Кровь Дебальцево. Интервью с медиком-волонтером из Германии


Что заставляет терапевта, который работает в Германии, сорваться и поехать на восток Украины, чтобы лечить раненых? Какие впечатления такой медик привез с собой и какие выводы о ситуации в Украине сделал, узнала наш корреспондент в Берлине, Жанна Кромер.

Мы сегодня в Берлине разговариваем о ситуации в зоне антитеррористической операции с немецко-украинским медиком Сергеем БричкоШтоером. Сергей, как Вы оказались в зоне АТО?

В декабре я возвращался с волонтерской поездки из зоны АТО, которые можно совершать независимо от твоего гражданства и статуса, и я познакомился в поезде с молодым хирургом из Ужгорода. Он рассказал о своей службе и сказал, что с врачами все совсем плохо, они даже не могут выехать на ротацию. Он ехал домой только потому, что кто-то из гражданских приехал его подменить на неделю. Я тогда сказал ему: если так можно, то спроси у начальства, я тогда приеду зимой и кого-нибудь подменю.

Он спросил, начальство разрешило, сказали, я могу приехать без гарантий безопасности и страховки на случай, если что-то случится. Так я смог туда поехать. Наверное, самый показательный день был, когда очень жестко бомбили Дебальцевский район. Был большой поток раненых, в основном из 128-й бригады. Раненые шли друг за другом, была очередь из них. Не хватало транспорта, чтобы перебросить их подальше в больницу. Харьков тогда еще принимал. Недостаток профессиональных рук, недостаток помещений. Все наполовину импровизация.

Привозят ребят. На них бросаются медсестры и врачи, начинают разрезать одежду, пытаются подключиться к венам, обезболить, хоть как-то, по большей части неадекватно. В принципе, в тот момент нужны были бы специалисты региональной анестезии, которые бы по Вишневскому могли бы блокировать нервные стволы, чтобы конечности можно было безболезненно оперировать. Но был только «Гексалгин».

Тяжелых наркотических средств мы старались не давать, чтобы они, во-первых, сохраняли свою подвижность, адекватность и могли сами уходить, садиться в автомобиль и уезжать. С другой стороны, тогда нужно было бы больше контроля, нужен был бы анестезиолог под рукой. Поэтому адекватное обезболивание получали только те ребята, кого забирали на действительно тяжелые операции.

Ну что, ребята терпели. Вот такой день с утра до вечера.

Кого Вам приходилось спасать? Были только украинские солдаты, или также и мирные жители?

Да, мирные жители тоже были. Это дополнительная трамва для человеческого восприятия. Во-первых, женщины… Мне повезло, слава Богу, тогда еще не было детей. Потом, когда уехал, то принимали уже и детишек тоже.

Вот типичные ранения гражданских под завалами – когда кости, мясо, обрывки сосудов, смешанные с одеждой, грязью, осколками стекла, древесины, бетона, камней… Это, конечно, трудно. Занимает много времени к телу такого человека вообще добраться, ведь он такой грязный, там не подключишься никуда.

Пока ты его не осмотришь, его и обезболить нельзя, чтобы найти все его дырочки. Конечно, это очень трудно для людей.

Скажите, а пришлось Вам лечить раненых со стороны сепаратистов?

Были, но я с ними не сталкивался. Был танкист, обгоревший, но его, во-первых, положили не на том этаже, где я работал, во-вторых, просто не было времени. Я бы честно говоря, просто пошел бы посмотреть, в каком он состоянии, может чем-то помочь. Просто слышал, что такой есть и что его обработали, а потом завертелось, не до того было, и даже не знаю о его судьбе.

Можно сказать, что у военных медиков есть сейчас какие-то претензии к властям Украины?

Ой, масса! У них те же претензии, что и у остальных бойцов. Я встречал там анестезиолога в звании полковника, который месяц там пробегал с автоматом по полям и не был до сих пор оформлен. Это то, что случается и в нацбригадах, и в воинских частях, что люди уже возвращаются после ранений, а их родным в военкоматах говорят, что о них нет никаких записей. Ну и в обеспечении, это все довольно сложно…

Очень трудно примириться с этим абсурдом, с этой очень плохой организацией, с тем, что нет возможности куда-то достучаться. Начинаешь стучаться, появляются люди, которые говорят: «Не сейте панику». Когда происходит непоправимое, эти люди куда исчезают. Возникает другая ситуация, снова начинаешь стучаться, и снова появляются люди, которые говорят: «Не сейте панику», и которые потом никогда не несут ответственности за свои слова.

Там служат мужчины, которые уже, например, 20 лет во внутренних войсках в чине прапорщика или майора. У них зарплата 4000, максимум 5000 гривен, это на сегодняшний день 120-150 евро. Они выйдут оттуда, и будут получать половину. Каковы их перспективы? За что они воюют?

А с другой стороны, оттуда не уйдешь просто так, потому что они уже там. Вообще ситуация патовая.

Жанна Кромер, «Белсат», Берлин

Новостная лента