«Больно, когда причисляют к русской литературе». Беседа с Юлией Артемовой, автором книги «Я и есть революция»
Очередное издание в рамках издательской инициативы «Пфляўмбаўм» – и очередной успех. Все говорят о книге «Я и есть революция» жительницы площади Перемен Юлии Артемовой. Надо сразу оговориться: текст был написан еще в 2019 году, соответственно, прошлогодних событий в Беларуси не затрагивает. Но затрагивает дружбу, панк и случайный успех – свободным и слаженным литературным языком.
Беседуем с автором о внезапной славе, близости и дружеских карточках в беллит
– Сейчас много разговоров о вашей книге. Как вы себя в этом чувствуете?
– Я не ожидала такого ажиотажа и в каком-то смысле была к нему не готова. Прозвучит, наверное, нелепо, но я себе все это по-другому представляла.
– Как вы себе это представляли?
– Во-первых, не думала, что люди будут говорить о книге сами. Я ожидала, что, как это часто бывает у нас, в беллите, мне придется за всеми бегать и ее подсовывать: «Пожалуйста, почитайте! Может быть, вам будет интересно, может быть, вы купите, а если купите и прочитаете, может быть, что-то о книге напишете». Во-вторых, о тексте начали говорить, когда еще мало кто его видел, поэтому разговоры получались будто в вакууме, больше обо мне или что-то вокруг книги. В этом я себя чувствую максимально некомфортно: у меня есть желание презентовать книгу и нет желания презентовать себя.
– Столкнулись ли вы с тем, что от книги ждали рассказа о прошлогодних событиях в Беларуси?
– Да, и с одной стороны, это расстраивает, ведь не хочется играть на каких-то обманутых ожиданиях. Но о том, что книга будет и что она будет с таким названием, некоторые, в том числе в литературных кругах, знали еще в 2019 году, так вот я заметила, что те, кто прочитал книгу сейчас, воспринимают текст по-другому.
– А в чем разница?
– Может, это высокомерно, но мне кажется, в произведениях искусства не совсем и важно, что автор имел в виду. Книга интересным образом сделала проекцию на реальность либо реальность сделала проекцию на нее, и текст стал немного отличаться от того, каким он задумывался. Но стараться контролировать судьбу своего текста – такая же бессмысленная задача, как контролировать собственную судьбу. Я сейчас в Киеве, а еще пару месяцев назад абсолютно этого не планировала: была в Минске и говорила, что никуда не уеду.
– Должна отметить, что название у книги красивое.
– Я за это название билась. Могу рассказать, как все началось. Я знала, что Светлана Алексиевич задумала инициативу, где женщины смогут издавать свои книги, и что всем этим занимается Елена Козлова [сегодня это издательская инициатива «Пфляўмбаўм». – Примечание автора.]. Мы с Еленой были знакомы, я ей написала: мол, закончила текст, может, он будет вам интересен. Честно говоря, я особо ни на что не надеялась, а она через пару дней ответила «Берем!» Это был конец 2019 года. Потом их, во-первых, не зарегистрировали, во-вторых, в конце концов всем вообще стало не до книжек, и вот в этом году Елена говорит: «Пожалуй, сейчас время для твоей книги, но надо придумать другое название. Представляешь, как мы провозим ее тираж через белорусскую границу?» Я думала, думала и просто не смогла придумать другого названия. А потом мы решили издать книгу в российском издательстве «Время». И я очень рада, что мы оставили название: это моя первая книга, здесь важно все – на какой бумаге она напечатана, какая у нее обложка. А название – это как первое впечатление, хотя потом оно, конечно, не повлияет на то, понравится книга или нет. В сегодняшних условиях название также получилось кликабельным.
– Вы в книге пересматриваете понятие революции и переносите его из крупных категорий режимов и стран в личную жизнь?
– Я этого не имела в виду, но приветствую любые прочтения моего текста. Мне на самом деле сложно сказать, что я имела в виду. Я достаточно рациональный человек, но тут понятно: если в вопросах творчества стараешься сидеть и обдумывать, что хочешь сказать, для чего хочешь это сказать и как ты хочешь, чтобы это прозвучало, творчество в этот момент заканчивается. Творчество – это такая штука, в которую ты бросаешься, и она тебя куда-то вынесет либо не вынесет, можно только корректировать направление, и то не сильно. Несмотря на то, что слово «революция» – в названии, лично для меня книга не о революции или каких-то политических движухах. И не о любви, и не о субкультуре, хотя в тексте все это есть.
– А о чем тогда?
– Можно было бы расплывчато ответить, что про взросление и выбор… Даже для меня она уже о многом, но если выбрать что-то одно, то это книга о дружбе. Я хотела показать, как буквально из ничего, даже из антипатии может родиться дружба, не обремененная романтическими чувствами или сексуальной тягой. Массовая поп-культура XX века прошла под лозунгом романтической любви, а XXI век, мне кажется, будет о том, что людям не хватает простой человеческой близости. Даже то, как трансформировалась семья, это обуславливает: сначала была семья-община, ведь иначе люди не могли выжить, потом семья стала нуклеарной –родители и дети, теперь же, чтобы растить детей, партнер не нужен. А что делается действительно нужным, так это духовная близость, ощущение, что человек рядом понимает тебя, разделяет твои ценности, что вы говорите и молчите на одном языке. Лично для меня эта тема очень важна, поэтому и книга для меня прежде всего о дружбе.
