«Стачка – это искра». Как гродненские рабочие «расшатывали» режим в 90-х и почему не получилась забастовка теперь
В апреле 1991 в Беларуси состоялась забастовка, которая вошла в историю как самое массовое выступление рабочих в борьбе за свои политические права. Она началась с регионов и охватила десятки трудовых коллективов в разных городах Беларуси.
Начало 1991 года ничего хорошего Советскому Союзу, который уже трещал по швам, не обещал. Экономические реформы в процессе перехода от плановой экономики к рыночной забуксовали, дефицит стал глобальным, а гласность окончательно добивала веру в КПСС. Последней попыткой спасти советскую экономику стала скандальная павловская денежная реформа, которая, однако, привела к совершенно противоположному результату – исчезновению всякого доверия к правительству СССР.
Справка. Что за Павловская реформа? Вечером 22 января 1991 года, когда практически все финансовые учреждения и магазины уже были закрыты, в Программе «Время» объявили об обмене денег. Крупные купюры 50 и 100 рублей образца 1961 года изымались из оборота. Давалось три дня на то, чтобы поменять их на новые. При этом суммы обмена были ограничены, счета заморожены. Многие восприняли это как продуманное ограбление. Инициатором конфискационной денежной реформы был министр финансов СССР Валентин Павлов.
Вместе с этим 2 апреля цены на продукты и другие товары в магазинах повысились в 2-3 раза. Начались волнения рабочих: одними из первых прекратили работу рабочие из Орши, которые в знак протеста перекрыли железную дорогу. Кроме экономических, начали звучать и политические требования.
«Мы тут собираемся дорогу перекрывать»
В Гродно локомотивом рабочего движения стал завод автоагрегатов. На предприятии были рабочие династии, работали высококвалифицированные специалисты. Рабочие были довольно активными: они в то время уже ходили на митинги Зенона Позняка, протестовали против строительства местной птицефабрики, Скидельского завода медпрепаратов.
Рост цен стал последней каплей: в один момент все вспомогательные цеха: ремонтный, электроцех, часть автоматного – прекратили свою работу. Рабочие вызвали на беседу директора. Поставили вопрос: цены растут, значит, необходимо повышать зарплаты. Также предложили реформировать завод – сделать из него арендное предприятие, чтобы самим стать собственниками. Директор не согласился: мол, хозяин должен быть один.
Реакция рабочих была очень быстрая и резкая: люди вышли из цехов, открыли главные ворота транспортной проходной и перекрыли все движение на улице. В городе – паника: начали съезжаться чиновники, милиция, прокуратура и так далее. Около 200 рабочих продолжали стоять, переговариваясь между собой. Общественный транспорт приостановился, пропускали только машины скорой помощи, хлебозавода и молочного завода.
«Чувствую, что люди немного устали, надо их взбодрить. Иду к проходной и начинаю выступать. Озвучил наши требования: повысить зарплаты, реформировать предприятие – изменить форму собственности и модернизировать. Также мы требовали, чтобы профсоюзы начали наконец защищать рабочих и выполнять свои непосредственные функции: это занятость, зарплаты, обеспечение безопасных условий труда. На то время профсоюзы занимались преимущественно перераспределением дефицита», – вспоминает в разговоре с «Белсатом» настоящий мэтр рабочего движения Гродно Анатолий Хотько.
Анатолий проработал на заводе 26 лет, продолжив семейную рабочую династию: его отец после войны работал на автоагрегатах старшим мастером. Анатолий работал сначала фрезеровщиком, потом наладчиком, ездил по Советскому Союзу и запускал оборудование. В 2003 году стал координатором по Гродненщине в проекте Международной организации труда. Занимался созданием независимых профсоюзов.
Рабочие во всеуслышание высказались о росте цен и пропаже товаров из магазинов. К ним приехали представители власти, поэтому поднимался также вопрос суверенитета Беларуси.
На этом митинге решили создать стачечный комитет, который будет вести переговоры по предъявленным требованиям. В течение недели каждый цех должен был делегировать человека в стачкам. Подобных структур на тот момент еще не было даже в Минске.
«После окончания рабочего дня я вернулся домой, и вдруг –звонок. «Анатолий, беспокоят из инструментального цеха. Мы здесь собираемся дорогу перекрывать. Как это, вы в первую смену перекрыли движение, а мы – нет». Я рассмеялся, сказал, Ребята, не надо, мы уже решаем вопрос. Но это была такая солидарность: если первая смена вышла, то и вторая обязательно должна выйти», – рассказывает Анатолий.
«Я опечатывал партийный комитет на заводе печатью профсоюза»
На заводе создали стачком, рабочим выплатили компенсации за рост цен. В городе возник и общий городской стачком: к автоагрегатам присоединились рабочие с «Азота» и других предприятий. В середине апреля появился республиканский стачечный комитет.
