Бард Олег Сухарев: «Тысячи убитых, миллионы беженцев ... такова наша цена свободы»

Как украинцам сейчас видятся события годичной давности  – расстрелы на Институтской, победа Революции Достоинства, аннексия Крыма? В таких случаях слово обычно берут политики, но «Белсат» расспросил музыканта.

Олег Сухарев не впервые в Беларуси. Гродно, Минск, Могилев, Вилейка … – все это привычные для уха певца названия. Где-то, чтобы послушать музыку в стиле бард-рок собираются залы, где-то – квартирники, чего достаточно для акустической программы. В этом году путешествие по Беларуси Олег начал из Гродно, где выступил в галерее «Крыга».

С обоими своими проектами – «Сами Свої» и «Гречка є» – Олег выступал со сцены Майдана примерно год назад, хотя, как сам признается, идти в начале вообще не собирался и критически относился к очередным уличным протестам.

О последствиях Революции Достоинства, реформах, войне, русском и украинском языках «Белсат» расспросил сегодняшнего украинского гостя.

Скоро пройдет год от расстрелов на Майдане и Революции Достоинства. Что ты чувствуешь накануне такой даты?

–  Когда только начался Майдан, первое избиение студентов, я как раз был в России на гастролях, после в Беларуси. Не имея сил даже зайти нормально в интернет, я еще не мог разобраться что к чему. Понимаешь, после Оранжевой революции у большого количества украинцев был скепсис относительно возможности защитить на Майдане свое достоинство. Но так получилось, что Янукович своими действиями трех лет заново поднял украинский народ на восстание.

Что я могу сказать через год? Безусловно, я горжусь украинским народом, который восстал и сбросил тирана. Несмотря даже на то, что в результате мы получили аннексию Крыма и войну на Донбассе. Кто-то и сейчас пытается делать такие обвинения, мол, «вот до чего довел ваш Майдан …» Но это часть несознательных людей, которые больше думают о колбасе, чем о свободе.

Что ты можешь ответить таким людям?

–  Ты знаешь, может это мой такой характер, но я с такими людьми в дискуссию не вступаю. Если человек за год не понял, что происходит, то о чем говорить?

Перед тем, как начались расстрелы на Майдане, Янукович взял в России огромный кредит, кажется, 17 миллиардов. Эти деньги бы разворовали, как разворовывались всегда, и Крым отошел бы все равно к России. Возможно, как автономия сначала … но все равно бы забрали.

Да, сейчас число убитых достигло тысяч, хотя начиналось все с Небесной сотни. Десять тысяч раненых. Миллионы беженцев … Такова наша цена за свободу.

Как ты считаешь, почему бешеное давление, похищения, расстрелы не сломили Майдан?

– После 19 января, расстрелов на Крещение, начался чрезвычайно сложный период на Майдане, и люди начали ехать со всей Украины. Мы тогда заходили во Дворец Профсоюзов, разговаривали с комендантом Майдана. Нам рассказывали, как на житомирской трассе ГАИ останавливала машины тех, кто ехал в Киев и люди шли пешком, представляешь?

Чем больше было давление, тем большим был ответ людей. Побили студентов, а на следующий день вышли десятки тысяч. Те же законы 16 января – «диктаторские законы» – я не понимаю, кому они были нужны во время такой напряженной ситуации. То есть, как только атмосфера остывала, власти сами подливали масла в огонь!

[vc_single_image image=”3″ img_size=”large”]

Откуда люди знали, почему шли?

– Я считаю большим достижением нашей журналистики, что весь Майдан транслировался онлайн – 5-й канал, 100+, Еспресо, Громадське, Спильне ТВ и т.д. То есть когда я вижу в 4 ночи, что на Грушевского прорывают баррикаду, у меня нет вопросов, что происходит и как – я все вижу, считай, своими глазами.

Ощущался дух самопожертвования. Это и девушки молоденькие, которые были медиками, и вытаскивали раненых из-под пуль. И ребята, которые бросали шины в огонь, лезли сами и в пламя, и под холодную воду из водометов. Это же героизм, когда бьют из водометов, а парень залезает на баррикаду, сбрасывает одежду и показывает рукой Тризуб. Это признак силы духа.

Тебе как музыканту профессиональное вопрос: творческая личность имеет некий долг перед народом или это патриотическая сказка с XIX в., как считаешь?

– Так, во время Майдана мне звонили и писали в соцсетях, спрашивали «что делать?», Когда никто не знал, что делать. Но в такое время встает вопрос о твоей ответственность за чью-то жизнь. Скажешь: «да, надо идти!», Человек пойдет и его там убьют… Я не беру на себя такую ​​ответственность. Есть мое творчество и круг слушателей, а есть я как человек и тоже часть этого социума. Тот же Вакарчук максимально проявил свою активность, и выступал, и пел, и ездил читал лекции… К кому-то больше прислушиваются, к кому меньше. Я, например, могу персонально сказать, как я считаю, идти или не идти.

А о том, что Украину надо защищать, уже нет никакой дискуссии, что тут говорить?

– Теперь понятно, что этим нужно заниматься постоянно, а не разово. Прошел этот момент романтики, когда думалось, что все препятствия можно преодолеть одним рывком. Сделаем еще что-то – и все будет хорошо. Нет, так не будет. Ведь враг тоже не отдыхает ни минуты.

После Майдана-2004 был скепсис также и из-за отсутствия реальных изменений в результате революции. Ощущаются ли реальные изменения сейчас?

