Словосочетание «известная правозащитница» не звучит, но о Анастасии Лойко можно было бы так сказать. В Беларуси её знает каждый, кто попал под репрессии государства и обратился за помощью в правозащитный центр «Весна». Мы встретились в офисе «Весны» – обычной минской трехкомнатной квартире, чтобы поговорить о необычных вещах. Суды, обыски, допросы, «маски-шоу». Пройдя через все за это за восемь лет, Наста Лойко решила оставить работу в «Весне», но свою миссию по-прежнему видит в том, чтобы «сделать власти более гуманными».
Как всё начиналось
– Почему восемь лет назад ты решила прийти в сферу защиты прав человека? С чего все началось для тебя?
– На самом деле, я начала более девяти лет назад – до «Весны» я работала в Комитете защиты репрессированных «Солидарность». Правозащитная деятельность для меня была единственной сферой, где я видела возможность качественно приложить своё юридическое образование, хотя в самой юриспруденции в Беларуси была уже глубоко разочарована.
В 19 лет я точно знала, что мне важно решать общественные проблемы, ну и хотела, чтобы на работу можно было в кедах ходить. И тогда мне очень повезло познакомиться с правозащитницей Энирой Броницкой, она работала в «Солидарности» и пригласила меня. Однако после ухода Эниры в декрет мне было дискомфортно продолжать, я уволилась и думала, чем бы дальше заняться. Был вариант попробовать себя в фотокорреспонденции, но Валентин Стефанович позвал в «Весну». С 1 марта 2010 года я начала работать в общественной приемной «Весны».
– Ну а после короткой либерализации наступила Площадь и зима 2011-го с массовыми репрессиями… Как выглядела твоя работа?
– Сколько слез увидела эта квартира! Знаешь, родственники некоторых арестованных за Площадь, часто далекие от политики, сначала верили, что их сын – преступник. Мое дело было объяснять, что нет, он наказан несправедливо, виновато государство, а не он. Видимо, такие моменты оставили наиболее яркое впечатление.
– А кто из коллег или друзей сильно повлиял на тебя как на личность и правозащитника?
– Энира Броницкая и Валентин Стефанович многому меня научили. Могу назвать имя российского правозащитника Андрея Юрова. Очень люблю зарубежных коллег – Машу Шишченкову из Front Line Defenders, Сашу Кулаева из FIDH, ну и мои белорусские коллеги во многом на меня влияли. Не могу не отметить Алеся Беляцкого, которому я особенно благодарна за поддержку волонтерской службы «Весны». Павла Сапелко и Влада Лобковича считаю очень крутыми юристами. Еще во время работы в «Весне» мне нравилось сотрудничать со смелыми адвокатами, а когда их репрессировали за контакты с нами – очень переживала и чувствовала персональную вину.
«Особо страшно не было»
– Ты говоришь о ощущении вины, а что насчет страха? Тебе становилось в каких-то ситуациях страшно за себя? Какой период был самым тяжёлым?
– Страшно особо не было. В какой-то момент просто привыкаешь к тому, что ты под контролем и на прослушке, в любой момент могут завести уголовное дело за «деятельность от имени незарегистрированной организации» («Весну» лишили государственной регистрации еще в 2003 году, – К.А). Трудно привыкнуть, что ты мало на какие события влияюешь, хотя я и чувствовала свою миссию в том, чтобы сделать власти более гуманными к людям. Для меня это не противостояние, а попытка им помочь выполнять свои международные обязательства. И мне жаль, что они не всегда готовы слушать.
Самое сложное время был после Площади. Начались «криминалки», обыск у меня дома и допрос в КГБ, обыск в офисе, арест Беляцкого.
Что касается допросов и тюрьмы, то на меня трудно нажать, у меня нет таких точек, на которые силовики могли бы воздействовать. Например, как у молодофронтовцев: Анастасия Дашкевич надеялась, что поможет Дмитрию Дашкевичу, если формально согласится на сотрудничество с органами. Со мной это было бы бессмысленно.