«Мы поехали в Минск, там уже правительству выставили не только экономические, но и политические требования: роспуск Верховного Совета, очищение заводов от партии, приватизация предприятий, создание профессиональной армии, сокращение госаппарата и милиции. Все экономические требования тогда были приняты Кабинетом Министров. А вот в том, чтобы убрать парткомы с заводов, отказали», – говорит Анатолий Хотько.
В мае стачечный комитет был распущен, вместо него активисты создали трудовой профсоюз. Анатолия Хотько избрали председателем профсоюза, в который в основном вошли члены стачкома.
«Так мы начали легальную работу. Сначала оптимизировали штат, затем начали создавать забастовочные фонды, куда вносили 1% от профсоюзных взносов. На тот момент независимых профсоюзов еще не было. Мы относились к профсоюзу Автосельмаша, они были тогда более-менее демократичны», – рассказывает Анатолий.
После этого рабочее движение покатилось по Минским предприятиям. Обычно те, кто был в стачкомах, затем руководили созданными профсоюзами. Первые независимые профсоюзы в Гродно появились на «Магнитоле», Прядильно-ниточном комбинате и «Азоте».
«На тот момент мы решили практически все локальные вопросы по заводу. Мы даже добились того, чтобы очистить наше предприятие от парткома. Я опечатывал их уже печатью профсоюза. Это при том, что партия еще была у руля», – говорит Анатолий Хотько.
«За невыполнение коллективного договора мы выразили недоверие директору. И он потерял работу»
Он вспоминает, как опрашивал рабочих: делал анкету с вопросом, на какие формы протеста они готовы пойти по причине роста цен: митинг, шествие, забастовка и т.д.
«У нас народ революционный, процентов 90 высказывались за забастовку. Но сам я понимал, что в реальности это от силы 10 процентов. Однако это была форма давления на нанимателя, ему докладывали, что в цехах опрашивают людей, и получается такой результат – все готовы бастовать.
Мы долго приучали рабочих, что главная задача профсоюза –решение вопросов с зарплатами, а не подарки на Новый год. Мы приучали людей к тому, что коллективный договор – самый важный документ. Если профсоюз не подписывал приказа, дающего «добро» на что-то, наниматель не рисковал это нарушать», – говорит Анатолий.
По его словам, в то время с директорами еще можно было договариваться. Это были люди, которые выросли в коллективах, на предприятиях. Тогда это было обязательным условием: человек должен был пройти все этапы производства, чтобы понимать, что к чему. Они зарабатывали и имели определенный авторитет среди рабочих. Плюс человеческий фактор: директор тоже живет в одном городе вместе с рабочими, поэтому видит и понимает общие для всех проблемы. Но вместе с тем директор – человек наемный, от министерства, поэтому должен делать все на благо государства.
«Но если правительство что-то вытворяло, мы били тех, кто близко, – это директоров. Было даже такое: за невыполнение коллективного договора мы выразили недоверие директору. И где-то через месяц директор потерял работу. Возможно ли такое представить сегодня?» – отмечает Анатолий Хотько.
«Как разгонишь наш профсоюз, если нас люди поддерживают»
На заводе время от времени проходили конференции, на которых обязательно присутствовали представители власти высокого ранга: заместители председателя исполкома, он сам или кто-то из отдела труда исполкома.
«В коллективном договоре у нас было прописано, что когда встают вопросы об охране труда и зарплатах, мы в течение месяца собираем конференцию, на которую приглашались представители власти. Я всегда пользовался такой формой гласности, которая была очень эффективной. Что тут говорить: на конференциях отраслевого профсоюза присутствовали министр промышленности и заместитель премьер-министра», – говорит Анатолий Хотько.
По его словам, в то время партийцы не знали, чем закончится ситуация в стране, поэтому боялись гнева людей. А поддержка у профсоюзов было сильной. И если народ вызывает на конференцию – значит, надо идти.
«Власти шли на контакт и диалог, потому что боялись за себя. Лишь бы было тихо. Они плели интриги, чтобы разогнать наш профсоюз. Но как его разгонишь, если нас люди поддерживают? Мы со временем создали объединение председателей профсоюзов промышленных предприятий. К нам присоединился «Торгмаш», «Магнитола». И когда мы проводили какую-то акцию, митинг, то делали все совместно. Нас сильно поддерживали педагоги, и мы их тоже поддерживали. На последнем митинге, например, так довели мэра, что он даже сердито бросил свой профсоюзный билет на землю. Это был конец 90-х, мы проводили митинг с педагогами в Коложском парке, на который пришло около 2 тысяч людей», – рассказывает Анатолий.
В первые годы независимости профсоюзное движение активно развивалось, происходил учебный обмен с другими странами. На завод автоагрегатов, например, приезжали представители шведского профсоюза металлистов.