– К сожалению, нет. Год уже прошел, а среди людей растет новый скепсис. Много говорится о «новом майдане», мол, солдаты вернуться с фронта и пойдут на Киев скидывать власть. С другой стороны говорят, что стоит подождать. Затянуть пояса. Но затянуть не на год, а на пять лет. Нужны реформы, как раз ими можно поддержать тот патриотический пыл, возникший на волне Революции Достоинства. Ведь если, например, солдаты воюют, а после им говорят, что они «не воевали» или «вы никто, вас там не было», то кто захочет идти на новую мобилизацию?

Я как раз возвращаюсь из Беларуси ближе 20 февраля, пойду на Майдан на «Вече». Хочу услышать, что нам скажут, потому что я считаю, что там должен быть и президент, и другие первые лица страны, чтобы отчитываться перед народом. Я понимаю, что на время их правления выпал самый тяжелый период за годы существования независимой Украины, но нужны изменения – хоть на йоту! Коррупция как была, так и осталась.

За расстрел Майдана так никто и не ответил. Люстрации не произошло … Но что-то делается?

– Делается, но медленно. Например, ликвидируют ГАИ, согласно грузинскому опыту. Будет вместо нее патрульная полиция, куда не так легко попасть. Появляется надежда, что милиция – это будет какая-то помощь. Орган, куда можно обратиться. А не как раньше, когда ты приходишь в милицию за помощью, а у тебя в первую очередь спрашивают: «Где ты работаешь?»

[vc_single_image image=”7″ img_size=”large”]

Ты родом из Правобережной, поешь и говоришь по-украински. Есть ли реальный конфликт между украиноязычным Западом и русскоязычным Востоком?

– Раньше, чтобы человеку показать себя сознательным, надо было доказывать, что ты националист. А теперь – достаточно просто быть украинцем. Достаточно быть за Украину. Очень много русскоязычных за Украину. Нет у нас такого: если говоришь по-украински, то ты патриот, а как по-русски, то нет. Человек может и по-украински разговаривать и не быть патриотом.

Насколько существенным фактором стало сейчас волонтерское движение?

–  Волонтерское движение на помощь армии сейчас просто сумасшедшее. Я уверен, что если бы не волонтеры, то мы бы не устояли, так как государство чрезвычайно слабо. Ведь после Майдана никто не знал, что и как делать, а тут раз – и Крым потеряли. Война началась … Я несколько раз принимал участие в концертах по сбору денег на АТО. Был сначала концерт на поддержку полка, который переехал из Феодосии в Украину, после аннексии. Сейчас, как вернусь, поеду также на благотворительный концерт, ведь приглашали. Есть в планах проехать немного по частям, попеть для парней.

Разговоры про «следующий майдан» имеют под собой основание?

– Мы привыкли жить одним днем ​​в последнее время. Прожили день – и слава Богу. Никто ничего не знает. У людей депрессия, много страха, непонимания – отсюда и разговоры. Мое личное мнение: мы сейчас на «третий майдан» с сотнями тысяч людей на улицах не имеем права. Так мы только ослабим и без того слабую страну. Ослабится линия фронта, и враг пойдет дальше. При этом общественные организации и политические деятели должны давить на власть. После Майдана они имеют силу и авторитет. Ведь, ясно, надо затягивать пояса, но кредиты берутся и берутся. А под что? Под реформы, а не под то, чтобы пенсии выплачивать. И люди об этом знают!

То есть на очередной майдан, ты бы не пошел?

– Я не собирался и на этот идти (смеется). Но пошел – когда увидел, что это уже гайки.

А кого из политиков поддерживаешь?

– Я не лезу в политику, знаешь, я вижу по факту. Вижу реакцию людей. Многое неоднозначно сейчас в политическом секторе. Однозначно то, что идет война. Россия напала на Украину. Смешно думать, что все эти «грады» и «ураганы» сепаратисты приобрели в магазинах. У меня друзья теперь на фронте, они рассказывают, что очень много российских пленных. Сепаратистов с самого Донбасса уже либо убили, либо они разбежались, воюют в основном русские.

Делать прогнозы сейчас дело неблагодарное, но может попробуешь?

– Я не могу ничего прогнозировать, даже свою жизнь и деятельность. Запланированы, например, какие-то концерты, но вот состоится ли очередная трагедия на востоке, потом день памяти … У нас за этот год уже столько дней памяти! Эти свечи в уголках экрана на телеканалах только и горят! Включил, горит. Значит опять что-то случилось … Если не Илавайский котел, то расстрел в Волновахе. Потом Дебальцево … Каждый день что-то происходит.

Изменилось ли твое отношение к россиянам?

– Я много выступал там последние два года, еще перед этими событиями. И в Петербурге, и в Москве, и в Воронеже, и в Туле. В Старом Осколе – это как раз возле границы – люди на концерт в вышиванках приходили. Если бы не все это, можно было бы развивать Россию в плане концертов. Но 14-й год все круто изменил.

С кем-то из знакомых я просто перестал общаться. Кто держится позиции: «Я ничего не знаю, ничего не слышал». Сейчас одна знакомая из Питера, узнав, что я в Беларуси, приглашала к себе. Но я считаю, что не имею морального права выступать на территории страны-агрессора.

Полагаю, что эта война дружбы между украинцами и россиянами лет на 150 законсервируют. Очень трудно будет украинцам простить.

АК, Гродно