Как бабушка в моей деревне узнавала оборотней?


Люди перестали верить в оборотней, но очень часто почему-то выбирают «чужие шкуры». Зарисовка Виктора Шукеловича.

-Любонька, родненькая, ну прими бутылочки, – просила возле прилавка бабка Яня. Из её куртки бурого цвета кое-где торчали куски некогда белой ваты. Старушка выглядела так, будто она не своими ногами пришла в магазин, а её притащили по земле, привязав к телеге.

– Нет тары, – рявкнула продавщица на сухонькую бабулю. – А куда пенсию дела? Пропила? Как мозгов смолоду не было, то и теперь откуда им взяться…

– Ну, касатушка, сколько той пенсии, проела всю… Котик, ну, прими, цветочек, – жалостливо выпрашивают старуха с сумкой в ​​руках, в которой дребезжали бутылки.

– Нет ящиков, я сказала, – отрезала толстая продавщица, больше похожая на тыкву, чем на цветок.[/vc_column_text][vc_single_image image=”160839″ img_size=”large”][vc_column_text]Бабка Яня, немного подумав, изменила тактику.

– Лахудра ты, суки кусок, – подняла сельчанка голос на продавщицу, потрясая кулаком. – Что думаешь, самая умная здесь? Дирактрыса? Надулась, как мышь на крупу. Тьфу, на тебя, паскуда ты, чтобы твои кишки на заборах висели, чтобы твои потроха собаки таскали, – эти слова вдохновили бабку Яню со смаком харкнуть на пол.

– Ах ты, старая лярва, – продавщица через прилавок сильно дернула старуху за куртку. Та только застонала, схватившись за голову, и выпустила сумку из рук. Бутылки разъехались по полу, тревожно задребезжав. Через секунду бабка Яня уже плакала:

– Люди добрые, что же это делае-е-е-тся … До чего-о-о дожили-и-и… Когда же уже сме-е-е-рть маоя придет…

Вдруг бабка встрепенулась, словно устав плакать. Словно ошпаренная, она выбежала в центр магазина и подняла подол юбки, из под которой выглядывала белая нательная рубашка.

– И что, думаете, Яня – пьяница и грязнуля? А посмотрите, в чем я хожу… – бабка приподняла одной рукой за подол белоснежную комбинацию с кружевами. Рядом с юбкой, которой бабка могла вытирать жир со сковородок, ее исподнее выглядело чрезвычайно опрятным и как-то аристократически. Люди, которые были в магазине, невольно переглянулись.[/vc_column_text][vc_single_image image=”160827″ img_size=”large”][vc_column_text]- И что, грязная я, немытая хожу? – задиристо и вызывающе спрашивала бабка Яня. Продавщица аж вытянула короткую шею из-за прилавка.

– Иди, приму бутылки, хотя тары нет, но на склад поставлю, – уже спокойно заговорила она.

– А поцелуй ты меня в ср @ ку теперь, – бабка Яня даже вознамерилась еще выше задиреть свою юбку. Но вдруг старушка как-то внезапно погасла, как соломенный огонь, и уже без энтузиазма, медленно начала на корточках собирать бутылки, выпавшие из сумки.

– К-г-м, – откашлялся старый Павлюк, который в шапке-ушанке и фуфайке ждал привоза свежего хлеба возле окна.

Бабка Яня взглянула на него исподлобья. И, совершенно неожиданно и уверенно поднявшись с пола, как пантера, бросилась в сторону Павлюка.

– Что вылупился, – клокотало в горле старухи. – Что думаешь, никто не знает, как ты в молодости над Гэлечкой надругался, говорил, что женишься, а позже бросил, что она должна была выскабливание делать… Шила в мешке не утоишь…

Павлюк смотрел на нее, приподняв брови, в каком-то немом оцепенении .

– Глядишь, как инцыпар, сейчас … Чудище лесное… Смотри, смотри, а будто я не знаю, что душу малую загубили, а у Гэлечки из-за этого детей никогда и не было. Чтоб ты сдох, скотина…

Бабку Яньку уже трясло. Она снова разошлась не на шутку. Павлюк снова хмыкнул, развернулся и поковылял из магазина.

