«Коллеги не смогли пожертвовать куском хлеба, который нам бросают, как собакам». Семья театралов – о своих разочарованиях
Еще недавно Дарья и Андрей Новики работали в государственных театрах и одновременно занимались несколькими независимыми театральными проектами. 26 октября Андрей присоединился к всеобщей забастовке и уволился с любимого РТБД. Дарья, солистка хора Большого театра оперы и балета, сейчас находится в декрете, но не уверена, что после его окончания сможет работать рядом с коллегами, которые угрожали ей выселением из квартиры. Андрей пошел в такси. В семье, в конце концов, появились мысли о переезде в другую страну.
Даже в декрете, когда в августе началось протестное движение, Дарья активно участвовала в процессах, происходивших тогда в Большом, – разговаривала с руководством, подписывала обращения, участвовала в акциях солидарности на ступеньках у театра.
«Я уверена, если бы не декрет, я бы уже была уволена вместе с остальными. Но после увольнения первой скрипки Регины Саркисовой и сама ушла бы: считаю, что это преступление перед искусством, первая скрипка и есть театр. В этот момент я подумала, что не вернусь в оперный, если там ничего не изменится, так как попросту не смогу работать там, откуда выбросили коллег, с которыми я была в одной лодке.
Потом на мое имя в театр пришло письмо, мол, у меня на окне висит бело-красно-белый флаг и на митинге я была с ребенка, хотя последнее – неправда. По телефону мне сказали, что если это будет продолжаться, меня выселят из квартиры, вместе с шестимесячным сыном. Я ответила: “Большое спасибо, коллега”. Это я тоже не могу простить».
Новики живут в так называемом арендном жилье – квартиру у государства арендуют от Большого театра. Сумма за месяц примерно равна декретным выплатам. «Когда я в 2014 году начинал в РТБД, моя зарплата была миллион семьсот рублей, а наша жировка-миллион восемьсот», – говорит Андрей.
«Я понимал, что в этот момент все зависит от нас»
Заявление на увольнение было написано еще в августе. Андрей предупредил руководство театра, что если в стране ничего не изменится, ее придется подписать. «После выборов я ходил на репетиции, играл спектакли, но ничего не чувствовал. Как сейчас можно играть те же постановки, что и два года назад, и стараться найти в них что-то актуальное? Я просто функционировал и ничего не мог как актер, у меня ничего не рождалось».
Перед всеобщей забастовкой коллектив несколько раз собирался, чтобы решить, что делать. Тогда РТБД угрожали закрыть, и коллега спросил у Андрея, готов ли он взять ответственность за всех, если из-за забастовки театр распустят. Парень сказал, что не готов, зато готов взять ответственность за себя.
«Но я понимал, что в этот момент все зависит от нас, поэтому либо ты говоришь свое слово, либо молчишь, после может быть поздно, – говорит Андрей. – Лицемерно требовать забастовки от заводов, а самим идти работать, наоборот, нужно, чтобы они понимали, что не одни. Коллективного решения не было, я несколько дней размышлял, что мне делать, даже когда 26-го ехал на репетицию, еще думал. А когда приехал, вместо репетиции пошел к худруку и сказал, что все-таки не могу остаться».
Фото: Агата Квятковская / БелсатВ тот день актер вернулся домой, когда Дарья с подругами репетировали. Он зашел на кухню, достал из рюкзака бутылку старки, поставил ее на стол и сказал: «Я уволился». Жена была к этому готова: «Конечно, было больно, ведь это столько лет жизни и мой любимый театр, но надо чем-то жертвовать«.
«Здесь ничего нельзя делать, потому что тебя либо закроют, либо арестуют»
Дарья с Андреем познакомились в общежитии Академии искусств. «Он был такой брутальный мэн, я увидела его и подумала: «Боже мой, набрали какой-то сброд, Академия искусств, называется». Мы же на втором курсе уже считали себя народными артистками». Потом Андрей поскользнулся в ванной, и пришел к Дарье за необходимыми медикаментами. Вместе пара уже девять лет, их сыну Роману год.
Сейчас театра в их жизни почти не осталось – оба заняты в независимых проектах, но, говорят, это крохи. «Основное уже ликвидировано, – рассказывает Андрей. – Можно стараться что-то делать по крупицам, но и это больше похоже на партизанщину: ты репетируешь и хотя не делаешь ничего радикального, все равно боишься, что кто-то подумает, что ты делаешь что-то не то. Если еще в начале пандемии у нас были какие-то планы и надежды, что она закончится и по весне в сфере театра все нормализуется, то теперь мечты развеялись. Здесь ничего нельзя делать, потому что тебя либо закроют, либо арестуют».
Дарья считает, что с разрушением Купаловского был разрушен белорусский театр вообще, к тому же он более неактуален, потому что каждое высказывание со сцены контролируется. «Цензура раздражала всегда, но раньше, несмотря на то, что нам затыкали рот, какими-то аллегориями высказаться мы все же могли. Сейчас независимый театр попросту блокируют, люди начинают бояться.
