Философское эссе Алоизы Пашкевич о новых белорусских кочевниках, поиске себя и своего дома.
Моя бабушка Мария Павловна попала в Беларусь по распределению, с оптимизмом покинув родной Тамбов во имя «восстановления народного хозяйства» – масштабного плана по преодолению военных разрушений, нанесенных БССР фашистской оккупацией и сражениями на ее территории. Происходила она из семьи потомственных аптекарей, а в Беларуси, где погиб каждый четвертый, врачи и лекарства были на вес золота. В деревне Засулье Столбцовского района Минской области, где новоприбывшей поручили заведовать сельской аптекой, познакомилась с дедом, поляком Станиславом, работником железной дороги. Так появилась моя мама. Закончив витебский медицинский, она, как и многие выходцы из белорусских поселков и деревень, перебралась в столицу – строить дом, карьеру и коммунизм. В середине прошлого века вряд ли кто-то мог предположить, что навыки адаптации и строительства «с нуля» понадобятся внукам советских энтузиастов – в обстоятельствах, которых никто из нас не выбирал.
Номады, согласно Феликсу Маркаро, исследующему истоки феномена и его актуализацию в современных условиях, – естественное состояние представителей присваивающей экономики, охотников-собирателей, еще не познавших прелести оседлого образа жизни и мало заинтересованных в коммерции на перекрестках торговых путей, городов. Примерно 12 000 лет назад наши предки бродили по земле небольшими кочевыми племенами в поисках съедобной растительности и животных для охоты. Схемы их передвижения диктовала природа: местонахождение менялось в зависимости от доступа к плодородным землям и отсутствия неблагоприятных погодных условий и хищников.
«Стремление к миграции, поиску, путешествиям имеет глубинные корни и является базовым, инстинктивным, – размышляет Маркаро. – Если бы у нас не было кочевого инстинкта, человеческий род все еще населял бы территорию Африки. Кто знает, может мы бы вообще вымерли. 98% своего времени на Земле в виде анатомически современных разумных существ мы провели, перемещаясь малыми группами охотников и собирателей. Миграция и постоянное движение были нормой, а не исключением. Жизнь с рождения до смерти в деревне, городе или мегаполисе – достаточно недавнее и весьма аномальное явление».
До недавних пор, однако, ни номады, ни кочевники, ни (и)мигранты не звучали как концепции для среднестатистического европейца «естественные». Однако с подавлением белорусского протеста и началом войны в Украине миграция переместилась на площади европейских (и не только) городов, в очереди за продуктами в магазинчике за углом и на детские площадки, откуда теперь слышны разговоры на двух или трех языках.
Мозаика историй белорусов, вынужденно покинувших страну в результате политического кризиса и репрессий, гораздо более разнообразна и охватывает как цифровое племя айтишников, так и разорившихся или рискующих разорением (в том числе в результате санкций) бизнесменов, репрессированных активистов, правозащитников, волонтеров, медиа и культурных работников. Отдельной категорией являются пережившие двойную травму белорусы, бежавшие в Киев или Львов – от Лукашенко и, после 24 февраля, от Путина – в Европу.
Наблюдая за тем, с какой скоростью белорусы придумывают и реализуют стартапы (школы, кофейни, коворкинги, агентства) в координатах иных географий, снова вспоминаю Феликса Маркаро. В описании нации новых номадов, он отмечал, что значительная доля мигрантов остается незамеченной широкой публикой и не попадает в скандальные новости мировых СМИ: «Этот процесс разворачивается медленно, ровно и достаточно гладко – как слияние, а не вторжение».
Что для вас сейчас дом?
Предложив новым номадам поделиться снимками трех вещей, ассоциирующихся у них с домом, я получила галерею портретов, где каждый предмет четко говорит сам за себя, помогая лучше понять состояние и ценности белорусов, оказавшихся в вынужденной иммиграции. «Что для вас сейчас дом? Насколько это понятие изменилось за последние годы? Чему учит дорога?» – спрашивала их я, и многие ответы звучали так, словно мы все по-прежнему под одной общей крышей.
- Шарф. В Минске у меня была коллекция шарфов разных видов. Сейчас остался один, максимально приспособленный для путешествий: занимает минимум места и хорошо согревает.
- Итальянское мыло. Мы взяли его, когда уезжали из Минска в декабре 2021. Всегда раньше покупали такое домой, поэтому оно для меня пахнет нашей квартирой. Бессознательно забросила его в рюкзак, когда покидали Киев. Теперь мыло сопровождает нас в переездах по Венгрии и Португалии.
- Чокер из речного жемчуга. Дочка в Киеве увлеклась плетением из бисера, вся детская комната была в мелких бусинах. Чокер она сделала для меня за несколько дней до войны.
- Книга Патти Смит «Просто дети». Ее я закинула в рюкзак еще в Минске, в октябре 2020, когда думала, что уезжаю в Киев максимум на два месяца. Меня и веселит, и восхищает эта наша женская черта – собираешь сумку в панике и спешке, но успеваешь подумать, что поставишь на полку на новом месте. Книга – история очень трепетных отношений двух прекрасных творческих ребят, певицы Патти Смит и фотографа Роберта Мэпплторпа, история строительства их жизней в Нью-Йорке в 1960х, не имея за душой ничего, кроме желания сделать для мира что-то очень красивое. Чудесная, даже сейчас читается хорошо.
