«В день, когда начали стрелять, каждый человек стал баррикадой»


Два года назад, 20 февраля, на Майдане появились снайперы и автоматчики. Число жертв пошло на десятки – и так каждый день. Оператор и тележурналист «Белсата» Александр Борозенко рассказывает о самых кровавых днях на Майдане.

– События двухлетней давности на Майдане: как ты их воспринимаешь, это было давно или – как вчера?

– Некоторые детали и сегодня воспринимаются так, будто это вот только вчера с тобой произошло. Но при этом есть ощущение общей давности тех событий – из-за того, что происходит дальше в Украине, моей работы, в том числе в Крыму и Донбассе.

Детали – самые ужасные. Убитые люди, с дырками в голове и в теле. Помнишь, в фильме «Брат–2» Данила Бодров взял чужой мобильник и отвечает на звонок словами «он умер». У меня перед глазами такая же сцена на Майдане. Около 15 тел убитых сложили рядом, чтобы друзья могли попрощаться и один из товарищей отвечает на звонок мобильного своего убитого друга.

В первое время не было никакого страха. Когда ты видишь людей, в которых стреляют, видишь убитых, – а я такое видел впервые в жизни – нет никаких эмоций. Ты снимаешь, делаешь свою работу. Но потом это все вместе накатывает. Помню, как на таких съемках я закончил запись, нажал кнопку камеры и тут понял, что мне не хватает кислорода, что слезы душат. Когда пересматривал свои старые видео с Майдана, то переживал те же ощущения заново.

– Я был на Майдане, когда было относительно спокойно, по крайней мере, в людей не стреляли. Помню, как люди, которые стояли на морозе на баррикадах у Администрации президента, говорили в сторону тех, что были на самом Майдане и возле сцены: это карнавал, а не борьба. Тем временем в свой адрес слышали – «радикалы», «провокаторы». В какой момент произошла эта перемена, когда «карнавал» стал побоищем?

– Когда появились первые сообщения о стрельбе, я сразу побежал на Майдан и врезалась в память картинка – баррикад уже почти не существовало. Люди прятались от пуль, где могли. И сцена, и палатки, вся территория Майдана – все это стало одной сплошной баррикадой. Это и был тот переломный момент.

Борьба шла на каждом «пятачке», за каждого человека. В тот день каждый человек стал баррикадой. Вот здесь проходила граница между революцией и мирным протестом, который тогда уже фактически закончился.

– В те дни, когда появились снайперы, из белсатовцев ты был единственный на Майдане и тебе пришлось не только снимать, но и взять микрофон в руку. На твоих стэндапах я видел, что у тебя нет бронежилета, каска тоже – не уверен, что такая от чего-то может защитить…

– Каска была, считай, сувенирная, она была нужна,  скорее, для собственного спокойствия и для родителей – «мама, я в каске». Так случилось, что в то время не было возможности получить бронежилеты – потом мы этот вопрос уже решили. Ну и действительно так вышло, что пришлось остаться одному: коллеги закончили работу на Майдане и вернулись домой, другая бригада еще не заступила, и я был там один. Но в такой момент думаешь о том, чтобы донести до зрителя информацию о том, что происходит, что ты видишь собственными глазами. Надо думать о кадре, надо думать о тексте, а не о том, есть ли бронежилет. Конечно, я не бросался под пули и старался снимать из максимально безопасных точек.

– Но гранаты под ногами рвались.

– Рвались, но это были светошумовые. Одна повредила только одежду, ну и получил химический ожог. Я из-за своей неосведомленности сразу помыл лицо водой и из-за химической реакции было еще плохо дня два.

– Во время Майдана мы вместе с тобой попали в здание Киевской Рады в котором майдановцы готовились отражать штурм. «Беркутовцы» уже начали концентрироваться в окрестностях и был определенный момент, когда стало ясно: это последний шанс выйти до штурма, потом такой возможности не будет. Ты сказал, что остаешься. Почему?

– В тот момент было ощущение, что это судьбоносное событие в этом противостоянии. Там могла решиться судьба Майдана, и не остаться там, если уж удалось туда попасть (а мы с тобой попали туда с проблемами), уходить было неправильно.

– То же самое ощущение у тебя было, когда в окрестностях Майдана появились снайперы и автоматчики?

– В принципе, да. Естественно, ты не выключаешь свой мозг, заботишься о здоровье и безопасности, но при этом я знаю, какие обстоятельства бывают в моей профессии. Знаю, что многие из коллег пострадали в подобных ситуациях, но они выполняли свой долг. Ты сознательно делаешь свой выбор.

– После тех кровавых дней была, как казалось, «классическая картинка»: диктатор убегает, протестующие захватывают его шикарную резиденцию с золотыми батонами и шубами. Все, кто сочувствовал Майдану, выдохнули с облегчением – крови больше не будет. А потом – Крым, Донбасс. Или ты все эти события считаешь элементами одной цепи?

– Есть много теорий. Мол, та же медаль «За возвращение Крыма», сделанная в России, была отчеканена в день, когда на Майдане начали расстреливать людей. Есть разные конспирологические теории. Я уверен, что сегодняшние события – продолжение борьбы, на путь которой стала Украина. Если бы не действия России, захвата Крыма и войны на Донбассе не было бы. Но борьба за отстаивание своего выбора была бы все равно.

Убежал Янукович, но остались люди, которые за ним стояли и те, кто его поддерживал. За ним стояла довольно большая часть населения. Майдан боролся с этой системой жизни, с «совком» в головах сторонников Януковича.

– Словосочетание «европейский выбор», «путь в Европу» уже настолько часто повторялись, что, кажется, стали штампом и потеряли свой смысл. Но если вспомнить события двухлетней давности – люди за это готовы были и отдавали свою жизнь. Что ты видел в их глазах на Майдане?

– Это было что-то невероятное для меня как для белоруса, который видит свой народ, который не может подняться с дивана ради идеалов, демократических свобод. Я видел людей, которые приходили семьями в несколько поколений. Как бабушка и дедушка складывали камни, которые разбивал их внук или сын. Я не знаю, что было мотивацией для каждого из них. «Европейский выбор», «свобода, равенство и братство» – это все красиво звучит. Но когда видишь под сотню убитых, ты уже по-настоящему начинаешь спрашивать себя – насколько для этих людей была важна свобода.

Я не знаю, смог бы я вести себя так же на их месте на условном белорусском Майдане. Не спрятался ли бы я после первых выстрелов. Пошел ли бы я с деревянным щитом против снайперов, зная, что каждый пятый, кто идет рядом, уже не вернется. Я не могу ответить сам себе на этот вопрос. Но я видел тех людей, которые это сумели сделать.

Беседовал Дмитрий Егоров, belsat.eu

Новостная лента