Родина ксендза Годлевского: от «свободных людей» на Волыни до казаков с российскими автоматами


Многое изменилось на родине легендарного священника за последние 70 лет: жителей стало меньше в 20 раз, по лесам рыщут казаки с автоматами, а на доме священника только сейчас появился его портрет.

[/vc_column_text][vc_single_image image=”166624″ img_size=”large”][vc_column_text]

От Гродно до д. Шуричи в Свислочском районе ехать примерно полтора часа. Интересно, что поворот с трассы на село вообще не указан: видимо, маршрут не самый популярный. Дополнительных пятьсот метров грунтовки – и мы уже на месте, в деревне, которая расположена у величественной стены Беловежской пущи.

Именно здесь 16 ноября 1898 родился будущий священник, политик и общественный деятель Винцент Годлевский, стальной нонконформист, который был невыгоден любой власти. При немцах Годлевский работал главным школьным инспектором: временная белорусизация в генеральном округе «Беларусь» была в том числе и его заслугой.

В то же время Годлевский был одним из лидеров Белорусской Незалежницкой Партии, которая тайно от немцев создавала конспиративную сеть, чтобы поднять восстание в подходящее время. Годлевского, однако, разоблачили, арестовали в рождественскую ночь 1942 года и вскоре расстреляли в Тростенце.

«Убей, но веру не изменим!»

Здесь, в д. Шуричи долгое время жил дядя Винцента – плотник Адам. У сельчан по домам кое-где осталась мебель и плетеные корзины, которые он сделал. Дом пустовал некоторое время после смерти собственника, теперь за ним смотрят соседи, заодно, продолжая использовать как мастерскую.

Самый молодой сосед двухметровый Мирек проводит в легендарный дом, деловито открывая навесной замок на входе: «Это, конечно, не тот уже дом, где Годлевский родился, – объясняет богатырь, – тот казаки в 1915-м сожгли, когда отступали, вместе со всей деревней. Тогда они местных хотели в православие перекрестить, но староста положил голову на колоду перед атаманом и говорит: «Убей, но веру не изменим!». Тот выругался, назвал старосту пшеком, и поехал».

[/vc_column_text][vc_single_image image=”166612″ img_size=”large”][vc_single_image image=”166616″ img_size=”large”][vc_single_image image=”166620″ img_size=”large”][vc_column_text]

Этот дом поставили после Первой мировой на месте предыдущего, когда деревня восстанавливалась. Но и здесь видны следы пожара. Оказалось, что крытая гонтом крыша сгорела в бою во время Второй мировой: деревня дала бой немцам… приняв их за «бандитов» (иначе – советских партизанов здесь никто не называет).

Были погибшие и со стороны немцев, и со стороны сельчан. Когда выяснилось, кто есть кто, немцы, на удивление, никого не наказали, видимо, боясь потерять лояльных боевитых сельчан. По крайней мере, так звучит народная версия событий.

«Кто фуганком поработает – свою силу подкрепит»

«Вот этот шкаф еще Адам делал, – показывает Мирек в угол, – здесь мы почти ничего не меняли, только печку переложили. Ну и инструменты уже отец мой сам сделал».

Интересно, как белорусскость здесь чувствуется даже в мелочах. На огромном фуганке вдоль идет надпись: «Хто фуганкам папрацуе – сваю сілу падмацуе» («Кто фуганком поработает – свою силу подкрепит») , с другой стороны – изображение медведя рядом с бородатым дедом.

[/vc_column_text][vc_single_image image=”166664″ img_size=”large”][vc_single_image image=”166660″ img_size=”large”][vc_single_image image=”166628″ img_size=”large”][vc_single_image image=”166644″ img_size=”large”][vc_single_image image=”166632″ img_size=”large”][vc_single_image image=”166640″ img_size=”large”][vc_column_text]

На чердаке несколько польских газет с 1960-х, глиняные кувшины и разобраные холсты. Мирек рассказывает, что историки, которые некогда сюда приезжали, спрашивали о съемках или документах, которые могли сохраниться, но ничего не нашли. На первом этаже – единственное, что удалось обнаружить из документального наследия: несколько польскоязычных открыток, которые из Польши присылали Годлевским в 1950-60-е земляки, котрые уехали.

