Когда-то ГУЛАГ, сегодня исправительная колония. Белорусские «политические» попадают в трудовые лагеря
Суд в Минске приговорил журналисток «Белсата» к двум годам исправительной колонии. В новейшей истории Беларуси до сих пор была только одна женщина-политзаключенный, направленная в такое место.
Колония – основная форма наказания людей, осужденных по уголовным делам, но сейчас туда попадает все больше противников власти Александра Лукашенко. Их судят за такие преступления, как организация и участие в массовых беспорядках, нападение на силовиков и хулиганство. Доказать такое поведение обвиняемого для белорусских судов – не большая проблема. Организация беспорядков может быть обычной журналистской работой, как в случае с журналистками «Белсата». Участие в массовых беспорядках означает выезд на дорогу во время протеста и блокирование общественного транспорта. Нападение на милиционера – это срыв балаклавы с головы либо удар по милицейской машине. Наконец, хулиганство, за которое можно попасть в колонию на несколько лет, – это написанные на асфальте слова «Не забудем».
Исправительная колония – это непосредственная продолжательница традиций советских трудовых лагерей. И хотя сегодня голод и холод на убивают заключенных, максима Ленина «кто не работает, тот не ест» – продолжает действовать.
Карательные колонии официально называют исправительно-трудовыми. В нынешнем виде они были созданы в 1956 году, когда ГУЛаг (Главное управление лагерей), ранее подчиненный Министерству внутренних дел СССР, а перед этим НКВД, был распущен после смерти Сталина. Лагеря не исчезли, а были переданы под контроль министерств внутренних дел отдельных советских республик и таким образом сохранились по сей день в Беларуси, России и других странах бывшего СССР.
В Беларуси таких колоний 16. Но это не самый тяжелый вариант лишения свободы. Опасные рецидивисты или убийцы, осужденные на пожизненное заключение, попадают в тюрьмы, где живут в закрытых камерах, из которых не выходят даже чтобы поесть. В тюрьму также могут попасть те, кому был присужден срок в колонии, если их признают нарушителями правил внутреннего распорядка.
Суды направляют заключеных в колонии обычного, усиленного и строгого режима. Однако это означает, что осужденный может быть направлен в любую колонию страны, а различия следуют из условий лишения свободы. Они отличаются суммой денег, которую осужденный может потратить в магазине, количеством свиданий с родственниками, посылок и бандеролей, которые он может получить. Все остальное, включая еду, одинаково.
Есть два исключения. Первое – это колония особого режима в Глубоком, куда попадают особо опасные рецидивисты и приговоренные к смертной казни. Второе исключение – осужденные за употребление и незаконный оборот наркотиков, попадающие в колонию № 22 под Барановичами (жаргонное название – «Волчьи норы»).
Создание этой колонии – результат личного решения Александра Лукашенко, который после сообщения о волне смертей, вызванных «спайсами», усилил наказание за наркотики. Он также приказал создать колонию для производителей и торговцев наркотиками с условиями, которые заставят заключенных «просить смерти». Кроме обычных дилеров туда на 8-10 лет попадают люди, угостившие знакомых «косяком». Милиция рассматривает такое угощение не только как хранение, но и как распространение наркотиков.
«Нововведение» администрации колонии, заимствованное из другого времени – это отметка «наркоманов» особой зеленой нашивкой с именем и номером заключенного.
Права и обязанности заключенных изложены в правилах внутреннего распорядка. Например, они не могут днем лежать на нарах без разрешения, иметь усы и бороду, играть в азартные игры, торговать с другими заключенными, развешивать плакаты на стенах, использовать прозвища и делать татуировки. Некоторые правила, например, запрет лежать на кровати, строго соблюдаются, а на другие, например, татуировки, власти смотрят сквозь пальцы.
Осужденные в колонии обязаны работать. Чаще всего это происходит на фабриках, расположенных в колонии. Права заключенных охраняются трудовым законодательством. заключенные получают зарплаты. На самом деле они получают в лучшем случае минимальную зарплату 388 рублей, с которой высчитываются средства на содержание. Таким образом, часто они остаются ни с чем. Отказ от работы считается нарушением правил.
Заключенные работают на швейных фабриках, лесопильных заводах, металлообрабатывающих предприятиях и даже могут освоить новую профессию. Однако иногда они выполняют неквалифицированную работу: зачистка кабелей, демонтаж машин на металлолом, либо даже опасную для здоровья – как, например, переработка резины из покрышек. Пенсионеры, которые попадают на «зону», работать не должны, но из их пенсии также высчитываются средства на содержание.
Самый известный политзаключенный, который прошел путь от колонии до тюрьмы – Николай Статкевич, лидер Белорусской социал-демократической партии «Грамада». В 2011 году он был осужден на 6,5 года лишения свободы за «организацию массовых беспорядков». Лукашенко признал его лидером акций протеста после выборов 2010 года, и политик получил самый жесткий приговор из всех политзаключенных.