– Кстати, о сотрудничестве. Независимая правозащитная организация в Беларуси – благоприятная почва для инфильтрации агентов КГБ. Вот приходит к вам волонтер, как понять, что он не будет после «сливать» информацию в органы?
– Я знаю, что в КГБ есть целый отдел, занимающийся правозащитниками. Мы относимся к такой ситуации спокойно, без лишней паранойи. В офисе «Весны», весьма вероятно, стоит прослушка, её мог оставить кто угодно из случайных посетителей. Застраховаться полностью невозможно.
Волонтеры ПЦ «Весна» 25 марта 2017 года. Снимок сделан за час до вторжения силовиков в офис «Весны» . Фото Ирины Ареховской
– Скажи, как у тебя складывались отношения внутри «Весны»? Что могло стать поводом для дискуссии или даже ссоры?
– Ты имеешь в виду причину увольнения? Первичная причина моего ухода – усталость. Восемь лет ты работаешь с проблемами, которые глобально не решаются. Иметь дело только с последствиями нарушений прав человека сложно, ну правда. Освобождение политзаключенных изначально радует, но потом сажают новых и круг замыкается.
«Весна» – структура во многом иерархическая, новая инициатива не всегда воспринимается. Так случилось с моим желанием помогать иностранцам, которых преследуют в Беларуси и высылают на родину. В первую очередь, речь о чеченцах. В 2016 году мы с соратниками на своём энтузиазме основали инициативу Human Constanta. Работа там занимала время, это не нравилось коллегам из «Весны».
Ну и немножко отличается подход к работе и к пониманию прав человека коллег старшего поколения и «молодняка». Многие молодые люди загораются различными аспектами защиты прав человека, но не могут себя реализовать в организациях, которые не видят смысла в расширении своей деятельности. Также для большинства правозащитников старшего поколения пробелорусские ценности (язык, символика) важнее равенства, свободы и человеческого достоинства.
– Признание и защита прав человека независимо от политических взглядов, ориентации, социальной группы. Моя позиция – чисто правозащитная. Хотя и здесь возникают неоднозначные ситуации. Например, по международным стандартам защита не должна распространяться на тех, кто за идеологию берет ненависть, призывает к насилию или геноциду, как неонацисты.
Если человек выйдет с плакатом «Смерть жидам», силовики могут остановить его. Конечно, применять физическое насилие милиционер не должен даже в таком случае, и я это осуждаю все равно. Но важно понимать, право на собрание – не абсолютное, если оно действительно угрожает безопасности и свободам других лиц, оно может быть ограничено.
«Милиция остается карательным органом»
– Что говорят правозащитники, когда участники акции начинают заступаться за других, отбивать от милиции, как это сделал Святослав Баранович в прошлом году 15 марта?
– С Барановичем получилась следующая история. Между силовиками, видимо, не было хорошей коммуникации и один из сотрудников успел забежать в троллейбус и начать задерживать людей в то время, когда остальные милиционеры получили приказ не заходить в транспорт. Тот милиционер оказался заблокирован в троллейбусе и его коллега начал его вытаскивать оттуда. Поскольку все они были в штатском, то Баранович увидел: какой-то человек тянет за куртку другого. Подумав, что «винтят» участника мирной акции, Баранович ударил того, тянущего. Думаю, это действительно был машинальный жест.
Учитывая, что милиционер не пострадал, за медицинской помощью не обращался, наказание для Барановича – чрезмерно жесткое, а действия милиции были непропорциональные в той ситуации. Святослав подал апелляционную жалобу на приговор и я считаю, повод для повторного рассмотрение дела есть.
– Знаю, что «Весна» не признала его политзаключенным. Не стоит ли в Беларуси расширить критерий, согласно которому заключенных признают политическими?
– Все стоит иногда критически пересматривать, но пока что мне не совсем понятно, как это возможно. Если я хочу помогать Илье Воловику или Станиславу Барановичу – я буду это делать и без статуса «политзаключенных», а просто потому, что они стали жертвами несправедливости.
