«Никогда не спрашивай у заключенного: «Как ты?..» Большой разговор с Дарьей Чульцовой – в 38-й день после тюрьмы
Бывшая политзаключенная журналистка «Белсата» Дарья Чульцова признается, что в неволе избавилась от клаустрофобии и научилась обниматься. Она провела в заключении 657 дней и вышла на свободу 3 сентября. Про горы, книги, розовые платья и Екатерину Андрееву разговариваем с Дашей на крыше библиотеки Варшавского университета. На высоте. В 38-й день на свободе.
«Боюсь ли высоты? С мамой ездили по канатной дороге в кабинках около Татр – мне не было страшно», – говорит Даша Чульцова и очень искренне улыбается.
Высокая и светлая, в белом пальто, накинутом на майку с синими васильками и строчками из «Слуцкіх ткачых» Богдановича («Заміж персідскага ўзору…»).
Но прежде всего – глаза, которым в ясности и глубине лазури проигрывает и Варшавское небо над нами. Эту завораживающую голубизну не смогли подавить ни СИЗО, ни беларусская колония. «Немного демоническая Даша», – говорит моя коллега-фотожурналистка. Где-то внизу раздаются звуки сирены…
Окно
«Знаете, я страдала клаустрофобией, пока меня не задержали и не начали возить в автозаках и садить в «стаканы» СИЗО. Да-да, от этого страха они мне излечили. И вот я сидела в той же кабинке на «канатке» – и ничего на меня уже не давило: ни высота, ни тесное пространство», – рассказывает Даша.
Она оглядывается на звуки сирены и делает глоток крепкого черного кофе без сахара, приготовленного внизу.
«Никому еще этого не рассказывала, но… когда меня первый раз бросили в автозак, было темно. Поставили в этот «стакан». Темнота, не понимаешь, что происходит. Потом включают свет, и я вижу… кровь – кровь на стенах. Я в этом «помещении», которое сжимает меня, на стенах – кровь, и я не понимаю, что делать. Стояла и не прикасалась к стенам. И тут в голове возникает образ огромного окна, за ним – поле, я могу протянуть руку и прикоснуться ко всему: поле, цветы, деревья… И стены исчезают», – рассказывает бывшая политзаключенная.
Говорит, что позже научилась абстрагироваться: ехала в автозаке или сидела в «стакане» – но на самом деле ее там уже не было.
Сигареты
Даша в Варшаве несколько недель. Уже попробовала снять первый после освобождения сюжет для «Белсата» – о кофе. С начала ноября планирует загрузить себя работой, потому что «это необходимо». Ну, а кофе – он везде кофе. Там (постоянно употребляет слово «там», когда говорит о колонии) он тоже играл важную роль – напоминал об обычной жизни. Был ритуалом. Как, кстати, и сигареты.
«Это был настоящий ритуал. Ты знаешь, что можешь выйти, один или с кем-то, и покурить. Мы с Тоней Коноваловой были в одном отряде, какое-то время с нами была Маша Каленик. И все время – вместе: курили, пили кофе, ели, смотрели телик, читали письма. Это очень важно – быть там вместе. Без этого очень трудно. Быть там одиноким невыносимо», – говорит Даша.
В Варшаве она уже посетила маму и двоих детей своей политзаключенной подруги Антонины Коноваловой (осуждена на пять с половиной лет колонии, осталось еще три) и очень переживает из-за того, что «Тоня осталась там одна».
«Наверное, нельзя говорить так, но я знаю, что туда еще поедут наши. Надеюсь, они там смогут быть вместе», – говорит бывшая политзаключенная.
Гасим сигареты. Даша признается: до последней недели в колонии не говорила маме, что начала курить. Написала только перед освобождением: «Мам, будь готова: я курю». Мать приняла: ее дочь вышла оттуда совсем взрослой.
