Belsat.eu прочитал захватывающий детектив о белорусах в Подляшье, который продается десятками тысяч экземпляров и пообщался с автором романа Катажиной Бонда.
Герои этой детективной истории смотрят «Белсат», ходят на фильмы режиссера Юрия Калины, слушают радио «Рация» и разговаривают по-белорусски. События романа «Очковик» (так в Польше называют Mercedes-Benz W210 – ред.), который недавно вышел из-под пера «королевы польского детектива» Катажины Бонды, разворачиваются в родных местах автора – в городке Гайновка, где она закончила белорусский лицей. Наверное, трудно было бы найти лучшее средство, чтобы привлечь внимание поляков к жизни белорусского меньшинства, чем книга, более 50 тыс. экземпляров которой продали в течение первых четырех недель после выпуска.
Катажина Бонда – самый кассовый автор детективов в Польше. Она ввела в литературу фигуру профилера – специалиста, задача которого – составить психологический портрет преступника.
Роман «Очковик» – это вторая часть тетралогии о приключениях представительницы этой профессии Саши Залусской. В Гайновке она попадает на традиционную белорусскую свадьбу и становится свидетелем драматических событий. Невесту похищают не в рамках ритуала, а по-настоящему. И эта очередная женщина, связанная с местным бизнесменом, исчезает без следа. Тем временем вдоль окрестных лесов находят человеческие останки. В каждой из этих темных историй появляется один и тот же автомобиль – Mercedes-Benz W210. Городок превращается в сцену кровавого сведения счетов, причина которых таится в недалеком прошлом – послевоенных погромах белорусских деревень на Подляшье
Фото со страницы Катажины Бонды в Facebook
«Очковик» не только показывает повседневную жизнь местных белорусов, но и рассказывает о их исторических травмах. Сюжет частично базируется на послевоенных реалиях, когда на Подляшье произошли погромы нескольких белорусских деревень. Известно, что тогда погибло 79 человек, в том числе беременная на 7-ом месяце бабушка автора.
Ответственность за убийства белорусского населения лежит на одном из «заклятых солдат» (участников антикоммунистического подполья, воевавших против просоветских властей Польши) Ромуальде Райсе «Бурым», вину которого подтвердило следствие Института национальной памяти в Польше.
Главным мотивом расправы было подозрение, что белорусы сотрудничали со службами безопасности социалистической Польши и имели враждебное отношение к польскому антикоммунистическому подполью. Дело осложняется тем, что «Бурый» и его товарищи были обвинены в убийствах также властями социалистической Польши. За это, но также и за то, что они боролись за независимость Польши, подпольщики получили смертные приговоры.
Белорусы же приспособились к коммунистическому режиму и до 1990-ых годов боялись упоминать о смертельных преступлениях, боясь мести местных поляков, и обманывали своих родных. Такое молчание, по мнению автора – преступление равное убийству.
В разговоре с Belsat.eu Катажина Бонда рассказывает, почему «Очковик» не является историей борьбы добра со злом, есть ли в Гайновке белорусские националисты и что больше всего поразило ее во время поездки в Беларусь.
– Как восприняли «Очковик» в Гайновке?
– Многие берут во внимание, что это литературный вымысел. А те, кто борются, чтобы тема погрома не замалчивалась, благодарны мне. Гайновка – это закрытое сообщество, так как это малый городок, где всего около 20 тыс. жителей. Здесь все знают друг о друге, заглядывают в окна соседей, но никто не говорит об этом, чтобы не рисковать. Я имею в виду то, что произошло в 1946 году. Почти 60 лет никто об этом ничего не говорил, хотя все знали.
– Но в 1997 году произошла повторная эксгумация жертв, когда кто-то, наконец, рассказал.