«Не надо идти на переговоры с властями. У них одна тактика – заболтать проблему»
В 1990-е рабочие спокойно проводили митинги и шествия, милиция никогда не мешала. Анатолий вспоминает 1993 год, когда председателем Гродненского областного исполнительного комитета стал Семен Домаш. На заводе возникла проблема: цеха не отапливались, это стоило очень дорого, и так еще совпало, что в то время повысились цены. У рабочих «накипело».
«Мы пошли к облисполкому на площадь. Зима, стоим на площади, выдвигаем требования. У властей всегда одна тактика – заболтать проблему, затянуть время. Не надо идти с ними на переговоры. Меня и еще одного представителя завода пригласили в исполком поговорить.
– Ну что, решили вопрос? – спросили нас в конце разговора.
– Нет. На площади решим. Люди ждут, – ответил я».
Городским властям пришлось выйти к людям на площадь и разговаривать уже с ними. В это время в облисполкоме Семен Домаш проводил совещание с чиновниками и директорами заводов. А это скандал: сразу после назначения Домаша люди вышли на площадь.
«Вместе со мной был рабочий с «Токарных патронов» Борис Голубович, с «Азота» Александр Горьков. Нас пригласили на это заседание. Нас там пытались запугать, но чего бояться – за нашей спиной была целая площадь людей», – отметил Анатолий.
Август 2020: почему забастовка не получилась
Во время августовских событий 2020 года большие надежды на пути к победе белорусских протестов возлагались на рабочих крупных государственных предприятий. Забастовка рабочих выглядела самым эффективным способом заставить власти уйти. В Гродно на ряде предприятий стали создаваться стачкомы. Давление улицы заставило местные власти выпустить задержанных и пойти на переговоры. Три дня гродненской демократии войдут в историю новой Беларуси. Однако эйфория тех дней сыграла не на пользу протестам. Забастовки не получилось, начались жестокие репрессии.
Почему так произошло?
«Стачка – это искра, но ее никто не подхватил. 9 августа людей обманули на выборах, потом несколько дней жестоко избили. Люди были очень возмущены. Именно это было двумя основными поводами для стачки. Все в эйфории ходили три дня и думали, что мы победили, а надо было идти на заводы, к людям, и работать, объяснять», – считает Анатолий Хотько.
Тогда был создан стачком на «Азоте», что-то подобное пытались создать в «Гроднопромстрое», рабочие табачной вышли к проходной, но не нашлось лидера, который повел бы всех за собой.
«Начали задавать вопросы, как организовать все по закону. Но стачку законно вы не проведете. Политическая стачка – она незаконна. А экономическая – это определенная процедура, длительный процесс. У нас должна была состояться именно политическая стачка с требованием перевыборов, чтобы выпустили всех задержанных и привлекли к ответственности тех, кто избивал людей на улицах. Все, больше ничего. А это политическая борьба. Не нашлось лидера, который имел бы амбиции на власть и пошел бы ва-банк. Теперь же политическая стачка возможна, только если возникнет искра, похожая на августовскую», – рассуждает Анатолий Хотько.
По его словам, когда на площадь в Гродно вышли 40 тысяч человек, нужно было создавать городской комитет народного доверия: 5-6 человек, представителей от трудовых коллективов, политических партий, общественных организаций, учителей, медиков. За каждую кандидатуру стоило проголосовать площадью – чтобы комитет приобрел статус.
«Потом необходимо было требовать, чтобы представителей комитета пустили к людям – на предприятия и т.д. И там уже проводить разъяснительную работу. На тот момент никуда бы власти не делись перед 40-тысячной площадью, пошли бы на уступки. После такой работы вопрос уже ставился бы так: при невыполнении выдвинутых условий до определенной даты (в короткие сроки) объявляем забастовку. Но это надо было делать максимум за три дня, чтобы власти не успели перегруппироваться. Время было утеряно, не нашлось людей, которые бы взяли на себя ответственность и инициативу. Ведь когда я иду на такое, я понимаю, что я рискую оказаться за решеткой, но у меня есть политические амбиции. В Минске же превентивно задержали всех тех, кто реально могли бы повести за собой людей», – считает Анатолий.
У азотовцев тогда не было возможности провести забастовку, так как это опасное предприятие, и власти играли именно на этом. Но, по словам Хотько, азотовцы могли требовать зарплат, это давало бы основания выходить и забирало бы денежное подпитку силовиков.
«Сейчас рабочим следует требовать роста зарплат. Это тоже такой вклад в борьбу. Когда есть повод – идет сбыт продукции, растут цены на то, что вы производите, – требуйте повышения зарплат. Максимально вытягивать деньги из государства, чтобы ОМОНу меньше осталось – единственный выход», – говорит Анатолий Хотько.
Саша Правдина/АА belsat.eu