О своих впечатлениях от пребывания в колонии Статкевич рассказать нам не имел возможности. С конца мая прошлого года он остается под стражей, так как обвиняется в «подготовке беспорядков». Статкевича арестовали более чем за два месяца до выборов, а его задержание стало предзнаменованием масштабной волны репрессий, которой Беларусь еще не видела. Его жена Марина Адамович рассказала о пребывании оппозиционера в колонии.
Статкевич попал не в лишь бы какую колонию – а в колонию № 17 в Шклове, которую Адамович называет «придворной». В 1980-х годах заместителем директора шкловского комбината строительных материалов, филиал которого располагается на территории лагеря и использует труд заключенных, был сам Александр Лукашенко. Некоторые утверждают, что он также был штатным сотрудником самой колонии, но подтверждения этому в его официальной биографии нет.
Адамович напоминает, что в языке, который использует Лукашенко, часто встречаются фразы тюремного жаргона. Например, он любит повторять, что никто не сможет «нахіліць» Беларусь (по-русски: «наклонить») – этот термин непосредственно относится к гомосексуальному изнасилованию в тюрьме. Возможно, это как раз след тех связей, которые когда-то были у Лукашенко с колонией.
Как раз перед стенами бывшего «рабочего места» тогдашний белорусский президент должен был сделать белорусским политзаключенным предложение, от которого невозможно отказаться: отправить всех в ЕС взамен за подписание просьбы о помиловании. Однако Статкевич отказался, что превратило его жизнь в колонии в кошмар.
– Мужа отправили на лесопилку, где он таскал стволы на переработку. Это была очень тяжелая работа, во время которой случается множество травм. Обычно на нее направляется молодежь. Николай был значительно старше (тогда ему было 55 лет – Belsat.eu). Например, ему не выдали специальную обувь, которая в соответствии с законом должна быть усилена стальной пластиной, и он таскал те стволы в резиновых шлепанцах, – говорит Марина.
Жена оппозиционного активиста напоминает, что с самого начала его пребывания в колонии на Николая оказывалось огромное давление со стороны администрации. Она говорит, что для усложнения его жизни использовались разнообразные формальные и неформальные методы. Например, к нему подсаживали заключенных, известных своей жестокостью и агрессией. Таких заключенных поощряют атаковать сокамерников, показанных надзирателями, – им угрожают избиением, изнасилованием. Они организовывают провокации, ведущие к драке – за которую, однако, наказывается не тот, кто ее начал, а тот, на кого взъелась администрация. Чтобы унизить заключенного, надзиратели перед всем подразделением читали его письма к жене. Находились малейшие причины, чтобы обвинить его в «злостном нарушении правил».
– Муж был привлечен к ответственности за плохо пришитую нашивку с номером. Она отпоролась, когда он был в карцере, где у него не было иголки с ниткой, – говорит Адамович.
Для нарушителей правил предусмотрены штрафные санкции. Можно даже попасть на 15 суток в карцер (он же ШИЗО – штрафной изолятор). Это небольшая комната без доступа дневного света, с едой раз в день. Для более опасных, по мнению администрации, случаев предусмотрено ПКТ (помещение камерного типа) – это обычная тюремная камера. Так заключенный теряет то, что является самым большим «преимуществом» пребывания в колонии – возможность выйти на улицу в свободное время. Однако иногда для заключенных, которых администрация или другие заключенные особо не любят, перевод туда может стать настоящим спасением.
Об этом в своих письмах говорил недавно освобожденный правозащитник Михаил Жемчужный, отбывший 6 лет колонии. Чтобы сделать его жизнь максимально трудной, администрация тюрьмы распределила его в бригаду, которая состояла из так называемых «опущенных» – заключенных с самым низким статусом в неформальной тюремной иерархии. Это означало, что для других заключенных такой человек автоматически становится похожим на прокаженного и лишается каких-либо прав. Жемчужный, отказавшись работать в такой бригаде, автоматически попал в карцер, а затем был переведен в ПКТ, где, как он утверждал, его наконец оставили в покое.
Когда у Статкевича накопилось несколько провинностей, его привлекли к суду, который должен был наказать «злостного нарушителя». Как рассказывает Адамович, суд проходил в колонии, и, несмотря на просьбы о допуске общественности, в нем мог участвовать только адвокат.
– В результате моего мужа из колонии отправили в тюрьму, где он провел первый год заключения в условиях повышенной строгости. Это означало, что за все это время он мог получить только одну бандероль (посылку до 2 кг) и одно короткое свидание.
Однако жена оппозиционного активиста подчеркивает, что в принципе обычные заключенные хорошо относятся к политзаключенным. Иногда они даже завидовали Николаю за получение такой большой внешней поддержки:
– Есть история, которая до сих пор вызывает у меня слезы эмоций и признательности. Через два месяца после перевода моего мужа в колонию в Шклове пришлось его 50-летие. Администрация приняла «специальные меры», чтобы сделать празднование невозможным, и чтобы никто не мог ничего ему пожелать. Его даже водили под конвоем, чтобы никто не мог подойти ближе. Но стоило конвоирам отвернуться, как на кровати или тумбочке появлялись подарки. Люди старались хоть что-то ему дать. Что-то, что у них было – карандаш, ручку, кусочек шоколада или конфету. Знакомые из соседнего отделения тайком сделали торт и передали ему. Человек, которого, как говорится, «не грели с воли», то есть некому было отправлять ему посылки, оставил ему кусок хлеба, – рассказывает Марина Адамович.