– Необходимо было четвертое поколение (я – третье), чтобы они начали об этом говорить. Представьте себе, я ходила там в школу, в лицей, но никогда об этом не слышала. Польские белорусы имеют такую тенденцию, чтобы быть хорошими людьми, милыми, послушными. Меня это всегда бесило. Из-за того, что они всегда сотрудничают с различными сторонами и соглашаются на определенные конформистские элементы, они никогда не имели какого-либо сильного союзника, так как раз – с теми, раз – с этими, а лучше просто молчать, ибо молчание же – золото. Так?
Это дело не имеет черно-белого характера, когда кто-то очень плохой, кто-то очень хороший и перед нами предстает борьба добра со злом. Это не «Звездные войны». Это чрезвычайно сложная материя с множеством нюансов. Моим заданием не был исторический анализ, так как я не писала документальной работы. Я использовала этот элемент в создании детективной интриги. А это значит, что я должна была исследовать определенные вещи, но я не беру на себя ответственности за исторические оценки.
Когда я откопала эту историю и начала разговаривать с мамой, она ссылалась на то, что плохо помнит, что тогда ей было всего несколько лет. Потом она начала даже опасаться за меня, хотя она – очень смелая женщина и довольно эксцентричная как в тамошних услових. Она сказала: «Не делай этого, это же для некоторых будет как соль на раны». Но когда она прочла книгу, то позвонила мне и сказала, что это лучший для нее подарок.
[vc_single_image image=”4″ img_size=”large”]
– В 1946-м белорусы не побоялись занять твердую позицию. Они не хотели уезжать из Польши в рамках репатриации.
– Потому что земля была наиболее важной. Здесь мой дом, здесь я родился, здесь жил мой дед и я здесь останусь. И тот бунт привел к тому, что они (польские коммунистические власти – ред.) не устроили за «Бурым» вооруженной погони.
Сейчас уже очень сложно судить, что было правдой, что идеологией, а что только субъективным элементом чьей-то памяти. Большинству лиц, которые были свидетелями или могли что-то рассказать, уже нет в живых. Оставшиеся сначала пытаются узнать, какие вы имеете взгляды, и в зависимости от этого вам представят различную правду. Это просто возмутительно, хотя можно использовать куда более гадкое слово! Когда прихожу и говорю, что я – наследница женщины, которая также погибла, то тогда говорят иначе. Если бы я представилась кем-то другим, они бы подали мне другую правду. В связи с этим они становятся не достойными доверия. Но факт остается фактом, погром был совершен, людей убили, несколько деревень исчезло с карты.
– В Гайновке на самом деле можно встретить белорусских националистов, как это написано в одной из аннотаций к книге, которую я нашла в интернете?
– Да, но, на мой взгляд, они не очень опасны, как большинство белорусов. Мне бы хотелось, чтобы они были, я бы мечтала, чтобы они подняли восстание. Вместо того, чтобы говорить о «малой Беларуси», чтобы они ее на самом деле создали. Но когда я разговариваю с людьми, которых сейчас имею в виду, то вижу такие классически черты, как из произведений Крапивы или Купалы, как они в этих лаптях ходят. Это примерно такие же персонажи.
Больше всего меня ошеломляет то, что местные ультра-поляки – это в основном люди, которые имеют белорусское происхождение. В то же время они едут в те (белорусские – ред.) деревни по случаю годовщины погрома и устраивают старшим жителям такую психологическую мясорубку. Становятся в ряд с заложенными руками, в своих костюмах, с бритыми головами и смотрят. Они якобы не наносят им физического вреда, но для стареньких сельчан – это напоминание о том, что когда-то произошло.
[vc_single_image image=”6″ img_size=”large”]
– Почему они это делают?
– Молодым нужен герой, чтобы был какой-то авторитет. У себя дома они авторитета не имеют. Они не в состоянии принять определенные вещи, например, то, что их родители на самом деле когда-то были коммунистами. Поэтому они не принимают конкретных событий, которые на самом деле произошли. Из этого следует весь их бунт.
Кроме этого, бедность, временами на уровне нишеты. Безработица. Нет никаких перспектив. Растет разочарование. Большинство из них не имеет никакого образования. Есть еще проблема комплексов, так как они не справиться в большом городе. Все эти причины ведут к тому, что молодой человек хочет иметь пример для подражания. В таком возрасте он должен иметь какого кумира.