[/vc_column_text][vc_single_image image=”166688″ img_size=”large”][vc_single_image image=”166708″ img_size=”large”][vc_column_text]

Кстати, деревня пустеть начала именно после войны в связи с массовыми выездами в Польшу. Во время войны в деревне было около 1000 человек, после отъездов в конце 1940-50-х осталось около 500. Сейчас – 65… На всю деревню – пять коров, три коровы держит сам Мирек.

«Раньше о нем и говорить нельзя было, а теперь портрет висит…»

Пару лет назад умерла и последняя женщина – 90-летняя госпожа Анеля, которая помнила Винцента Годлевского. Теперь о нем здесь напоминает один заламинированный портрет, который приезжие активисты когда-то повесили на его доме. Мирек рассказывает, как одна старая женщина, увидев лицо священника, искренне удивилась: «Раньше о нем и говорить нельзя было, а теперь портрет висит…».

Жители деревни Шуричи поголовно считают себя поляками, но прекрасно говорят по-белорусски. Большинство фамилий заканчивается на «ук» и «юк», говорят, что люди пришли («прышуравалі») сюда из Волыни около 1700 года по программе заселения пустующих после войн с Россией земель Речи Посполитой. Переселенцы становились свободными людьми и не отрабатывали на панщине – такой вот ген свободы, заложенный 300 лет назад.

Коммунистов отец выгнал из дома

Пьем чай у Мирека. За дверью через двадцать метров гнездо аиста на столбе. Птицы клекочут, улетают и возвращаются. Говорят, аисты живут там, где живут добрые люди… Трудно не согласиться.

[/vc_column_text][vc_single_image image=”166656″ img_size=”large”][vc_column_text]

На стене вижу портрет Костюшко, вероятно, сделан был еще перед войной. Мирек улыбается и рассказывает историю, как в 1970-е коммунисты, зашедшие в дом приглашать на выборы, сделали отцу замечание по поводу портрета, мол, снимай давай. Вместо этого отец выгнал «гостей» из дома.

[/vc_column_text][vc_single_image image=”166700″ img_size=”large”][vc_column_text]

Беседуем о делах сегодняшних. Перспектив наш знакомый здесь не видит, поэтому на горизонте мелькает вариант отъезда в Польшу. Язык знает, карту поляка имеет, молодой, умный, трудолюбивый – не таких ли Польше нужно? А Беларуси такие зачем?..

Камуфляж, кубанки, автоматы…

Уже у ворот Мирек впоминает два случая из недавнего прошлого. Однажды на трассе недалеко его подрезала серебристая тойота ленд крузер. Авто остановилось, из приоткрытой двери показался лысый череп человека, одетого в черную кожанку.

«Я думал, он спросить что хочет, опускаю стекло, а он на меня матом. По разговору слышу, что не наш, русский. Чувствуется, военный бывший. Я в ответ: «Чего ревешь?!» Он замолчал, закрыл дверцу и поехал».

Прошло время, и эту же серебристую тойоту Мирку пришлось увидеть снова. В этот раз по трассе она ехала впереди колонны уазиков, груженных казаками. Машины были с дугами, но без брезента, поэтому было прекрасно видно и камуфляж, и кубанки с красными околышками, и оружие (настоящее или нет – как там разберешь?). В пущу, наверное, тренироваться.

Такое впечатление, что история идет по кругу: в 1915-м казаки сожгли Шуричи, чтобы через 100 лет вернуться вновь – с оружием, российскими матами, хамскими порядками.

Что сельчанам делать сейчас? Положить голову на отсечение или дать бой, как немцам во время войны? Да и будет ли кому отстраивать деревню на этот раз?.. Вопросы риторические.

АК, belsat.eu

Новостная лента