Александра Борозенко не подкосили 15 суток. Он вышел и сделал предложение своей девушке


В тюремной камере Александр сделал кольцо из хлебного мякиша и после освобождения подарил его любимой Ирине. Но до этого журналист «Белсата» выдержал сутки без еды, неволю и отсутствие информации от родных и близких, маразм судебной системы и моменты морального и профессионального давления. Об этом Александр рассказал коллегам в беседе после своего освобождения.

– Каким был последний день перед освобождением?

– Начиная где-то с 10-х суток, я сделал себе схему, чтобы легче было ждать. Вместо суток я считал часы. Мне оставалось, например 72 часа и я сидел, подсчитывал, что 30 из них – это сон, то есть остается продержаться всего 42. Это очень помогает. В последнюю ночь оставалось уже 20 часов, и с каждым часом было все проще и проще. Все это время я жил мыслью о том, что когда выйду, сразу сделаю предложение своей девушке.

– Ты сделал это прямо там, у Окрестина?

– Нет, сразу не получилось, так как я сделал кольцо из мякиша белого хлеба и положил его в куртку. А когда выходил, было тепло и куртку оставил в вещах. Еще очень боялся, что его могут отобрать, потому что перед выходом меня снова обыскивали, заставили раздеться, проверили все карманы, вещи. Поэтому удалось достать его только когда мы приехали домой и я распаковал вещи. Таким образом мы обручились.

– То принимай наши поздравления!

– Спасибо большое, это решение помогало мне ждать освобождения.

– Ты знал, что тебя будут встречать родные, коллеги на Окрестина. Какую встречи ты ожидал?

– Я ожидал какой-то «спецоперации» от сотрудников милиции. Я был удивлен тем, что меня никуда не вывезли, не игрались в игру в казаки-разбойники. Ведь обычно, когда выходят активисты или журналисты, то их вывозят, прячут по РОВД, а потом отпускают, именно, чтобы избежать этих массовых встреч. Мне было очень приятно выйти, увидеть всех. Было неприятно только, что не отдали корреспонденцию и проводили опять эту позорную процедуру обыска.

– А зачем она? Что можно там украсть?

– Я не знаю, раньше можно было вынести такие специальные чашки, которые были в камерах. Теперь даже ложки все пересчитывают, когда выдают пищу. Может, это такой «дембельский» подарок на освобождение, чтобы не просто так выпустить…

– Тебя задерживали 25-го марта с другими журналистами. Как ты считаешь, почему их отпустили, а тебя оставили на сутки с таким приговором?

– Возможно, у кого-то на меня был «зуб» в Московском РОВД.

А еще я думаю, что уже тогда был дан приказ начать охоту на «Белсат», и мое задержание стало первым шагом. Когда приехал Ластовский, мне кажется, он уже знал, что я останусь.

Судебное заседание было абсолютно абсурдным, свидетельства явно ложные. Как ты чувствовал себя в суде? Какие были эмоции?

– У меня было ощущение, что я в цирке. Я понимал, что все заранее известно, а судья абсолютно несамостоятельна. Я ждал, когда закончится процесс, чтобы узнать, какой приказ дан на меня, посмотреть на всю ту глубину маразма, до которой они способны дойти. Неприятно удивило поведение судьи Мотыль, которая объявила перерыв до 15 часов, а потом сама прервала его в 14:40 и не дождавшись адвоката зачитала приговор. Здесь был виден страх, было понятно, что она сама боялась того, что делает.

Есть какой-то предел маразма, который даже таких людей выводит из зоны комфорта. Ей самой было неприятно, так как приказ был дать мне 15 суток, а дело не стоило абсолютно ничего.

– Ты смотрел в глаза судье, свидетелям?

– Пытался, но они отводили глаза.

– Как пришла мысль о голодовке? Это в знак протеста, ты ждал реакции или просто не знал, что больше еще сделать?