– Мне лично приговор Барановичу кажется очень несправедливым. Даже, если он и толкнул, тот силовик был в штатском, без опознавательных знаков…
– Силовики работают в штатском, так как в законодательстве не определено, как должен выглядеть сотрудник и в разных ситуациях руководство дает различные внутренние инструкции. Очевидно, сегодня они злоупотребляют этой возможностью и действуют абсолютно неадекватно и безнаказанно. Милиция не стремится быть ближе к людям, оставаясь карательным органом. Независимые опросы подтверждают негативное отношение людей. И если в опросе НИСЭПИ 15% белорусов доверяют милиции, то в официальных отчетах цифры значительно завышают. Если пойти спросить на улицах, услышишь правдивый ответ, потому что многие в Беларуси сталкивались с беспределом.
– А когда ты в последний раз была свидетелем такого беспредела?
– Во время моего задержания 25 марта я увидела, насколько непрофессионально работают милиционеры. Они не могут правильно оформить документы, сформулировать свои действия. Ну что это за уровень подготовки – провести досмотр и опись вещей, чтобы тут же сразу их отдать? Было ощущение, что они действовали без координации. Мне кажется, при их достаточно большом заработке, так выполнять работу – полное тунеядство.
О «людях Кадырова» в Беларуси
– Полтора года назад Human Constanta взялась помогать беженцам с Кавказа, которые через Брест пытаются выехать в Польшу. Помню, когда писали репортаж об этих чеченских семьях, многие говорили о «кадыровцах в Бресте», которые якобы следят за беженцами. Это правда?
– Да, мы тоже получали такую информацию. Я думаю, это правда, и люди Кадырова действительно наблюдают за ними. Но карт-бланша на силовые действия у них нет. Вероятно, существует договоренность между белорусской властью и Кадыровым, чтобы те только следили. Неловкое ощущение, когда в Беларуси действуют спецслужбы другого государства. Одного из беглецов, спортсмена Мурада Амриева, белорусы сами вывезли на границу и передали в руки чеченских силовиков. Они таким образом работают по договоренности.
– А ситуация с похищением украинца Павла Гриба в Гомеле…
– Думаю, там КГБ его забрал все же, довез до российской границы и передал ФСБ. В любом случае, это не процессуальный и незаконный акт. В Human Constanta мы добиваемся, чтобы иностранцев и лиц без гражданства, в том числе претендентов на статус беженца не высылали из страны. Высылка – худший вариант, потому что за два дня человека могут просто отправить на родину, где его ждет смерть или тюрьма. А тем более мы осуждаем такие похищения.
«Хотела бы работать в Африке»
– Какие проекты ты готовишь на новом месте работы, в Human Constanta?
– В рамках Human Constanta у меня очень много планов. В первую очередь, присоединюсь к процессу, который уже идет: у нас есть юридическая приемная в Минске и Бресте, буду помогать там. Также собираюсь вести семинары по правам человека. Еще меня интересуют темы языка вражды, преступлений на почве ненависти, преследование за «экстремизм».
– Наста, а тот, кто работает самоотверженно, наверное, мечтает о каком-то признании? Ты его получаешь?
– За прошлый год меня номинировали на две престижные белорусские премии – как правозащитника года (премия правозащитных организаций) и как лидерку гражданского общества. И хотя премии достались не мне, сам факт номинаций для меня был неожиданным признанием. К сожалению, внутри «Весны» я не чувствовала такой поддержки и оценки своей работы, а от роли «тягловой лошадки» немного устаешь. Может, я и сама виновата, что слишком много «болела» и слишком много на себя брала.
– Ты хотела бы всегда работать в Беларуси?
– Пока что я рассматриваю Беларусь как основную площадку для правозащитной деятельности. Но в будущем мне было бы интересно присоединиться к работе в странах Африки. Одна из очень острых проблем там – насилие над женщинами. Я хочу оказывать им правовую помощь. И я знаю, что могу быть полезной и в самых отдаленных от Беларуси уголках мира.
Катерина Андреева, belsat.eu
