Многое изменилось на родине легендарного священника за последние 70 лет: жителей стало меньше в 20 раз, по лесам рыщут казаки с автоматами, а на доме священника только сейчас появился его портрет.
[/vc_column_text][vc_single_image image=”166624″ img_size=”large”][vc_column_text]
От Гродно до д. Шуричи в Свислочском районе ехать примерно полтора часа. Интересно, что поворот с трассы на село вообще не указан: видимо, маршрут не самый популярный. Дополнительных пятьсот метров грунтовки – и мы уже на месте, в деревне, которая расположена у величественной стены Беловежской пущи.
Именно здесь 16 ноября 1898 родился будущий священник, политик и общественный деятель Винцент Годлевский, стальной нонконформист, который был невыгоден любой власти. При немцах Годлевский работал главным школьным инспектором: временная белорусизация в генеральном округе «Беларусь» была в том числе и его заслугой.
В то же время Годлевский был одним из лидеров Белорусской Незалежницкой Партии, которая тайно от немцев создавала конспиративную сеть, чтобы поднять восстание в подходящее время. Годлевского, однако, разоблачили, арестовали в рождественскую ночь 1942 года и вскоре расстреляли в Тростенце.
Здесь, в д. Шуричи долгое время жил дядя Винцента – плотник Адам. У сельчан по домам кое-где осталась мебель и плетеные корзины, которые он сделал. Дом пустовал некоторое время после смерти собственника, теперь за ним смотрят соседи, заодно, продолжая использовать как мастерскую.
Самый молодой сосед двухметровый Мирек проводит в легендарный дом, деловито открывая навесной замок на входе: «Это, конечно, не тот уже дом, где Годлевский родился, – объясняет богатырь, – тот казаки в 1915-м сожгли, когда отступали, вместе со всей деревней. Тогда они местных хотели в православие перекрестить, но староста положил голову на колоду перед атаманом и говорит: «Убей, но веру не изменим!». Тот выругался, назвал старосту пшеком, и поехал».
[/vc_column_text][vc_single_image image=”166612″ img_size=”large”][vc_single_image image=”166616″ img_size=”large”][vc_single_image image=”166620″ img_size=”large”][vc_column_text]
Этот дом поставили после Первой мировой на месте предыдущего, когда деревня восстанавливалась. Но и здесь видны следы пожара. Оказалось, что крытая гонтом крыша сгорела в бою во время Второй мировой: деревня дала бой немцам… приняв их за «бандитов» (иначе – советских партизанов здесь никто не называет).
Были погибшие и со стороны немцев, и со стороны сельчан. Когда выяснилось, кто есть кто, немцы, на удивление, никого не наказали, видимо, боясь потерять лояльных боевитых сельчан. По крайней мере, так звучит народная версия событий.
«Вот этот шкаф еще Адам делал, – показывает Мирек в угол, – здесь мы почти ничего не меняли, только печку переложили. Ну и инструменты уже отец мой сам сделал».
Интересно, как белорусскость здесь чувствуется даже в мелочах. На огромном фуганке вдоль идет надпись: «Хто фуганкам папрацуе – сваю сілу падмацуе» («Кто фуганком поработает – свою силу подкрепит») , с другой стороны – изображение медведя рядом с бородатым дедом.
[/vc_column_text][vc_single_image image=”166664″ img_size=”large”][vc_single_image image=”166660″ img_size=”large”][vc_single_image image=”166628″ img_size=”large”][vc_single_image image=”166644″ img_size=”large”][vc_single_image image=”166632″ img_size=”large”][vc_single_image image=”166640″ img_size=”large”][vc_column_text]
На чердаке несколько польских газет с 1960-х, глиняные кувшины и разобраные холсты. Мирек рассказывает, что историки, которые некогда сюда приезжали, спрашивали о съемках или документах, которые могли сохраниться, но ничего не нашли. На первом этаже – единственное, что удалось обнаружить из документального наследия: несколько польскоязычных открыток, которые из Польши присылали Годлевским в 1950-60-е земляки, котрые уехали.
[/vc_column_text][vc_single_image image=”166688″ img_size=”large”][vc_single_image image=”166708″ img_size=”large”][vc_column_text]
Кстати, деревня пустеть начала именно после войны в связи с массовыми выездами в Польшу. Во время войны в деревне было около 1000 человек, после отъездов в конце 1940-50-х осталось около 500. Сейчас – 65… На всю деревню – пять коров, три коровы держит сам Мирек.
Пару лет назад умерла и последняя женщина – 90-летняя госпожа Анеля, которая помнила Винцента Годлевского. Теперь о нем здесь напоминает один заламинированный портрет, который приезжие активисты когда-то повесили на его доме. Мирек рассказывает, как одна старая женщина, увидев лицо священника, искренне удивилась: «Раньше о нем и говорить нельзя было, а теперь портрет висит…».
Жители деревни Шуричи поголовно считают себя поляками, но прекрасно говорят по-белорусски. Большинство фамилий заканчивается на «ук» и «юк», говорят, что люди пришли («прышуравалі») сюда из Волыни около 1700 года по программе заселения пустующих после войн с Россией земель Речи Посполитой. Переселенцы становились свободными людьми и не отрабатывали на панщине – такой вот ген свободы, заложенный 300 лет назад.
Пьем чай у Мирека. За дверью через двадцать метров гнездо аиста на столбе. Птицы клекочут, улетают и возвращаются. Говорят, аисты живут там, где живут добрые люди… Трудно не согласиться.
[/vc_column_text][vc_single_image image=”166656″ img_size=”large”][vc_column_text]
На стене вижу портрет Костюшко, вероятно, сделан был еще перед войной. Мирек улыбается и рассказывает историю, как в 1970-е коммунисты, зашедшие в дом приглашать на выборы, сделали отцу замечание по поводу портрета, мол, снимай давай. Вместо этого отец выгнал «гостей» из дома.
[/vc_column_text][vc_single_image image=”166700″ img_size=”large”][vc_column_text]
Беседуем о делах сегодняшних. Перспектив наш знакомый здесь не видит, поэтому на горизонте мелькает вариант отъезда в Польшу. Язык знает, карту поляка имеет, молодой, умный, трудолюбивый – не таких ли Польше нужно? А Беларуси такие зачем?..
Уже у ворот Мирек впоминает два случая из недавнего прошлого. Однажды на трассе недалеко его подрезала серебристая тойота ленд крузер. Авто остановилось, из приоткрытой двери показался лысый череп человека, одетого в черную кожанку.
«Я думал, он спросить что хочет, опускаю стекло, а он на меня матом. По разговору слышу, что не наш, русский. Чувствуется, военный бывший. Я в ответ: «Чего ревешь?!» Он замолчал, закрыл дверцу и поехал».
Прошло время, и эту же серебристую тойоту Мирку пришлось увидеть снова. В этот раз по трассе она ехала впереди колонны уазиков, груженных казаками. Машины были с дугами, но без брезента, поэтому было прекрасно видно и камуфляж, и кубанки с красными околышками, и оружие (настоящее или нет – как там разберешь?). В пущу, наверное, тренироваться.
Такое впечатление, что история идет по кругу: в 1915-м казаки сожгли Шуричи, чтобы через 100 лет вернуться вновь – с оружием, российскими матами, хамскими порядками.
Что сельчанам делать сейчас? Положить голову на отсечение или дать бой, как немцам во время войны? Да и будет ли кому отстраивать деревню на этот раз?.. Вопросы риторические.
АК, belsat.eu