– Хватит, Янечка, хватит уже шуметь, или милицию вызову, – прикрикнула на нее кругленькая продавщица. Бабка осеклась и опустила голову вниз, теребя край куртки.[/vc_column_text][vc_single_image image=”160823″ img_size=”large”][vc_column_text]К прилавку тем временем подошла молодая Танька.

– Двести грамм колбасы, пожалуйста (по-русски-при. ред), – попросила девушка.

Бабка Яня вздрогнула. Снова подняла голову, как петух, готовый к атаке. Словно вихрь с арабской пустыни, аж с потом на лбу, она подлетела к Таньке.

– Оборотниха ты, шкура содраная, – кричала она на Таньку. Девушка даже не взглянула на старушку. А что смотреть, понятно, сумасшедшая.

– Волчья пасть ты раззявленная, – визжала бабушка Яня как-то совсем уж беспорядочно, летая вокруг Таньки взад и вперед.

– Я же вижу тебя, волчья ты морда…

Танька продолжала игнорировать старуху, а бабку еще больше разбирало бешенство.

– Склюдина ты, а не человек, волчья кость, – трясло Яню.

– Янечка, успокоишься ли ты? – устало взмолилась продавщица. – Или милицию вызвать?

Слово «милиция» было словно заклинание для старухи, которое снова подействовало…

Бабка Яня обмякла, прислонилась к стене спиной и облизала сухие губы.

– Так а я что? Я же ничего! – пробормотала старушка.

[/vc_column_text][vc_single_image image=”160831″ img_size=”large”][vc_column_text]Я, пробуя пальцем последний жесткий кирпич черствого хлеба на полке, обвел взглядом сгорбленную фигуру старушки. Честно признаюсь, я не любил бабку Яню. И, наверное, потому, что в глубине души я ее боялся. Неизвестно, что может наплести и обо мне. Про таких, как бабка Яня, несдержанных и необузданный в поведении, иногда говорили, что они в горячей воде купаные. Бабку Яню, казалось, купали в кипятке, – так она не подходила к нашим холодным туманам, неспешности реки Ошмянки и остывшим подвалам с картошкой.

Я всегда спрашивал сам у себя, засохло ли и почернело лицо бабки Яни от работы и тревог, или кто-то из ее предков был цыганом или человеком откуда-то с юга?

Бабка Яня не могла иначе. Я знал, что если пойти из магазина в сторону речки, а потом – через кладку в лес и еще дальше, то можно выйти на серую пустую поляну. То место наполняет ужасом – там не летает мошкара, напрасно искать хоть какого-то червячка на земле, не слышно там птиц. Вместо мха на той поляне лежит пепел. Когда-то там стоял дом, оставшийся от довоенного лесного застенка. В том доме жил сын бабки Яни с женой и двумя детьми. Всех забрал однажды огонь. И бабка Яня после этого начала выпивать, паясничать и бросаться на людей.[/vc_column_text][vc_single_image image=”160853″ img_size=”large”][vc_column_text]- Ненормальная эта сумасшедшая, – сказала на прощание Танька, уходя с двумястами граммами колбасы.

Танька – очень красивая, аж светится от красоты. Я знаю ее бабушку, которая поет благочестивые песни на похоронах и имеет любимую поговорку: «дуды ў мех і па ўсіх танцах…» (= рус. «вот и вся музыка»  – прим. ред.)

Мать Таньки моет полы в школе, а отец – водитель на старом ГАЗе. Мать Таньки зовут Станислава, поэтому отец Андрей очень любит петь: «Станіславы не хачу, бо на лаву не ўсаджу». У матери громкий голос и иногда на всю деревню слышно, как она зовет гусей: «Гыля-гыля-гыля, а чтобы вас черт!» А Танька вроде бы поступила в техникум в город. Приезжала с каким-то парнем-худобой, которого чуть не побили на деревенской дискотеке, но вступился ее старший брат. Танька – такая Танька.

– До свидания, – вежливо сказала девушка у двери и белозубо заулыбалась. Вот только как-то мне кажется, как и бабке Яне, что ходит Танька не в своей шкуре.

Виктор Шукелович, belsat.eu

Новостная лента