Чернобыль в белорусском кино и литературе. Что почитать, посмотреть и как оценить
Одна из живых белорусских травм – Чернобыльская катастрофа – завела механизмы памяти и скорби и наложила отпечаток на отечественное искусство, в частности – на кино и литературу. Через них к аварии можно возвращаться, с ними ее осмысливать либо нет – зависит от того, насколько искусство в этом направлении искренно. Мы приводим пять литературных произведений и пять фильмов на тему аварии на Чернобыльской АЭС, а также разговариваем с критиками о том, как эту трагедию наша культура проработала.
«Чернобыльская молитва» Светланы Алексиевич
Как обычно у белорусского нобелевского лауреата, из сотен интервью складываются раскатистые голоса, показывающие, чем катастрофа – в этом случае авария на Чернобыльской АЭС – оказалась в жизнях людей. В книге заговорили жители Припяти, ликвидаторы, врачи, ученые, политики – свидетели аварии либо времени, когда она случилась. «Чернобыльская молитва», которая существует во многих переводах и переизданиях, ставилась в театре и воплощалась в кино. В частности, книга откликнулась в нашумевшем сериале «Чернобыль» телеканала «HBO».
«Чернобыльские джунгли» Игоря Бышнева
Съемочная группа организовала 15 экспедиций, чтобы сделать документальный сериал о природе зоны отчуждения через 20 лет после чернобыльской катастрофы. Что происходит с некогда заселенной территорией, с которой ушел человек? Ряд аномалий, аисты и зубры и редкие в этих местах люди – герои семи коротких серий, которые вышли в 2005 году и получили несколько фестивальных наград.
«Злая звезда» Ивана Шамякина
Произведение вышло в 1991 году и стало первым белорусским эпическим романом на тему Чернобыля. Шамякин сам родом с Полесья: он своими глазами видел жизненные трагедии, когда приезжал в родные места после аварии. Чернобыльская катастрофа в книге прерывает празднование свадьбы, которая объединила семьи Пустоходов и Пыльченков. На истории двух семей писатель показывает разрушенное Чернобылем гнездо и то, как трагедия прокатилась по белорусским судьбам.
«Чернобыль. Пепел» Сергея Лукьянчикова
Фильм снимался через 10 лет после аварии на Чернобыльской АЭС «за колючей проволокой 30-километровой Чернобыльской зоны». Уровень радиации тогда превышал норму в сотни раз, но раз в год бывшим жителям теперь уже заброшенных деревень позволяли посетить родные места. Они приезжали сюда в Радуницу. Приехал и Сергей Лукьянчиков, который в сотрудничестве с композитором Виктором Копытько сделал из этого путешествия бессловесный документ времени.
«Спаси и помилуй нас, черный аист» Виктора Казько
В пародийно-сатирической манере писатель показывает жизнь деревни, пострадавшей от аварии на Чернобыльской АЭС. Здесь есть свои Сталин, Берия и ЦК, а окрестностях – полно советского абсурда. Жители забыли свои имена и воплотились в громких аналогиях. А Чернобыль здесь звучит как символ и сопровождается печальными как обусловленностью, так и пророчествами.
«Черный аист» Виктора Турова
Один из последних фильмов классика беларусского кино Виктора Турова. Лента вышла в 1993 году и была снята как раз по мотивам повести «Спаси и помилуй нас, черный аист». Главную роль здесь играет Борис Невзоров, а музыку написал Евгений Дога.
«Львы» Ивана Пташникова
Написанный в 1987 году рассказ «Львы» ведется от имени собаки Джуки. Она задыхается от сухой горячки и ищет хозяев, которые недавно сели с детьми и с чемоданами в переполненный автобус и уехали. Территория тем временем полнится голодными и облезлыми Бимами и Пушками, а чужие люди на самосвалах приезжают их отстреливать. Здесь можно упомянуть также повесть «Дорога Мурзика» Михаила Зизюка, где постчернобыльское время также описывается от имени собаки.