– Например, «Бурого».
– Не только, ведь «Бурого» нет в живых, «Бурый» – это аватар. Есть целая масса разочарованных 30- и 40-летних, иногда 50-летних, которые стали аутсайдерами. Они занимают более низкие должности, чем те, которые позволяет их образование и профессиональные навыки. Их выбросили из системы, выбросила каста, ведь власть из поколения в поколение здесь [на Подляшье – ред.] держат одни и те же лица. И те разочарованные жизнью вербуют себе молодую гвардию, которая якобы руководствуется возвышенными лозунгами: Бог, честь, Отечество. Они говорят молодым: ты должен быть всегда готов, ведь в каждую минуту может начаться война, а мы боремся за настоящую Польшу, посмотри – «заклятые солдаты» отдали свои жизни, и ты тоже можешь повторить их подвиг. И благодаря этому, молодые начинают видеть в жизни смысл. Я даже не представляла, как много в Польше таких людей.
[vc_single_image image=”8″ img_size=”large”]
– И вдруг они узнают из «Очковика», что их герои, борясь за независимость, совершали преступления.
– Они говорят, что мы живем в разных Польшах, что это невозможно, что такие вещи не происходят. Некоторые ставят под сомнение документацию, так как, по их словам, такое просто не могло случиться. А когда узнают, что существуют доказательства в виде материалов Института национальной памяти, высказывают подозрения, что это фальшивки, что произошла подмена фактов.
Случались ситуации, когда я ездила по Польше с презентациями «Очковика», и на свидания приходили боевые группы, например, с Национально-радикального лагеря. В своем большинстве они не читали книги. Один из самых интересных случаев произошел в Велькопольском воеводстве [на западе Польши – ред.]. Когда я увидела ряд тех лиц, то сразу вспомнила сцену, которую описываю в книге [как молодые приезжают в деревню, где живут потомки погибших в погроме – ред.]. И на самом деле, это создает чрезвычайно сильное впечатление. Признаюсь, мне было страшно. Их много, они со сложенными руками, агрессия просто витает в воздухе …
– Что Вы сделали?
– После свидания пригласила их на разговор в кафе рядом. И представьте себе: из целой группы осталась только одна личность, вождь. Остальных не волнует разговор, они просто хотят кому-небудь ввалить. Но их лидер был чрезвычайно сообразительным. В разговоре мы пришли к выводу, что наши идеалы очень похожи, но мы подходим к делу совершенно по-разному. Мы говорили о «Буром» как о фигуре из комикса, как о том, кто не имеет для них ни одной негативной черты. Они воспринимают его не как человека, а как героя. Когда попадаешь на кого-то, кто начинает думать, то от полной агрессии вы переходите к откровенному разговору. Тот самый парень никогда не был в Гайновке и, может быть, «Национальная Гайновка», которая борется за честь «Бурого», оставалась бы для него до сих пор высоким идеалам, а он сам преследовал бы тех белорусов, которые находятся по другую сторону.
[vc_single_image image=”10″ img_size=”large”]
– Смотрели ли вы «Белсат», работая над книгой?
– Да, я использовала программы, которые есть на сайте. Очень интересен также этот фильм Юрия Калины о Дорофее Фионике [«Сеятель» – ред.].
– Что привело вас в Институт национальной памяти – работа над книгой или семейные обстоятельства?
– Если я знаю, что мне нужно для сюжета, я ищу документальные источникои. Так в Институте национальной памяти я нашла определенные вещи, которые приводили меня к все большим и большим открытиям. Потом я поехала в эти деревни, где общалась с людьми. И это было ужасно. Даже тогда я не думала всерьез, что многое из этих свидетельств войдет в сюжет, так как книга была уже почти написана. Мне пришлось ее переписать.
– Как вы узнали, что это история имеет отношение к вашей семье?