Мама
Слово «мама» Даша выговаривает с такой теплотой, что даже на какое-то мгновение останавливается ветер. Мама, которая писала письма, приезжала на свидания, дарила ей майку с васильками и первую пепельницу. Мама, которая сидела рядом в тесной кабинке с видом на Татры. И которая сейчас здесь, в Варшаве («Опекает тебя» – «Нет, это сейчас я ее опекаю», – смеется Даша).
«У тебя мамины глаза?» – спрашиваем.
«Да у нас у всех такие глаза!» – улыбается Дарья, и голубизна ее глаз светлеет.
Упоминая ту недавнюю поездку по канатной дороге, говорит, что на самом деле в горах по-настоящему так ни разу и не была.
«Я – человек гор. Я хочу в горы! Мечтала об этом с самого начала, как только задержали. Хочу на высоту, туда, в этот кислород. Не знаю, почему. Мама мечтает о море, а я не понимаю, что там такого. А вот горы… Татры только издали увидела и подумала: О, Господи!» – делится Даша Чульцова.
«Хочешь остаться в одиночестве на какой-нибудь вершине?» – спрашиваю.
«Нет, с кем-нибудь. Ведь одной сейчас тяжело. Может, потом и пройдет, но теперь, когда остаюсь одна, в голове начинает что-то крутиться. Мама говорит, что закрываюсь совсем, ничего не воспринимаю, живу в своих мыслях. Но я стараюсь», – отвечает Даша.
Дарья Чульцова. Варшава, Польша. 11 октября 2022 года. Фото: Алиса Гончар / Белсат
Белое
Поэтому и оделась в белое. Рассказывает, что просто зашла в магазин и приобрела все светлое.
«Мама говорит, что человек покупает белое, если у него все хорошо, но у меня это, наверное, для того, чтобы все было хорошо. Чтобы уйти. Ведь больше года только черное там носила, если не считать розовых платьев», – говорит Даша.
Из черного на ней – только «мартинсы» с красными тесемками («Даша – антифа», – смеется). Те самые, кстати, в которых была задержана два года назад вместе с Екатериной Андреевой во время стрима на площади Перемен в Минске. Уже не ботинки – история.
«Пока я была в СИЗО, люди мне слали носки. Разноцветные: розовые, зеленые. Ну, может, не сто пар, но очень много носков. Среди них были с изображением Фредди Меркьюри, я очень люблю Queen. Там он стоит в своей знаменитой позе, и надпись The Show Must Go On – «Шоу продолжается». Я утром надела эти носки – и меня тут же вызывают на комиссию ставить на учет как склонную к экстремизму. И вот я иду в этих носках, меня ставят лицом к стенке, а стою и смеюсь сама себе: все правильно, «шоу продолжается», – вспоминает Даша Чульцова.
Девушка признается, что вчера в Варшаве приобрела себе восемь пар носков, но те, что получила в Жодинском СИЗО, тоже с ней.
Катя
Даша вспоминает, как в изоляторе получила однажды передачу с толстовкой, на которой было изображение ее и Кати Андреевой. Как сами собой текли слезы, как капали на эту толстовку… А потом – о единственных объятиях с Катей уже в колонии. «Незаконные», по сути. После киносеанса на зоне. Сюжет для кино.
«Где-то за две недели до того, как ее увезли в СИЗО перед новым судом, мы встретились в клубе. Ее на тот момент перевели в новый отряд. Там она получила возможность ходить в клуб, где по воскресеньям в 19 пускают фильмы. Пока я была в 17-м отряде, то и мне нельзя было, а когда перевели в 7-й, стало можно. Я попросила девушку, с которой дружу и которая была в одной «локалке» с Катей, чтобы та ей передала, что я прошу ее прийти в кино. И она пришла. Не подсела ко мне, потому что надо было быть осторожной. Но после фильма она проходила возле меня, и я ей говорю: «Иди сюда! «Подошла – и я ее так зажала в объятиях!..» – рассказывает Даша Чульцова.
Вспоминает: когда, возвращаясь из клуба, проходила мимо их локального участка, Катя ждала ее, чтобы еще раз улыбнуться.