«Волки в зоне» Виктора Деругина
Пессимистический фильм показывает тех, для кого Чернобыльская катастрофа стала возможностью поживиться. Группа мародеров действует в закрытой радиационной зоне и под прикрытием полиции охотится на брошенные хозяевами ценности, технику и другие вещи. Купленное продают по всему Советскому Союзу, а приостановить преступную схему берутся бывший капитан милиции Родион с напарником Стасом. Лента вышла в 1990 году, ее создатели – минская и ленинградская студии. Интересно, что Беларусь в производстве представляла частная студия «Импульс». И только после тема Чернобыля появилась на киностудии «Беларусьфильм».
«След черного ветра»
«След черного ветра» – вероятно, одна из самых ужасных книг о Чернобыле. Составленная из детских сочинений и рисунков, которые к 10-летию катастрофы присылались на специальный конкурс Белорусского Социально-Экологического союза «Чернобыль» и газеты «Набат». Содержание книги отобрали из более 500 работ, авторы которых пытаются осмыслить, что произошло в 1986.
«Я помню» Сергея Сичева
Идеологически обусловленный художественный фильм национальной киностудии о том, что природа со временем очищается, и боль Чернобыльской катастрофы отходит в прошлое. Главный герой – успешный художник Анатолий Буслов, живя в Минске, много лет страдает от воспоминаний о выселении из Чернобыльской зоны и смерти брата. Анатолий решает съездить в родную деревню и обнаруживает: вопреки ожиданиям, жизнь в ней кипит и бурлит. Тогда художник берется за роспись местной церкви и в конце концов остается в родительском доме. Главные роли исполнили Владимир Гостюхин, Анатолий Кот и Ольга Фадеева.
Наталья Агафонова, кинокритик, киновед:
– И в документальном, и в игровом кино все более-менее значимое на тему Чернобыля сделали в 1990-е, когда кино зафиксировало ощущение апокалипсиса и шок от трагедии. Но даже тогда к анализу катастрофы и тем более ее социально-политического двигателя никто даже не приблизился.
Как обычно, вперед продвинулись документалисты. Считается, что первой ясной попыткой осмыслить трагедию стал фильм Владимира Дашука «Пейзаж после битвы» 1989 года. В 1993-1996 годах Сергей Лукьянчиков в апокалиптической тональности сделал целый цикл молчаливых лент. Были две трогательные картины Владимира Теслюка «Беда» и «Третий Ангел вострубил» – трагедии, где смерть становится тотальной. Некоторые сцены оттуда мне просто врезались в память. Что-то не вышло: например, картине Анатолия Алая по сценарию Владимира Некляева не дали состояться.
А потом на эту тему начали даже не снимать, а делать фильмы к круглым датам. В 2016 вышел «Чернобыль. Экзамен для нации» Евгения Сетько с посылом, что – все хорошо, государство позаботилось, мы все преодолели. На его просмотры потом школьников сгоняли.
Зато вдруг в 2019 году появляется жестокий и мужественный «Неизвестный рай» Дарьи Юркевич, который я считаю одним из лучших в этой теме. Режиссер создала образ зоны как ловушки для беларуса. В фильме рождается выдающаяся метаморфоза: семья бросает зону отселения и переезжает в квартиру, то есть улучшает свои бытовые условия, но остается в том же кругу Чернобыльской зоны, и выхода из него нет.
Что касается игрового кино, здесь фильмов гораздо меньше, и все они, помимо случайных, также были сделаны в 1990-е. Съемочная группа первого – «Волки в зоне» – несколько дней провела в радиационной зоне. Собственно эти «документальные» эпизоды, транслирующие боль отчуждения, здесь наиболее весомые. Потом был слабый и неопрятный «Черный аист» Виктора Турова, в этом же 1993 появилась «Душа моя, Мария» Вячеслава Никифорова – пожалуй, самая высокая точка в нашем художественном кино на Чернобыльскую тему. Была «Метаноя» Виталия Шувагина, а в 1999 году вышел «Рейнджер из атомной зоны» также Никифорова, где Чернобыльская зона превратилась в пространство, где живет и играет всякий сброд.