- Брошка. Бывший возлюбленный привез из, конечно же, Киева, где пережидал в августе 2020 ход уголовного дела нашего общего друга. Мы с ним очень любили песню “Гранаты” тверской гранж-группы “Пионерлагерь пыльная радуга”. Спустя полтора года после августа 2020 сумку я собирала под сирены и доносящиеся издалека взрывы. Вчера опять попалась на глаза цитата Оскара Уайлда, что жизнь куда чаще имитирует искусство, чем искусство жизнь. Гранаты, заморские, блин, фрукты, громко падают на стол в каждом украинском доме. Во всех домах, где сейчас живут люди с сердцем и совестью.
- Носки. Ну, это вообще классика, какой беларус первым делом после переезда не пойдет искать то, что так важно видеть в доме и что через границу так просто не провезешь? Купила в Киеве, но до Варшавы добрался только один. Так что этот одинокий поношенный парень – всем домам дом. Нравится думать, что, когда я вернусь, на месте второго в ящике уже будет лежать жовто-блакитный.
- Велик, часы и удостоверение. Но, вообще, каких-то особенных вещей у меня нет, не привязан я к ним… Перед отъездом особенными предметами занимается скорее моя мама – иконку кладет, например. У нее подход тотемный, а у меня практический.
- Штаны. Их я купила на самом деле уже здесь, в Варшаве, потому что уезжали мы быстро и только с двумя сумками, так что много с собой не возьмешь. Но они максимально похожи на те, которые я носила в Беларуси и Украине. Присутствие похожих вещей успокаивает.
- Духи. Я очень люблю запахи и духи, поэтому взяла с собой пару баночек, просто чтобы любимые ароматы были рядом. Именно эту я купила в Москве, и пахнет этот аромат жасмином и пряной листвой.
- Жесткий диск. Вообще, все жесткие диски стали первым, что я положила в сумку, когда объявили войну, потому что там у меня вся моя работа.
За первый год своей эмиграции я сменил 30 квартир — шучу, что уже сам могу вести квартирный вопрос. В каждую мы переезжали не с рюкзачком, а со всеми вещами, поэтому туристический прикол происходящего сдуло в первые недели.
В съемных квартирах редко бывает душа. Большинство арендного жилья обезличено под некий стандарт, чтобы вдохнуть жизнь в интерьер, в каждой новой квартире или доме я раскладываю алтарь. На алтаре – всякие памятные штуки: камушек из Одессы, кристалл висмута с киевского магазина, трубочка для рапэ, чайник для китайского чая, свеча. Эти вещи — ниточки с местами, где я был раньше. Если использовать язык психоанализа, все они – «переходные объекты», успокаивающие предметы, как кукла или мамина куртка в детстве, что-то, что говорит о том, что все хорошо и в порядке.
- Маленький чайник для чая моей девушки;
- Трубочка для рапэ на подаренной ткани из Перу;
- Подарок от подруги – бронзовый жук.
- Бокалы для вина. Всегда первым делом стараюсь купить их в новой квартире. Для меня это способ баловать себя в мелочах: можно, наверное, пить из любых, но хочется из красивых. В каком-то смысле дом – там, где идеальные винные бокалы.
- Свечки. Мы, естественно, не возим свечки с собой, а приобретаем на месте. Но через запах (пусть никак с тобой и домой пока не связанный) они создают ту самую домашнюю атмосферу уюта.
- Собака. Собаку, конечно, с натяжкой можно отнести к предметам, но ее присутствие свидетельствует о серьезности намерений. Если мы перевезли с собой жить собаку, значит дом какое-то время здесь.
- Фотография Daniel Müller Jansen из серии «Great Expectations no. 33, 2016-2022». Из Беларуси я приехала в Лейпциг. В первые дни в новом месте попала на фотофестиваль f/stop. Среди промо-материалов я нашла этот снимок — точная ассоциация с понятием «дом» в тот момент. После я перевозила это снимок из квартиры в квартиру, и он уже немного истрепался по дороге. Описание проекта автора этой фотографии оказалось ироничным и отчасти пророческим для белорусов. «Большие надежды» показывают места, где можно увидеть как ожидание, так и большие надежды большинства граждан Южной Африки. Настало время строить, как однажды сказал Нельсон Мандела, положив начало процессу, который продолжается и сегодня».
- «Алтарь». Мои сокровища, которые я собираю на своем пути в эмиграции для всяких магических ритуалов.
- Цветы. За последние 9 месяцев у меня было 12 переездов. В каждой новой квартире я покупала себе цветы. Для меня это якорь, который в любом месте даёт ощущение дома.
Среди наиболее популярных направлений для новой волны белорусской эмиграции стали страны, граничащие с Беларусью: Польша, Литва и Латвия. По данным Министерства иностранных дел Польши, за период с июня 2020 года по июль 2021 года белорусы получили более 178 000 виз. Литва выдала более 4 000 гуманитарных и 20 000 национальных. 206 человек направили запрос на получения убежища. Неожиданно обратила на себя внимание и Грузия – государство, требующее от новых номадов из Беларуси наименьшее число документов и отличающееся сносными ценами. С начала войны туда выехало почти 16 000 белорусов, за 2021 – более 35 000.
АП, фото предоставлены редакции belsat.eu
