У влагалища есть метафора: Кустова о «Камере, которую дала мне мать»


[vc_row][vc_column][vc_video link=”https://www.youtube.com/watch?v=0Cka198-RKU”][vc_column_text]Спектакль – совместный проект продюсера Екатерины Солодухи, режиссера Дариуша Езерского, Национального центра современных искусств и польского Театра нового искусства. Премьеру монодрамы по мотивам прозы Сюзанны Кейсэн в НЦСМ посетила ведущий программы «Приват» Валерия Кустова.

Вас когда-нибудь насиловали?

– Вы когда-нибудь делали аборт?

– Вы когда-нибудь делали операцию на влагалище?

– Вас когда-нибудь насиловали?

– Вы когда-нибудь общались против своей воли?

– Это происходит в последнее время?

Да, все это может повлиять и неминуемо влияет на последующюю половую жизнь. В конце показа Екатерина Солодуха попросила каждую зрительницу заполнить эту анкету.

[/vc_column_text][vc_single_image image=”388031″ img_size=”large” add_caption=”yes” alignment=”center”][vc_column_text]Когда мне было шестнадцать лет, меня пытались изнасиловать, но повезло – удалось сбежать. Позже многократно меня пытались против воли целовать в губы мужчины (а случалось – и женщины) старше меня, некоторые по возрасту были такие, как мои родители. Сколько раз – кто-то пытаясь выразить симпатию или дружелюбие – щелкал по пятой точке. С возрастом я научилась отвечать соответственно.

Поразмыслив над вопросами анкеты, я все же смогла написать: «Нет, нет, нет, нет и нет». Без этой анкеты постановка, пожалуй, потеряла бы свою значимость.

[/vc_column_text][vc_single_image image=”388036″ img_size=”large” add_caption=”yes” alignment=”center”][vc_column_text]С одной стороны, тема достаточно смелая, важная и нужная нашему обществу. Обществу, в котором не принято «об этом» говорить громко, а со сцены – и подавно. Обществу, которому нужно меняться и необходимо реформироваться и в отношении насилия, совершенному над женщиной, так и насилия, на которое женщины сами себя обрекают, терпя то, что терпеть нельзя. Обществу, где публично еще только учатся говорить о желании женщин – сами женщины. Обществу, в котором даже сексологи настоятельно советуют женщинам не отказывать своим партнером, даже если устала, если плохо себя чувствуешь, или попросту не в настроении, или даже если у тебя что-то болит.

Почему? Он не поймет, потому что ему «хочется и надо», а ты «отвыкнешь заниматься сексом» и «с тобой что-то не так», а доктор-саромолаг неотступно учит: «чем больше пользуешься влагалищем – тем оно здоровее». Из этого исходит и героиня спектакля.

Женщине, а точнее ее внутренности – что случается не так часто на белорусском сцене – дали слово.

Орган, который говорит

С другой стороны, замысел куда глубже, чем его осуществление. Любому в зале не может быть чужой – или это зрительница, которая сама является хозяйкой «органа, который говорит», или зритель, который сталкивался с ним не раз.

[/vc_column_text][vc_single_image image=”387822″ img_size=”large”][vc_column_text]Этот спектакль – нет исповедь и не откровение, а скорее – короткая лекция по гинекологии или история болезни. Длинная, в чем-то даже утомительна, переполненная физиологическими уточнениями, попросту словами в недоученном тексте и суетными, нагнетенными эмоциями.

Кажется, все понятно: причину нежелания близости следует искать не в физиологии, не в влагалище, а в голове. Поняв это в первой половине спектакля, хочется динамики, развития, понимания далее. Но нет: в центре навязчивая идея болезни и утомительная рефлексия на эту тему.

Насколько меняется жизнь, когда не можешь заниматься сексом? Болезнь – один из наших языков, язык тела, на котором она разговаривает с нами. Психосоматические сексуальные нарушения – три слова, в которые укладывается суть спектакля.

Женщине больно заниматься сексом, потому что она им действительно не хочет заниматься, а вернее – не хочет интимной близости с конкретным партнером (плотником, который «выпиливать» ее под себя). Результат – тревога, депрессия, стокгольмский синдром, самрпринуждение и боль. Или все наоборот? Результат – сексуальная деривация.