– Сколько в сюжете автобиографического?
– Ноль. Но, конечно, книга построена на близком мне материале. Я имею отношение к субкультуре, которую описываю. Что касается фотографии, мой муж – фотограф, у меня много друзей-фотографов. Было бы сложновато писать о том, чего не знаешь, но сюжет полностью вымышленный, все совпадения случайны.
– А Москва?
– В Москве я была пару раз. Когда текст начал появляться и я даже не представляла, что это будет, я почему-то знала, что события будут происходить в Москве. У меня нет пиетета к России, даже наоборот: скажем, я не очень дружественно к ней отношусь, но когда начала писать… Оно приходит как техническое задание: мол, Москва. И я, такая: «Ну, ладно, Москва так Москва».
– Что касается субкультур: вы действительно сталкивались с настолько брутальным сообществом, где приходят, стреляют в человека из пистолета и уходят?
– Это реалии России еще нулевых, многих панк-активистов действительно убивали. И убивали жестоко. Я знакома с людьми, например, Игорем Банцером, которые помнят это время. Сама я не часть этой субкультуры, но очень френдли к ней отношусь и, как моя героиня, я в ней наблюдатель. Мой муж снимал проект про панк-группу из Гродно, таким образом мы попали в эту тусовку: я с ними тоже подружилась, мы вместе ездили в туры, вместе пили и напивались до беспамятства.
– Главная героиня – фотограф, и ей либо не удается сделать съемку, либо, как ей говорит преподаватель, она боится фиксировать окрестности. Это метафора?
– Для меня этот момент важен, так как это своеобразное проговаривание собственных страхов. В книге есть мотив случайного успеха. Я уверена, что один раз в жизни можно случайно получить свои пятнадцать минут славы, но, чтобы быть хорошим фотографом, писателем, скульптором, бухгалтером или кем угодно, нужно работать каждый день. Книга давалась мне тяжело, были большие перерывы во времени. И я волновалась, сумею ли, даже если закончу этот текст, написать второй или третий, чтобы они меня удовлетворяли. Для меня голос того преподавателя – голос критической части себя.
– Что бы вы ответили на комментарии, что книга, события которой происходят в Москве, имеет сомнительное отношение к Беларуси?
– Мне уже пришлось столкнуться с дискуссиями о том, что все, что пишется по-русски, не беллит. Но мы живем во время, когда все имеют право на существование – и слава Богу, беллит – не какой-то элитный клуб с дружескими карточками, куда тебя кто-то должен принять. Теперь, когда я в вынужденной эмиграции, либо, говоря без эвфемизмов, в беженстве, для меня эта книга очень о Минске. Это также история эмигрантки: тогда тема эмиграции меня не очень волновала, а теперь книга цепляет меня уже другим. Если считать в знаках – она точно не о Минске, а для меня – очень о Минске.
– Из-за чего вы были вынуждены уехать?
– За мной пришли с обыском к родителям, у которых я прописана. Как пояснили, за «террористический акт группой лиц», так как я была в одном из «радикальных» чатов. Мы с мужем жили на площади Перемен, он делает фотопроект о площади. И я думала, что если к нам придут, то придут за ним. Поскольку я сильно люблю мужа, для меня эта мысль была невыносимой. Но жизнь с нас посмеялась.
– За сколько времени вы уехали, когда поняли, что нависает опасность?
– Через час после того как мама сообщила об обыске, я из Минска поехала в сельскую местность. На следующий день власти начали громить НПО, мы с друзьями, у которых я была, переглянулись, и мне сказали: «Я бы на твоем месте уже двигался в сторону канадской границы». Я видела, что идет прямая зачистка, и вечером следующего дня уже уезжала из Беларуси. Через месяц в Киев также перебрался муж с кошками.
– В финале книги есть слова: «Встретились с ним в новой стране». Вы что-то имели в виду под «новой страной»?
– Мне не хочется давать буквальных трактовок, пусть они будут при мне. В 2019 году я дала почитать текст определенному количеству людей и увидела, что люди воспринимают его по-разному. Моя первая мысль была о том, что нужно все переписать, чтобы было однозначно. И я чуть не полезла кирзовыми сапогами туда, куда не надо. А потом хороший товарищ посоветовал мне успокоиться, ведь каждому читателю не объяснишь, что ты имел в виду, о себе писал или не о себе, любишь Москву или не любишь. У большинства читателей будет только мой текст и то, что я в нем сказала, поэтому мне не хочется отвечать на вопрос.
– Это ваше первое литературное произведение. Как вы воспринимаете критику?
– Если честно, я более болезненно воспринимаю не критику текста, а личные нападки, желание спроецировать текст на меня либо дискуссии о том, беллит это или не беллит. Мне, человеку, который очень любит Беларусь, Минск, белорусский язык, который всегда идентифицировал себя как белорусску и который сейчас вынужден быть далеко, больно читать, что мою книгу причисляют к русской литературе. А критические замечания меня не ранят, мне интересна критика, когда я вижу, что люди, даже критикуя, готовы обсуждать текст. Только это приветствую.
Ирена Котелович/ИР, belsat.eu