«И она так улыбалась!.. Показывала мне сердечки. Это были первые объятия за все время после задержания. До этого могли только взглядами и беззвучно устами общаться, мол, держись, все будет хорошо», – вспоминает Даша.
Говорит, что не запомнила название фильма на том сеансе. Редко ходила в клуб. Очень переживает, чтобы после нынешнего возвращения Кати на зону на нее не давили, как это было раньше.
«На самом деле, я именно там научилась обниматься. Ведь там без близкого человека очень тяжело. Нам повезло в каком-то смысле, потому что там есть наши люди. И настоящая дружба. Обычные заключенные часто просто используют друг друга. Между нами такого нет. Хотя оперативники вбивают в головы, что в тюрьме не может быть друзей. Неправда. Они просто не понимают, с кем имеют дело. На самом деле эта близость и дружба очень важны. Без объятий там не выжить», – подытоживает Даша.
«Помиловка»
Она говорит, что среди обычных заключенных в женской колонии были люди, которые ненавидели «политических», однако таких было немного. Зато был девятый отряд, пресс-отряд так называемый. В нем многие из «обычных» сотрудничали с оперативниками. Через тот отряд прошла и Катя Андреева, и Тоня Коновалова, другие. На «политических» давят через шантаж, провокации, психологическое и физическое издевательство («Если им дадут команду «фас», они сделают все, чтобы тебе было плохо»).
«Тоню Коновалову в 9-й переселяли на какое-то время, но потом перевели в седьмой. А в 9-м над ней издевались. И петли для пуговиц резали, чтобы не могла куртку застегнуть, а это нарушение формы одежды. И в шапку иголки засовывали, чтобы во время вывода их на шмоне нашли – а это уже ШИЗО. Правда, на комиссии с ней поговорили и в изолятор не бросили, потому что она сразу начала оспаривать, говорить, что это не ее иголки. Кате тоже подбрасывали разные вещи. Такое моральное давление: вот мы можем это сделать, пусть и не пойдешь в ШИЗО, но мы можем это сделать», – рассказывает бывшая политзаключенная.
По мнению Даши Чульцовой, в колонии, несмотря на большее пространство, бывает труднее, чем в СИЗО. Именно через оперативников, постоянно давящих, через людей, которых натравливают на политзаключенных и которые постоянно за ними следят.
Особенно сильное давление Дарья испытала, когда ее вынуждали написать просьбу о помиловании («помиловку») на имя Александра Лукашенко.
«Когда я только приехала, они несколько месяцев давили, чтобы я признала вину и писала «помиловку». Вызывали все: оперативники, администрация, заместитель начальника колонии, психологи, мастер на работе, «завхоз». Очень тяжело было. Я в один момент просто не выдержала. Такое психологическое давление: пиши, пиши, пиши!.. Каждый Божий день. Но потом, видимо, для них это стало неактуально», – рассказывает Даша.
«Помиловку» она так и не написала: «Какого черта мне писать, если я ничего не сделала? Я так им и говорила: как я могу просить человека, который меня сюда посадил, меня отпустить?»
Отрыв
Осеннее солнце играет в зайчики со стеклами библиотеки. Небо заглядывает через стеклянные потолки в читальные залы. Мы тоже. Когда стоишь на крыше библиотеки, невозможно не спросить о книгах.
«Ой, у меня там целый список прочитанного, я его случайно оставила в Шклове. Из последнего «Марию Стюарт» Цвейга прочитала. А вообще, и «Люди на болоте», и Шекспира почти всего перечитала. По классике прошлась», – рассказывает Даша.
Отдельно говорит о книге, которая попала к ней еще в СИЗО – «Цветы для Элджернона» Дэниела Киза.
«Фантастическая книга. Когда у меня спрашивают, что почитать, всегда советую ее. Просто обязательно читать! Не буду говорить, о чем она. Начало, правда, может напугать… Но в конце – я плакала. Одна из немногих книг, над которыми плакала. Еще – над «Зеленой милей», – признается Даша Чульцова.