В игровом кино чернобыльская тема, я считаю, в 1990-е и ушла: Чернобыль от трагедий перешел в авантюрные, приключенческие фильмы, а зона вместо таинственного, загадочного, символического пространства стала загрязненной местностью, где нехорошие люди делают свои нехорошие дела. В 2020 году появился снятый за бюджетные деньги ужастик «Запретная зона» Митрия Семенова-Олейникова, действие которого происходит в зоне отчуждения. Впрочем, сначала сценарий никак не связывался с Чернобыльской темой: думаю, его переделали на волне популярности сериала «HBO».
В целом в кино трагедия не проработана в искусстве так, как положено, а последние 20 лет она вообще, считай, запущена. Если в 2016 к круглой дате со дня аварии на АЭС Минкульт еще заставлял что-то делать, хотя бы плакатно-пропагандистское, то в этом году даже такого запроса не было. Но это не касается только темы Чернобыля: надо сказать, наш кинематограф никакой темой не занялся серьезно. Если в 1990-е мы наблюдали подъем: не было денег, но была свобода выбора, то после все постепенно снова начало встраиваться в контекст возрождения социализма. Кинематографисты отошли к нейтральным, безопасным темам и в конце концов пришли к пропаганде в духе застойных 1970-х.
Тихон Чернякевич, литературный критик, литературовед:
– Когда Чернобыль переосмысливался по горячим следам, он ощущался как катастрофа, сравнимая для беларусских литераторов с военными событиями. То есть с чам-то, что разрущает правила и устои, меняет связи между людьми и обнажает экзистенциальные вопросы. В более-менее статичной ситуации, в которой были тогда беларусы, она стала сильным толчком для поэзии и прежде всего прозы.
В лирике трагедия была более сглажена: в ней говорилось о частной, тонкой материи вроде ностальгии по брошенной деревне. Проза же бралась за национальные вопросы, так как трагедия затронула прежде всего Беларусь, и страна начала острее осмысливать себя как Беларусь.
Этапным, например, стал рассказ Пташникова «Львы», где мир, летящий в ад, показан глазами собаки. Многие прозаики, прежде всего Виктор Казько, отразили тему в русле приближения какого-то апокалипсиса. Для Шамякина Чернобыль стал поводом выявить недостатки общества, что для меня, честно говоря, похоже на какую-то конъюнктуру.
Рассказ «Жесть» Андрея Федоренко на микроуровне показал разорванные связи и измененные правила жизни на загрязненных территориях. В нем герой маргинал – местный алкоголик – вдруг становится самым главным человеком на селе, ведь когда все уехали, он единственный может что-то сделать для оставшихся старых людей. Метафору зоны, наверное, лучше всего изобразил Василь Быков в «Волчьей яме», где солдат-дезертир убегает из армии именно в зону, и там чувствует себя более безопасно, чем в реальной жизни. Также в этом контексте хороша поэма Некляева «Зона».
Тема Чернобыля много звучала именно в конце 1980 – начале 1990, что совпало с процессом демократизации и социальной критики, когда общество рефлексировало над ошибками советского руководства, а интеллигенция говорила на неудобные темы, в том числе об аварии на Чернобыльской АЭС.
Сейчас, конечно, эта катастрофа осмысливается гораздо меньше. Можно упомянуть поэзию Юлии Тимофеевой, которая переводит все это в жестокое русло предательства человеком Земли. Возможно, у литераторов есть ощущение, что тема себя исчерпала и после «Чернобыльской молитвы» ты неизбежно снизишь планку. А Алексиевич, конечно, вывела катастрофу на высокий уровень, ее книга прозвучала по всему миру, особенно после трагедии на Фукусиме.
Большинство тех, кто писал на тему Чернобыля, сами родом из пострадавших мест, они чувствовали эту боль. Теперь же Чернобыль стал метафорой, какой-то черной дырой, к которой не стоит часто прикасаться. Я бы сказал, что эта травма прошла период полураспада, то есть мы ее приняли и с ней живем, и каким-то образом это видно в литературе. В то же время здесь еще много потенциала, и хотя мы пока остановились на вершинах – той же Алексиевич, возможно, еще придем к более плотной разработке темы.
Ирена Котелович/ОГ, belsat.eu