– Я знала, что моя бабушка погибла во время войны. Мне говорили, что ее застрелил немецкий танк. Когда я поехала по всем тем деревнях (в книге речь только об одной, а на самом деле их было шесть или семь), то в процессе расследования начала складываться мозаика. Абсурдно было то, что меня обманывали. И возникает вопрос: почему? Ведь «Бурый» убил столько людей, вместе с отделом совершал зверства, это происходило потому, что была война. Он не один такой. Есть целый ряд героев, которые с одной стороны совершили настоящий подвиг, а с другой творили настолько бесчеловечные вещи. Я не хочу оценивать, он был более героем, или более убийцей. Для меня самое важное то, что я должна доверять своей семье.
Я разговаривала с мужчиной, отца которого убили во время погрома. Он требовал эксгумации повозчиков. Таких людей, которые имеют смелость что-то делать, там немного. Но он – очень состоятельный человек, который может себе это позволить. Он рассказал мне свою историю, а позже передал записи других случаев, он их делал для фильма, который так и не сняли. Телевидение, которое должно его снять, отказалось по неизвестным мне причинам. В этих заметках я прочитала, что одна из убитых женщин, так же как моя бабушка, имела 29 лет, была на 7-ом месяце беременности. Все совпало …
Во время погрома творились страшные вещи, но намного больше меня поразили показания людей. Когда возник Институт национальной памяти, снова начали опрашивать свидетелей, и то, что они рассказывали, как пытались уклониться от показаний … Как свидетельствовали солдаты, которые участвовали (что не подлежит сомнениям) … Как кто-то пытается выбелиться, не говорит правды и возражает очевидному, отрицает, что совершил зло …
[vc_single_image image=”12″ img_size=”large”]
– Вы считаете себя полькой или белорусской?
– Не знаю. Давайте начнем с того, что я не очень религиозная, в отличие от моих родителей (отца уже нет в живых). Для них индикатором национальности была земля и вера. Если воспринимать это таким образом, то я происхожу с той земли и той веры. Но пока что я нахожусь в замешательстве, я должна определиться. Я точно имею такую ментальную склонность, даже если принимать во внимание, какие толстые книжки я пишу, какие истории в них рассказываю. Это однозначно очень восточная черта. Я очень люблю все эти византийские вещи, в том числе сало с луком [улыбается]. Все эти элементы во мне присутствуют. Я считаю, что я экзотическая. А какой я национальности? Дайте мне еще немного времени.
– Почему вы ходили в белорусский лицей?
– Потому что он был лучше.
– После его проще было поступить в университет?
– Я поступила на три факультета, но не потому, что закончила белорусский лицей, а просто потому, что я очень способная! В моем классе были девушки, которые выбрали белорусский путь, и это страшно. В школе, в отличие от меня, они получили красные дипломы. Одна из них закончила международное право, вторая – германистику. Они остались в Гайновке, одна стала учительницей, вторая долгое время не могла найти работу. Это потраченый впустую талант. Ведь тот документ, который она получила [белорусский диплом о высшем образовании – ред.] немногого здесь стоит. Моя мама, кстати, очень хотела, чтобы я поехала получать высшее образование в Беларусь, потому что не нужно было сдавать экзаменов. Но я очень люблю преодолевать трудности, поэтому вообще не рассматривала такой вариант.
– Успели ли вы побывать в Беларуси?
– Однажды я была в лагере в Гродно и раз в Минске в рамках ученического обмена. В целом мне понравилось. Больше всего меня поразило то, что никто не понимал, когда я говорила по-белорусски. С ними по-русски надо было разговаривать. Это ужасно. Большое впечатление произвели монументальные коммунистические здания, эти пустые площади. У меня даже была идея организовать туристический выезд, но как-то она пропала.
– И теперь уже не собираетесь?
– Я не исключаю. Если я буду работать над книгой, о которой говорила [о погромах на Подляшье – ред.], очень возможно, что я туда поеду.
Инга Островцова, belsat.eu
Главное фото – со страницы Катажины Бонды в Facebook
