Правозащитник Павел Сапелко: Статус политзаключенного снимает с человека ярлык преступника
С начала прошлогодней президентской кампании белорусские правозащитники признали политзаключенными почти 900 человек. Это самый высокий показатель в истории Беларуси. Как проходит процесс признания личности политическим заключенным, что такой статус дает и как долго страна может существовать в состоянии правового дефолта? Об этом «Белсат» поговорил с юристом правозащитного центра «Весна» Павлом Сапелко.
– В Беларуси по решению суда ликвидированы практически все правозащитные организации. Расскажите, как сегодня выглядит работа правозащитного сообщества.
– Работа правозащитников не прекращается, хотя и трансформировалась в определенной степени. Если брать ПЦ «Весна», то мы из-за коронавируса с начала 2020 года частично перешли на удаленную работу. Благодаря этому у нас развились дистанционные формы коммуникации, очень актуальные сегодня: правозащитники могут помогать людям, где бы они ни были.
Когда НПО лишили регистрации, от этого больше всех потеряли люди, для которых эти организации работали. Во многом потеряло и государство, так как регистрация нужна, чтобы организация имела субъектность при общении с государственными органами. Общаться же с людьми можно и без регистрации.
Но ликвидация регистрации – полбеды. Все это совпало с физическим вытеснением представителей НПО, правозащитников из Беларуси. Работать стало сложнее и опасно. Нам постоянно угрожают дополнительными репрессиями – по закону и вне закона. Однако на сегодня ни одна правозащитная организация не заявила о прекращении своей деятельности.
– Какие вопросы сегодня в фокусе правозащитников?
– У «Весны» они традиционные: политическое преследование, помощь жертвам репрессий, документирование и анализ свидетельств о пытках, мониторинг мест заключения, судебных заседаний по политическим делам. В 2020 году сотни человек прошли через офис «Весны» и дали свои свидетельства о пытках за решеткой.
Также это образовательные программы, правовая поддержка, помощь в обжаловании незаконных решений государственных органов. Мы продолжаем и адвокатскую деятельность, рассказываем на разных площадках, что происходит в Беларуси, о состоянии прав человека в нашей стране, как это отражается на выполнении Беларусью своих международных обязанностей. Продолжаем кампанию «Правозащитники против смертной казни».
У нас также до сих пор работает волонтерская служба «Весны». Это направление уже не такое активное и развитое, как осенью 2020 года, но все равно существует. Волонтерство всегда имеет свой цикл. Кто-то остается более плотно работать в организации, а кто-то возвращается к своей мирной жизни и упоминает о волонтерстве как, надеюсь, чем-то хорошем.
– Количество политзаключенных в Беларуси быстро растет и может достичь тысячи. Расскажите, пожалуйста, как выглядит процесс признания политическим заключенным. Что-то изменилось?
Эта работа ведется практически в том же формате, что и раньше. Есть определенные критерии, по которым люди за решеткой признаются политзаключенными. Решение принимают несколько белорусских правозащитных организаций. Сейчас много дел, в которых ситуация очевидна. Мы видим уголовное дело, где человека обвиняют по статье 342 УК за участие в групповых действиях, нарушающих общественный порядок. То есть за участие в мирных собраниях. Или в случаях, когда человека привлекают к ответственности за клевету на президента, за действия в отношении национальных символов, оскорбление чиновников. Эти люди достаточно быстро признаются политзаключенными.
Проблема одна: мы не обо всех знаем. Кто-то скрывает информацию, кто-то не знает, что, если его осудили по определенной статье, правозащитники могут признать его политзаключенным. Поэтому мы всегда призываем сообщать нам истории людей, которых мы можем признать политзаключенными.
Есть дела, в которых более пристально изучается суть обвинения, ожидается результат суда. Особенно если речь о применении насилия. Изучается вопрос, было ли это насилие необходимо для защиты своей жизни, здоровья и прав. Есть ли основания говорить, что это было насилие в ответ на насилие со стороны силовиков.
Если речь идет о призывах сомнительного характера, типа разжигания ненависти, мы также изучаем ситуацию. Часто призывы сложно назвать призывами, это, скорее, элементы дискуссии, когда люди рассуждают, можно ли изменить общество мирным путем, когда люди обсуждают действия властей и силовиков. Бывает достаточно сложно, поэтому эти вопросы изучаются более внимательно, не только на основе процессуальных документов, но и с позиции человека, обстоятельств.
Часто люди признают вину, раскаиваются перед судом и людьми в балаклавах. И мы прекрасно понимаем, чего стоят такие признания: люди просто спасают свою жизнь. Это не может быть основанием для каких-то выводов. Мы учитываем нынешнюю ситуацию, когда люди не могут получить элементарной правовой защиты.
Некоторые люди становятся политзаключенными после их наказания непропорциональными действиями. Например, человек хранил предметы, имеющие свойства горючих веществ. Это представляет определенную опасность обществу и наказывается законом. Но если наказание слишком жесткое, и мы видим, что у человека не было твердых намерений использовать эти предметы, мы можем признать его политическим заключенным, но требуем не освобождения, а пересмотра дела и назначения соответствующего, пропорционального наказания. Чтобы его наказывали так, как и тех, кто идет по подобным делам без политического мотива.
