Пятнадцать лет как его нет. В искусстве он не любил ничего условного. Поэтому, когда по произведениям Василя Быкова ставили драматические спектакли, или еще хуже – балет, на премьерах писатель чувствовал себя неуютно.
Был неразборчив в музыке, и с одинаковой радостью слушал Брамса и Ханка.
В изобразительном искусстве легко ставил знак равенства между великим графиком Орленом Кашкуревичем и одиозным живописцем Михаилом Савицким, о которых писал созвучно-хвалебные статьи. Вообще, когда перечитываешь его предисловия, послесловия, очерки и рецензии, – удивляешься, с каким тактом, уважением (а, возможно, иногда, и внутренним безразличием?) он писал и о по-настоящему значимых личностях и о таких графоманах, которым руку подавать стыдно.
В отличие от своего друга Алексея Карпюка он не был конфликтным.
Его произведения, несмотря на то, что тонули в цензурных правках, а иногда (как, например, повесть «Мертвым не больно») имели четко антисоветское звучание, одинаково любили диссиденты и партийное начальство.
Василь Быков был и остается едва ли не самым популярным писателям за рубежом. А в России, например, его настолько любят, что даже называют (с нашего молчаливого согласия) классиком русской литературы. Откуда такая всеобщая любовь? Все дело в том, что он в спасительное время хрущевской оттепели смог наряду с Алесем Адамовича, Виктором Астафьевым сказать живое слово о Второй мировой войне? Что старался избегать пафоса, декоративности, эстетической и смысловой неправды? А его резкая, пружинистая, полная боли, пота, крови проза воспринималась одновременно не только как факт подлинной, почти документальной правды, но и увлекала не хуже остросюжетно-брутальных фильмов Сэма Пекинпа?
Мало, кто в нашей стране мог писать именно так.
Иван Шемякин прекрасно превращал пережитое на войне в увлекательную мелодраму.
Алексей Пысин оригинально переосмысливал свой военный опыт, написав замечательные, иронично-сюррелиастичные поэмы «Ковылёк» и «Козерог».
Иван Чигринов ушел в дебри подсознания, когда создавал дивный роман-сон «Плач перепелки».
Василю Быкову одинаково чужд каждый из этих творческих подходов.
Он был одним из тех немногих наших писателей, кто по новому переживая всю боль, страх, стыд и ужас 40-х, стремился в каждом своем произведении трезво смотреть в лицо войны.
Здесь он был максимально откровенен.
Внешне простая и понятная мысль Василя Быкова о том, что в любой мясорубке живыми остаются, как правило, только подонки, а настоящие герои погибают, при внимательном прочтении, раскрывает страшную закономерность: свои на войне более страшные, чем немцы!
Мучителем Сотникова, как мы знаем, является его товарищ Рыбак, настоящим дьяволом для героев повести «Мертвым не больно» стали не десятки немецких танков, а смершевец Сахно, который был готов каждого расстрелять и отправить в штрафбат.
Один из самых трагических образов у Василя Быкова – это Мать из рассказа «Свояки». Её детей (они хотели пойти в партизаны) расстрелял родственник полицай (в то время, как Мать хотела, чтобы сыновей просто попугали).
Читайте также:
- Быков: правда, несогласие с конформизмом и сила образов
- Друг Быкова: Василь очень жестко мыслил. Говорил, что поезд белорусскости ушел
Бойся не врага, а своего ближнего. Даже самый родной для тебя человек, может стать твоим же убийцей – подобная апокалиптическая мысль с еще большим фатализмом, чем в книгах Альбера Камю или Франца Кафки, звучит в каждой строке героя нашей статьи.
Эта предостережение Быкова и по сей день для многих остается страшным открытием.
Сергей Пилипченя, belsat.eu