Жена политзаключенного вспоминает, что Николай мало жаловался на условия жизни в колонии. Оппозиционер, как бывший военный, значительную часть жизни провел в казармах, что облегчило привыкание к пребыванию в трудовом лагере.
– Тюрьма была для него гораздо хуже. Это были два года, когда ты не видишь ни солнца, ни деревьев, не можешь пройтись по голой земле. На все свидания его вели по каким-то подземным коридорам. Прогулки? Происходили на крыше здания. Это была камера с высокими стенками, с колючей проволокой и решеткой вместо крыши, через которую можно было увидеть кусок неба, – говорит она.
По ее мнению, в ситуации, когда администрация имеет практически неограниченные возможности оказывать давление на заключенных, «политические» – это единственный шанс для широкого разглашения информации о преследовании.
Единственной женщиной-политзаключенным, которую направили в колонию, является минская правозащитница Екатерина Садовская. В 2006 году она была осуждена на два года колонии за сомнение в психическом здоровье президента Беларуси, что суд счел клеветой на главу государства.
В Беларуси существуют две женские колонии: в Гомеле для впервые задержанных и в Речице для повторных нарушительниц. Женщин не сажают в тюрьму и не могут приговорить к смертной казни.
Екатерина Садовская оказалась в Гомельской колонии. Она охарактеризовала условия на месте как «так себе». Ее отделение состояло из пенсионерок и кормящих матерей с детьми. По ее словам, многие заключенные, особенно молодые женщины, оказались там по собственному желанию из-за отсутствия работы.
– Летом они еще могли у кого-то перекантоваться либо занимались подработками, но осенью старались обеспечить себе полугодовое наказание. Они совершали незначительное преступление, и так жили до следующего лета.
Были и случаи совсем комичные, рассказывает Садовская:
– Одна из женщин сидела за то, что продала голову убитой свиньи и не поделилась деньгами с мужем. Муж сообщил об этом милиции, и ее посадили на год. Все смеялись. Ведь он хотел всего лишь ее напугать. Он даже пытался вытащить ее, но не сумел.
Еще одна заключенная попала в колонию за разрушение могилы. Она одолжила деньги соседу, но тот умер, не успев их отдать. Как рассказывает Садовская, женщина пошла на кладбище и начала дергать крест на могиле с криками «отдай деньги». Венки упали и загорелись от свечей.
Пенсионерки часто попадали за решетку за превышение мер защиты во время ссор с мужьями.
Екатерина Садовская говорит, что, будучи единственной политической заключенной, она пользовалась уважением среди своих сокамерниц.
– Особенно молодые ходили за мной табунами. Начальство бегало за мной и кричало: «Садовская, перестаньте агитировать людей». А я им: «Лучше, чем Лукашенко, никто их не сагитирует». Я получала много газет. Как только почтальон передавал конверт, остальные вырывали у меня газету, и я читала ее последней. Все они начали интересоваться политикой.
Как подчеркивает Екатерина Садовская, за «политический» приговор ее не преследовали. Единственное, администрация отложила ее условно-досрочное освобождение на месяц.
Садовская говорит, что в женской колонии такого понятия, как иерархия заключенных, нет. Единственная выделяющаяся субкультура – это осужденные-лесбиянки.
– Обычно отделения были обособлены, поэтому эти женские пары не могли быть вместе. Но если, например, они попадали в специальный отдел во время медосмотров, то садились вместе, обнимались и шептались.
На сегодняшний день основным женским рабочим местом является швейная комната. Садовская утверждает, что заключенные также шили «налево» по заказу начальства, которое потом выгодно продавало эту продукцию. Именно сюда, вероятно, попадут журналистки «Белсата», если суд отклонит их апелляции.
По словам Екатерины Садовской, между заключенными царили нормальные отношения, хотя случались и драки. Был также случай, когда одна другую ранила ножницами. Для таких случаев, как и в мужских колониях, был предусмотрен карцер. Однако был и другой вид наказания. Снаружи, под открытым небом, стояла клетка, в которой закрывали «непослушных» осужденных, иногда даже на целые сутки под дождем или снегом.
Правозащитный центр «Весна» отмечает в своем докладе, что «небольшой белорусский Архипелаг ГУЛАГ» является важным источником доходов государства. В 2018 году заключенные принесли 11,7 миллиона рублей чистой прибыли. Часть продукции, произведенной заключенными, экспортируется за рубеж. Одна только деревообрабатывающая компания, производящая ДСП IK 20, экспортировала свою продукцию в 19 стран, в том числе в Польшу и 10 стран ЕС.
– Участие европейских компаний в экономических отношениях с тюремными предприятиями, где нарушаются права человека и в которых используется принудительный или даже рабский труд заключенных, удивляет, – отмечают в своем докладе правозащитники.
Якуб Бернат/ИР belsat.eu
Источники: Проект TUT.by«Если к вам пришли»
Доклад правозащитного центра «Весна» «Места несвободы в Беларуси в 2018-2019 годах»