–  Это шаг скорее для себя. Я не рассчитывал на какую-то публичность, на то, что акция по голодовке что-то изменит в условиях содержания, или в головах судей, свидетелей. Это самостоятельный акт, чтобы в своих глазах не принять этот приговор, даже в такой мелочи, как эти их каши и хлебные котлеты. Я не объявлял голодовку в изоляторе, не писал никакого заявления, так как знал, что меня могут оставить без передач, а для меня очень важна была питьевая вода. Иногда я брал порцию и отдавал ее кому-то из соседей по камере.

– Как ты проводил время в неволе? Кто-то читает художественную литературу, кто-то рисует, кто-то усиленно берется за специализированную литературу для личного развития, на которую нет времени в рабочие будни. Что ты делал?

– Для меня спасением стала именно художественная литература. В изоляции время просто останавливается. Надо его как-то привести в нормальное движение, я уже не говорю о том, чтобы ускорить. Я прочитал три раза Андрея Горвата, так как это была единственная книжка, которая у меня была, которую мне передали на суде. Я дочитывал и начинал сначала. Следующая пришла только через четыре дня, это был Владимир Войнович о приключениях солдата Ивана Чонкина.

– Хорошие ли условия на Окрестина, чтобы чтобы читать?

– Для чтения условия хорошие. Света в помещении хватает, выключают его в 22 часа, когда отбой. Но при этом надо заметить, что сами по себе условия на Окрестина довольно тяжелые. Было много нарушений прав осужденных, например, я не получал корреспонденцию. Это было полное отсутствие информации. Я знаю, что они даже решали, какие газеты пропускать или нет. Мне пропускали только спортивные газеты, а общеполитические, где можно было бы узнать новости страны, не пропускали. Новости я узнавал только от адвоката и каким-то образом один раз к нам попала «Народная воля» за 27 или за 28 марта. Там я прочитал, чем все закончилось в Минске 25-го.

Отсутствие информации о том, как там мои родные, как моя девушка, это – главное наказание, когда ты отбываешь арест.

-А было время на какие-то глобальные размышления? О себе в журналистике, о том, что происходит с белорусской независимой журналистикой, и не лучше ли сидеть дома?

– Вопрос о посидеть дома давно уже решил, когда я выбрал профессию. Каких-то глобальных мыслей тоже не было, выбор сделан давно и у меня в нем нет сомнений, потому каких-то глобальных рефлексий не было.

-Мотивация не потерялась, или может, появился гнев?

-Нет, мотивация не потерялась, и злости тоже нет. 15 суток – это не то, что может каким-то образом заставить отказаться от любимой профессии

– Когда ты узнал, что в офисах Белсата был обыск и забрали всю технику, какие были мысли?

– Было понимание, что это начало какого-то большого давления, большого удара. Я не думаю, что это касается только Белсата. Сейчас на нас отрабатывается один сценарий. Для других независимых медиа могут быть использованы другие, или менее брутальные, а может, наоборот, более, вроде ворваться и вынести все. Я уже вряд ли удивлюсь чему-нибудь от белорусских милиционеров.

– У тебя отобрали твою личную технику, из офисов Белсата вынесли компьютеры. Скажи, можно ли остановить работу журналиста таким образом? Повлияет ли это на качество?

-Я надеюсь, что это никак не повлияет на качество. Надо понимать, что время движется вперед, методы распространения информации меняются. Сейчас кроме профессиональных журналистов есть блогеры, есть трансляции в Facebook от любого гражданина. Поэтому ломай-не ломай, конфискуют любую камеру, конфискуют телефон, ничего не изменится. Каждый может прийти, купить новый телефон за небольшие деньги и начать стримить. Те методы, которыми пытаются сейчас милиционеры напугать журналистов, остановить распространение информации, уже абсолютно не работают.

Беседовала Вероника Чигирь/ИЧ, belsat.eu

Новостная лента