожее: друзья разговаривают рядом, а у меня включается волна «я есть» на фоне природы и космоса.
Я провела дискурс-анализ текстов и поняла, что для белорусов очень важно место, где происходит ресурсное воспоминание: природа, лес, море, озеро, вода. Мы как будто включены в языческие силы вокруг – и я не исключение.
Воспоминаний, которые я бы хотела забыть, у меня слишком много. Я была бы человеком, который не участвовал в таком проекте и не делился со всем миром этими воспоминаниями. Это мои темные комнаты.
Мне близко воспоминание одной из моих героинь, которая рассказала, как она проснулась ночью дома, ей захотелось попить воды, она пошла на кухню и вдруг ощутила, что она жива, что Космос рядом и она одна наедине с этим всем.
Записал Денис Дзюба