«Даша, а там реально плакать?» – спрашиваем.
«Ну, ночью, но…» – Даша задумывается и вдруг улыбается.
Рассказывает, что в отряде лучше не «давать слабину». Но Даша нашла-таки в колонии «место для слез» и отрыва – «психологическую лабораторию». Говорит, что тюремные психологи особо ничем помочь не могли, и разговаривать с ними не было смысла, но в «лаборатории» имелось помещение, где можно было побыть в одиночестве и послушать музыку.
«Когда у меня были панические атаки в колонии и когда чувствовала, что надо побыть в одиночестве, потому что вокруг тебя всегда невероятно много людей, я просила меня туда увести. Просто приходишь, садишься в это кресло и начинаешь плакать. Это все из тебя выходит, и после этого… начинаешь танцевать. Разуваешься и танцуешь – уходишь в отрыв. Потому что один! И тебе правда становится легче», – вспоминает Даша.
Танцевала под любимый Queen. Но было еще одно место «выплеска эмоций» – беседка, где однажды запела песенку из советского мультика про мамонтенка. На словах «Пусть мама услышит, пусть мама придет» все разревелись. Когда надо было поплакать (началась война), садились с подругой Тоней в беседке – и начинали петь. Ну, а плакать уже не стеснялись.
Форма
Спускаемся вниз под шуршание осенних листьев. Музыка осени. Даша признается, что это ее любимая пора года: «Мне комфортно осенью». Вдруг становится пасмурнее: впереди зима, которую в колонии переживать трудно. А там – Тоня, Катя, Маша… Сколько зим еще?
«Когда холодно, там очень тяжело. Стоят по полчаса на этих проверках, на выводах – все мерзнет. Из одежды – телогрейки, но они никакие. А вы бы увидели зимнюю обувь, которую там выдают! Везет тем, кому присылают с воли. Ведь тюремной зимней обувью просто убиваешь здоровье. Она картонная. Ни намека хоть на какой-то пушок», – говорит Даша.
Возмущается, что женщинам не разрешают ходить в брюках. Просто нет такой формы одежды. Исключительно юбки. Поэтому в межсезонье, когда уже довольно холодно, но администрация не объявляет еще перехода на шапки и зимнюю обувь, женщины выходят в балетках и розовых платьях, а сверху – синяя телогрейка. Плюс розовый платок на голову. «Смотрится впечатляюще», – смеется Даша.
«К такому очень долго привыкаешь. Я первый раз надела и остолбенела. А когда в костюме была, шутила, что похожа на председателя сельсовета: розовая рубашка, пиджак непонятного болотного цвета, юбка и розовая косыночка», – говорит бывшая политзаключенная.
«Я «Финансиста» Драйзера прочитала. И вот он там описывает, какую форму его герою выдали, когда попал в тюрьму, какую обувь, и как это страшно выглядело. И там про то, что все это делается, чтобы ты чувствовал себя максимально убого. Чтобы понимал, насколько ты ничтожен. Я читала и думала: там начало ХХ века, и вот вам Беларусь ХХІ века. Чтобы чувствовали себя максимальными ничтожествами там», – говорит Дарья.
Это «там», – уже где-то внутри. Под белой одеждой с васильками. За голубизной глаз. Избавиться от него невозможно, пока «там» остаются близкие друзья, беларусы. Тридцать восьмой день свободы.
«Нормально»
На прощание дарю Даше варшавский каштан на счастье и желаю добраться до гор. Обнимаемся.
«Даша, а если бы мы поменялись с тобой местами, что бы ты спросила у себя на прощание?» – спрашиваю.
«Это скорее не вопрос… никогда не спрашивайте у человека, сидящего в тюрьме: «Как ты?» Это самый ужасный вопрос. Никто вам на него честно не ответит. Когда до меня доходили письма с таким вопросом – что я могла ответить? Ну, нормально», – отвечает она.
«Как ты?..» – повторяю.
Дарья смеется: «Нормально!»
Дмитрий Мираш / Авер belsat.eu