То же касается ситуаций, когда человеку подбрасывают наркотики. Каждая ситуация рассматривается по определенной процедуре. Важно владеть всей доступной информацией: чем больше известно о ситуации, тем легче принимать решение. Мы всегда ищем, есть ли политический мотив в вынесении решения. Если все соседствует со статьей 342, если человек – политический активист, ранее задерживавшийся по административным статьям, относится к преследуемой организации, все более очевидно. Или когда мы видим нарушения при обыске, когда становится известно, что человека во время задержания избивали, к нему не допускали адвоката, когда выносится непропорциональное наказание, все складывается в отчасти понятную картину. И мы можем говорить о политическом характере преследования.
Когда речь идет о насилии в отношении должностного лица, мы смотрим, чтобы это насилие было в ответ, а не инициативное. О политическом характере преследования говорит наказание. Мы видим, например, что к выборам 2020 года человеку, который брызнул баллончиком в глаза милиционеру и вылил на него кипяток, назначили наказание, не связанное с лишением свободы. А другому, который принимал участие в мирном собрании и толкнул милиционера, назначили лишение свободы.
– В чем еще обвиняют узников совести? Можете ли очертить масштабы, динамику репрессий?
– Ежемесячно мы фиксируем около 100 приговоров по политически мотивированным делам, но не все они связаны с лишением свободы. В прошлом году и в начале этого года это были дела, связанные с протестующей уличной активностью. Хотя и до сих пор людей продолжают судить за уличную активность. И еще будут судить, ведь многих из тех, кого арестовывали в прошлом году и кто получал административные наказания, сейчас повторно привлекаются к уголовной ответственности.
На определенном этапе стало больше дел, связанных с оскорблениями представителей власти, милиционеров, президента. Таких людей мы сразу признаем политическими заключенными. Есть общий стандарт, по которому такие действия не должны вообще расцениваться как преступление. За них рекомендуется общественная ответственность, все международные эксперты и организации призывают государства не применять ограничения свободы.
Добавилась новая статья 130 УК по поводу разжигания вражды к социальной группе – работникам власти и силовых ведомств. Мы всегда критиковали такой подход, хотя он закреплен в Уголовном кодексе. Подобные категории нельзя рассматривать как социальные группы, нельзя уголовно преследовать любую критику. Преследование может быть за разжигание вражды к уязвимым группам, например, мигрантов, по определенным признакам: цвету кожи, вероисповеданию. Но никак не социальной группы. При этом, если по телевидению звучит откровенное разжигание вражды к людям с другими политическими убеждениями, мы не видим никакой реакции со стороны государства, только одобрение. Статья 130 также иногда сложная в оценке. Многих не признали политическим заключенным по этой статье. Это люди, которые явно призывали к насилию против определенных групп, включая силовых структур.
Нам иногда говорят: и зачем вам нужны выводы лукашенковского суда. Да, они нам нужны, чтобы понять, что человека преследуют по политическим мотивам. Других судов у нас нет. Иногда другого способа услышать человека, узнать о деталях дела просто нет. С другой стороны, мы понимаем и свою ответственность, когда принимаем определенные решения. Для нас это важно. У нас нет такой ситуации, когда у каждой правозащитной организации есть свой список политзаключенных. У нас есть национальная коалиция, у которой есть общее мнение в этом вопросе. Это достаточно высоко оценивается и на международной арене. Международные организации используют именно то количество политзаключенных, которое мы называем. И это оценка наших экспертных возможностей и подходов.
– Что дает человеку признание политическим заключенным?
– Прежде всего мы стараемся снять с человека ярлык преступника. На мой взгляд, это самая основная и важная цель. Когда человек становится политзаключенным, он попадает в круг людей, о которых мы рассказываем на разных площадках, делаем определенные вещи, завязанные с солидарностью. Помогаем чем можем. Я не скажу, что здесь только плюсы и бонусы. Мы знаем случаи, когда политзаключенные подвергаются большим репрессиям. Но мне кажется, плюсы все же перевешивают.
– Знаю случаи, когда родные этого статуса очень боялись.
Мнение третьих лиц здесь не учитывается. Это констатация факта. Мы высказываем свое мнение об объективных вещах, и это не зависит от того, как к этому относятся те или иные люди.
– Что дальше? Какие планы у правозащитников? Как долго может существовать страна в состоянии правового дефолта?
К сожалению, история показывает, что это может тянуться долго. Многие из нас родом из Советского Союза, который просуществовал с 1922 по 1991 год. В Беларуси сейчас глубокий кризис прав человека. Мы видим абсолютно незаконные решения и неправосудные решения, расследования дел с грубыми нарушениями процессуальных прав. Мы знаем о многочисленных случаях пыток, бесчеловечного отношения со стороны силовиков, которое остается безнаказанными. Мы настраиваемся на то, что, возможно, такая ситуация будет тянуться долго. Но мы продолжаем придерживаться своей позиции, работу останавливать никто не собирается.
СП/МВ belsat.eu