Я уверена, если так продолжится, через полгода в театре будут просто приходить и приказывать: «Это вы ставите, а это не ставите, и красно-зеленый флаг, пожалуйста, на сцене повесьте».
Сегодня основные деньги в семью приносит работа в такси – Андрей пошел туда на время, чтобы «поддержать штаны». График позволяет не бросать театр и заменять Дарью, если та работает. С коллегами и бывшими коллегами супруги почти не общаются.
«Я благодарна годам в Большом, но всегда понимала, что оставаться здесь до старости не хочу: весь коллектив работает на директора и двадцать замов, а к тебе нет никакого уважения. Ты работаешь, отдаешь свои силы, талант, голос и знаешь, что когда будешь изношен, тебя просто выбросят. При этом тебе постоянно будут тыкать, что ты какой-то не такой и вообще не очень хороший. Их будто где-то этому учат – унижать твои достоинства, чтобы оправдывать маленькую зарплату и чтобы ты не рыпался со своего места».
На одном из собраний перед увольнением Андрей сказал художественному руководителю театра, мол, впервые сожалеет, что он не купаловец. «У нас в РТБД все было прекрасно: дружный коллектив, дружеские отношения с руководством и коллегами и самые крутые постановки. Но когда возникла потребность что-то делать, оказалось, мнения у всех разные. Как только я ушел из театра, некоторые коллеги писали мне, что я предатель».
«У тебя нет времени на свои проекты, потому что ты укалываешь, чтобы прокормиться»
Сейчас Дарья учит английский язык, а Андрей рассматривает варианты, куда можно уехать, если придется делать это быстро.
«Мы будем бодаться до последнего, пока не окажемся в опасности или я просто не пойму,что в этой стране больше не могу обеспечить семью. Впрочем, мы и сейчас балансируем чуть ли не на прожиточном минимуме – хватает, чтобы купить еды, подгузники и заправить машину, притом что в такси я зарабатываю больше, чем в театре».
В свое время супруги получали предложения о переезде за границу, но приняли решение остаться. «Мы как-то приехали домой, сели, обсудили, уезжать или нет, и пришли к тому, что хотим что-то делать здесь. Прошло шесть лет, и я понимаю, что ничего так и не сделал, разве крупинки: у тебя физически нет времени на свои проекты, потому что ты укалываешь, чтобы прокормиться».
Через сегодняшнее зажимание культуры Дарья пришла к выводу, что при этой власти ее семьи жить в Беларуси почти невозможно. И единственный протест, который они еще могут сделать, это уехать, чтобы не кормить режим.
«Моя мама всю жизнь проработала директором фабрики – они была из честных руководителей, ничего лишнего никогда не брала, даже квартиру себе не построила. Она работала без отпусков, помню, как я плакала и просила ее освободиться хотя бы на пару дней, а она отвечала, что не может. В итоге она вышла на пенсию и живет на эти крохи. Я смотрю на это, и мне грустно, мы вместе мечтали, что вот когда-нибудь что-нибудь, а оно так и не произошло. Мне хочется, когда у нее чего-то не получилось, самой этого достичь, а теперь она еще и нам помогает».
«Я с начала учебы все мечтал: сейчас я сделаю, заработаю, что-нибудь придумаю, пойду в режиссуру или бизнес и построю родителям дом, – продолжает Андрей. – Это была моя мечта, я прямо видел перед сном, как отправляю мать на курорт, она возвращается и уже дом стоит. Сейчас я ей звоню и говорю: «Мама, может, у тебя есть одолжить? Мне нужно заплатить за «Халву». Сейчас у нас запущено существование в ожидании, и как долго это продлится, я не знаю. Но я со страхом думаю, что ничего не изменится, и если мне самому придется выходить на пенсию, я буду жить так же, как живут пенсионеры сейчас. Я так не хочу и не хочу всего этого для своего сына».
Дарья и Андрей играли спектакли даже осенью, когда в стране были жестокие хапуны, – ребенок, бывало, был с крестным рядом в коляске. Говорят, больно, что когда дело дошло до забастовки, коллеги «не смогли пожертвовать куском хлеба, который бросают, как собакам».
«Когда у нас были консолидация и единство, я отменял все мысли о переезде: да, тяжело, но будем стоять до конца, до победы, – рассказывает Андрей. – Но у большинства, желающего перемен, когда дело доходит до действий, дом оказывается с краю. Забастовка могла бы сработать, это та самая мирная борьба без крови, но надо было чем-то жертвовать. А если человек не готов ничем пожертвовать, значит, он достоин того, чтобы жить в наших сегодняшних условиях».
Супруги предполагают уехать из арендной квартиры и переехать к родителям, и это будет значить, что их будущее уже связано с другой страной. Но если вернуться, они сделали бы все то же самое.
Ирена Котелович/MB, belsat.eu