Впрочем, если кто-то – будь то даже орган – начинает со мной, зрителем, разговаривать – то пусть не останавливается, говорит. Пусть расскажет, как минимум, что любит и чего боится. И самое главное – что чувствует, когда объединяется с другой не менее важной частью тела – сердцем.

Даже феерические «Монологи вагины», которые уже 11 лет ведут свой разговор с европейскими зрителями, звучали острее. А они – уже были. Соответственно от «Камеры» ожидалось то, что она все же будет больше – расширять или углублять интимные перспективы в искусстве, или, по крайней мере, их конкретно – к «Вау!» сузит. Не первого, не второго не происходит. А вынесение на повестку дня темы, просто ее констатации – этого уже недостаточно.

Камера, которую мне дала мать, или на приеме у гинеколога

Кстати, почему мать? Если под камерой подразумевается влагалище, что страдает, как суждено страдать все женское – это тривиально. Или эта камера – все женское тело, что страдает от боли. Или ее ум – что ходит чуть ли не до финала по замкнутому кругу однотипной рефлексии.

Интереснее другое – пространственное решение: пространство здесь действительно напоминает камеру, перекликаясь с названием спектакля. К тому же эта камера имеет гендер и передается по наследству (только девочкам).

Эта камера не столько для самой героини, сколько для зрителей, что вынуждены от начала и до конца быть в контакте с исполнителем. Актриса бросается на них, касается, кричит. Хотя непреодолимо преследует ощущение, что зрителям дискомфортно.

Но это не та вина и неловкость, которую чувствуешь, когда какая-то малознакомая вываливает на тебя свои частные проблемы. Это та нелепая неловкость, когда она заставляет тебя слушать, даже если ты уже хлопаешь ее по плечу, мол, ну хорошо, достаточно, сестра.

Во всем, начиная от терминологии, – чрезмерный акцент на физиологичность. (Кстати, вместо эстетически пахнущей «потки» вполне подошел бы более уютный «куник» – который даже и жалеть было бы проще. Вообще, перевод Елены Ласевич и вправду достоин уважения.)

Также на телесном акценте и во внешнем виде героини Анастасии Бобровой – высокие каблуки, корсеты, глубокий вырез на груди. Все играет на друга. Даже перенасыщенность словами, движениями и информацией ощущаются чуть ли не физиологически чужими. Возможно, чтобы игра была действительно более сдержанной и качественной, как и самая черная и минималистичная сценография, то эффект только бы усилился. При попытке интерактивности публика практически не откликается.

Чшшш, камон, иди ко мне

Есть отдельные познавательные зацепки. Героиню возбуждает, когда мужчина подметает пол. Кого-то – когда вбивают сваи. Героиню – как он тихо и резко произносит «Ну то чё нах?», Кого-то – «чшшш, кэмон, ходи ко мне». Это и есть те эмоциональные якори, на которых крепится хороший роман, который может превратиться в любовь. А может и нет.

[/vc_column_text][vc_single_image image=”387842″ img_size=”large”][vc_column_text]После спектакля каждый имеет список рецептов, которые можно использовать, если не дай Бог случится такая ужасная необходимость. И точно все после твердо знают: йогуртом, даже с бифидобактериями, влагалище лечить не стоит, как и не возможно вылечить климакс и нелюбовь.

Влагалище как влагалище

Самое печальное, что влагалище в постановке лишили метафоры. Оно просто то, что должно быть, действовать, функционировать. И искусство превращается в факт. Но, к сожалению, не превращается в искусство факта. Эстетика заменяется физиологией.

Публика аплодировала, исполнители подарили цветы. Но белорусская публика чрезмерно хороша, на границе равнодушия.

Спектакль о Константине Заслонове или влагалище – результат будет одинаково стабильным.

А очень хочется думать дальше.

Спектакль стал первым в проекте «HomoCosmos», серии театральных постановок, центральная тема которых – человек и его тело. Следующая премьера – «Груди» по Филипу Роту – состоится зимой 2017-му. Чтобы добраться от влагалища к груди, нужно ждать целый год. Хотя чаще всего влагалище – это финал.

Но давайте попробуем и другим способом. Мы уже готовы.

Валерия Кустова, ГВ, специально для belsat.eu

Новостная лента